Криминальный пасьянс - Овчаренко Александр. Страница 31

– Кажется, я описалась! – констатировала она, косясь на водителя. Клещ, находясь под действием наркотика, молча открыл дверь со своей стороны и, забыв про случайную спутницу, решительно направился в сторону шоссе ловить запоздавшее такси.

Утром Клещ с трудом восстановил в памяти картину прошедшей ночи, после чего направил своих пацанов отбуксировать застрявший на пустыре «Форд-фокус» в ближайший автосервис.

Неожиданно позвонил Клим и срочно вызвал к себе. Клещ поменял помятый после вчерашних злоключений костюм на синие джинсы и траурно чёрную «водолазку», и через полчаса предстал перед выцветшими от лагерной тоски очами старого вора.

Для окружающих Клим вёл скромный образ жизни – так научили его воры довоенной закваски, и он строго придерживался правил: никогда не работал, не имел семью, не служил в армии, не сотрудничал с представителями власти, не шиковал в открытую и избегал всех видов роскоши. Глядя на загородные дома, которые словно напоказ выставляли молодые, дорвавшиеся до власти и денег воры, Клим недовольно морщился.

– Настоящий вор должен блюсти воровской закон не только на воле, но и в зоне, а этих молодых да ранних от роскошной жизни разве оторвёшь? Не пойдут они в зону по доброй воле, не поменяют мягкие перины на тюремную «шконку» [15], а кто «смотрящим» на зоне будет – мы, старики? – неоднократно говорил Клим своим проверенным «корешкам».

Старые сидельцы согласно кивали в ответ, клеймили новые порядки, но время шло, а всё оставалось по-прежнему. С тоской вспоминал Клим старые времена, когда слово вора в законе было превыше всего. Это и был воровской закон. Не то, что шпана малолетняя, но и матёрые, опалённые зоной воры в его присутствии не то что присесть, чихнуть без его разрешения не могли. Теперь всё в прошлом, теперь приходится иметь проверенную охрану. Большие деньги и запредельная роскошь извратили воровские понятия. Теперь жизнь вора в законе стоит каких-нибудь пару сотен тысяч «баксов».

От этих чёрных мыслей сердце старого вора дало сбой, и теперь он под наблюдением молодой сиделки грустно лежал под капельницей в своём неприметном доме, спрятанном среди густых зарослей китайского лимонника на берегу залива. Даже на склоне лет он оставался верен воровскому закону: жил скромно, спал в полглаза, пил не до пьяна, никому не доверял и зоны не боялся. Бывало в его жизни всякое, но раньше сам кровь он не проливал и к «мокрушникам» [16] относился брезгливо. Молодые воры крови не чурались и даже гордились этим. Особенно щедро поливали ею землю-матушку во время «десятилетнего беспредела». Так Клим называл девяностые годы, когда многие воры, почуяв запах больших и очень больших денег, стали негласно вкладывать деньги в организацию банков и различных коммерческих структур. Часто создаваемые ими фирмы являлись лишь прикрытием, но даже это вызывало у Клима глубинный протест.

– Я вор! Вор, а не барыга! – любил повторять Клим. – Я был по жизни вором, вором и умру!

В юности Клим был свидетелем смерти Ворона – вора в законе, коронованного ещё «птенцами Керенского» [17].

Было это в колымских лагерях, в самое что ни на есть холодное время. Мороз тогда был градусов под пятьдесят – плевок замерзал на лету. По причине таких холодов, администрация лагеря отменила работы, и сидельцы коротали время в бараках за картами и пустопорожней болтовнёй. В бараке, где умирал Ворон, было тихо, как в морге. Никто не шутил, не рассказывал сальных анекдотов, даже разговаривали в полголоса, а курить, несмотря на мороз, выходили в тамбур. Ворон знал, что жить ему оставалось последние дни, может, часы, но в больничку идти отказался наотрез. Он лежал, одетый во всё чистое в своём углу, отгороженном от остальных пёстрым лоскутным одеялом. Рядом находились только те воры, которым Ворон доверял, как самому себе. Клим по молодости лет тогда не мог быть допущен в этот круг, поэтому тайком наблюдал за происходящим через щёлку между стеной и одеялом.

