Сплошной разврат - Малышева Анна Жановна. Страница 23

— Убили кого? — безжизненным голосом спросил Вася.

— Принимаю ставки! — радостно выкрикнул Леонид. — Кого?

— Иратова? — Я медленно опустилась на стул.

— Нет!

— Трошкина? — предположил, как мне показалось, с надеждой добрый Вася.

— Нет!

— А кого?! — спросили мы хором.

— А никого! — Леонид расхохотался и почему-то погрозил нам пальцем.

— Дурак! — Вася разозлился. — Что ты мне здесь нервы треплешь? Не хватало только второго убийства прямо у нас под носом. Нашел повод для шуток!

— Не убили, но пытались, — объяснил Леонид. — И вам ни в жизнь не догадаться, на кого покушались. Ставлю сто против одного.

— На кого?! — требовательно крикнул Вася, направляясь к двери.

— Подсказываю — довольно противный тип.

— Тоже мне подсказка! — возмутился Вася. — Здесь других нет, в кого ни стрельни, попадешь в противного.

— Ранили?! — вмешалась я.

— Бог с тобой! — Леонид посмотрел на меня сердито. — Даже не задели.

— В кого? В кого стреляли?

— Не стреляли, а пытались взорвать. Счастливая жертва — некто Ценз Дмитрий Семенович. — И Леонид опять расхохотался.

Я вздохнула:

— Действительно, противный. Кому только он мог понадобиться?

— Сиди здесь и жди, — приказал Вася. — Мы быстренько метнемся на место происшествия, а затем продолжим разговор.

— Нет! — Я вцепилась Васе в руку. — Я тоже хочу посмотреть.

— Ладно, но только из толпы, — сжалился он.

Осмотр места происшествия занял у оперативников около часа. Собственно, осматривать там было почти нечего, если не считать треснувшего зеркала и нескольких разбитых бутылок в баре. Причем по одной версии бутылки смело взрывной волной, а по другой, более правдоподобной, их сбил бармен, испугавшись взрыва. Нет, не взрыва — взрывчика.

Действительно, сработало самодельное взрывное устройство очень малой мощности, как пошутил Гоша, — грамма полтора в тротиловом эквиваленте. Ценз уверял, что его спасла массивная дубовая скамейка, под которую неизвестные злоумышленники спрятали сумку с бомбой. Скамейка приняла весь удар на себя, и Цензу уже ничего не досталось, если не считать панического страха и тяжких моральных страданий. Впрочем, Гоша сказал, что если бы Ценз сидел на картонной коробке, то и в этом случае ему ничего бы не перепало. Хлопушка! Легкий поплавочный фугас.

Ценз зашел в ресторан, где в гордом одиночестве ужинал Трошкин. Ценз подсел к столику политолога, заказал себе супчик, а Трошкин любезно предложил выпить по рюмашке. Бабахнуло тогда, когда Трошкин встал и подошел к бару.

Осмотрев слегка поврежденный ресторан, мы опять спустились в Васины апартаменты.

— Ценз… — вслух размышлял Вася. — Хотели напугать чувачка, ежу понятно. Удалось. Кстати, что ты про него знаешь?

— Он муж Татьяны Эдуардовны.

— И все?

— Нет. Еще он надутый козел, дурак и циник. И главный редактор вздорной газетки «Слово и дело». Дрянь редкая.

— Газетка-то вздорная, — возразил он мне, — но все ее читают.

— Не все! — Я возмутилась совершенно искренне. — Не все! Я не читаю. И мама моя не читает.

— Вот вас таких двое, — посчитал Вася, загибая пальцы. — Все остальные — читают.

— Да, — я вынуждена была согласиться, — тираж действительно очень большой.

— А чем тебе не нравится газета Ценза? — На пороге кабинета стоял Гоша. В отличие от Васи он выглядел усталым и несчастным.

— Гош, а что там может нравиться? — по-моему, очень понятно объяснила я. — Сплетни, грязь, клевета, расчлененка.

— Ты с ним знакома? — Гоша вошел наконец внутрь и закрыл дверь. — С Цензом?