Перед смертью Ворону полегчало: он хлебнул крепко заваренного чая, выкурил последнюю «беломорину» и, вытянувшись на кровати, неожиданно закрыл глаза и захрипел.

Воры повскакивали с мест, но подойти к умирающему опасались. Ворон при жизни был крут, и всю зону держал в строгости, как велел воровской закон.

– Всё, хана! Отмучился! – прошептал Санька Валет – питерский вор, и тайком перекрестился. Но тут случилось то, чего не ожидал никто: коричневое веко старого вора дёрнулось, и в присутствующих упёрся пронзительный взгляд. Несколько секунд острый, как шило, взгляд, словно выискивая тайные грехи и грешки, пробежал по лицам воров, и лишь потом, затуманившись, скрылся под тонким, как пергамент, коричневым веком умирающего. Рука Ворона разжалась, и на пол барака упали его знаменитые чётки, искусно сделанные лагерными умельцами из вишнёвых косточек, неизвестно как попавшими на Колыму.

Ещё долго никто не решался подойти к мёртвому Ворону, и лишь под утро Знак – вор, которого все прочили на место Ворона, подобрал и спрятал в карман своего лагерного бушлата вишнёвые чётки.

Клим жестом отослал сиделку из комнаты и поманил к себе вошедшего в комнату Клеща.

– Через час смотаешься на «стрелку» вместо меня, – коротко без предисловий велел он подручному. – Надо «перетереть» с Парафином конкретно. Деловые на него жалуются – «беспредельничает». Всё, иди, и позови сиделку, что-то мне хреново!

Клещ молча вышел из комнаты, краем глаза уловив, как сиделка торопливо стала готовить шприц.

– Сдаёт Клим, – машинально отметил Клещ и зашагал к пристройке, в которой располагался гараж.

Водитель Клима, Федул, был из спортсменов. В юности Федул увлекался мотогонками и ему прочили место в сборной, пока будущая звезда российского мотоспорта не совершила в пьяном виде ДТП, в результате которого один пострадавший умер. Федулу зримо светил «пятерик», но благодаря хорошим характеристикам с прежнего места работы и нанятому тренером опытному адвокату, он получил три года «строгача» [18].

После возвращения из зоны Федул прямиком направился к Климу, и после непродолжительной беседы был принят в бригаду. Спустя месяц после того, как Клим навёл о нём справки, Федулу доверили поблёскивающий чёрным лаком новенький японский внедорожник. На этом напоминающем катафалк автомобиле Федул возил Клима на деловые встречи, когда необходимо было «держать фасон».

К удивлению Клеща, гараж был пуст, а Федул преспокойно дремал на самодельном лежаке.

– Где тачка? – строго спросил Клещ.

– В автосервисе. Я решил, пока шеф болеет, профилактику сделать. – массируя лицо ладонями, ответил не до конца проснувшийся Федул. – Да ты не беспокойся! Пацаны звонили, что всё на мази! Можно сегодня подъезжать.

– Подъехать-то можно. Вот только на чём? – хмыкнул Клещ и огляделся кругом.

В автосервис их подвёз один из охранников Клима на своей изрядно потрёпанной «Тойоте». В бывшем авиационном ангаре, приспособленном под автомастерскую, было необычно тихо. Всё вроде как всегда, но что-то Клещу не понравилось. Додумать эту мысль Клещ не успел, так как из ворот на джипе гордо выехал довольный Федул.

– Не машина, а ласточка! Пацаны всё сделали, как обещали, и, что особо приятно, точно в срок! – хвалился довольный Федул.

– Поехали, а то на «стрелку» опоздаем. – прервал его недовольный Клещ, которому не давало покоя нехорошее предчувствие. Когда выехали на бетонку, Клещ прикурил сигарету и, глядя на тлеющий табак, вдруг понял, что ему не понравилось в автосервисе: ангар был пуст. Кроме него и Федула в помещении никого не было.

– Стой! – приказал Клещ и Федул резко притормозил, но не остановился.