— Ну… так, поверхностно. Год назад он звал меня работать к себе. Я пришла, покрутилась у них в редакции несколько дней, насмотрелась, наслушалась всего. Тошнило меня потом две недели.

— Две? — уточнил Вася.

— С половиной! — рявкнула я.

— То есть недоброжелателей у него немало, — подвел итог Гоша. — Он всем гадит. То есть его газета. Пишет обо всех гадости.

— Да. — Я подумала, посчитала и пришла к выводу, что десятков семь недоброжелателей только из числа очень влиятельных людей у Ценза имеется. — Замучаетесь проверять.

— А мы и не собираемся, — радостно сообщил мне Вася. — Не убили? Не убили. Пусть катится ко всем чертям. Вот когда убьют, тогда пусть обращается.

— Не-ет, Васечка, он с тебя не слезет, — злорадно заспорила я. — Он тебя будет каждый день полоскать на страницах своей газетенки, пока ты ему в зубах не приволочешь убивца.

— Пусть. Я газет не читаю. — Вася начинал пугать меня своей беспечностью.

— Зато твое начальство читает, — я все еще пыталась вернуть ему чувство реальности. — И уж оно тебя…

— Нет. — Вася широко улыбнулся. — Прошли те времена. Теперь все наоборот. Написали о человеке гадость в газете — честь ему и почет в родном учреждении. Обозвали его бандитом — орден и денежное пособие. Где ты была, радость моя?

Подобные резкие переходы были в Васином стиле.

— С Трошкиным ездила в Москву.

— Зачем? — Вася смотрел на меня внимательно и уже не был таким душкой, как минуту назад.

— Он проболтался, что у него дела, а я села ему на хвост. В дороге изучала его, расспрашивала, чтобы тебе потом рассказать.

— Врет? — Вася повернулся к Гоше.

— Преувеличивает, — кивнул тот.

— Бог с тобой. — Вася опять разулыбался.

— Гоша, почему он такой веселый? — жалобно спросила я. — Убийство, потом взрыв, а Вася…

— Не знаю, — пожал плечами Гоша. — Сам удивляюсь. Наверное, потому, что не любит он журналистов, сильно не любит.

— Но не до такой же степени, чтобы радоваться их смерти…

Я пошла к себе, недовольная Васей. Что за веселье, в самом деле? Серьезные дела творятся.

Пансионат взволнованно гудел — все обсуждали взрыв в ресторане. Народ толпился в вестибюле, перед центральным входом пансионата стояли две машины «Скорой помощи», на крыльце сбились в кучку милиционеры, а по первому этажу метался человек с большой овчаркой на поводке.

Не успела я приблизиться к двери своего номера, как из комнаты напротив стремительно выскочила Людмила Иратова и, молча схватив меня за руку, потащила к лифту.

— Люда? — Я не то чтобы сопротивлялась, но и безропотности особой не проявила. — Куда мы?

— Саша, — она испуганно оглянулась, — нам нужно поговорить. Но не у нас и не у вас, номера могут прослушиваться.

Я хихикнула — шпиономания всегда забавляла меня, но Людмила посмотрела на меня грустно и осуждающе, и я утихла. Мы поднялись на последний этаж и вышли на общий балкон. Люда плотно прикрыла за нами балконную дверь, силой усадила меня на низенькую скамеечку и, наклонившись к моему уху, тихо сказала:

— Кто-то пытается нас подставить.

— Нас с вами? — Я тоже заговорила шепотом.

— Вас и моего мужа. — Людмила схватилась за голову и всхлипнула. Я в ужасе сжалась. Дело в том, что слез я боюсь как огня. А слез малознакомых женщин просто не переношу.

— Да, Саша, не думайте, что я сумасшедшая. Вас подозревают в убийстве, моего мужа — тоже. Какой бред! Он знал Свету много лет, она — родной нам человек. Пусть он ее осуждал, вы сами слышали, что он говорил. Но она — родня, понимаете? Член семьи. Они все так подстроили, что вроде он убил. Но он не убивал!

— Верю, — поспешно затараторила я, — я вам верю, Люда. Но кто — они? Кому мог помешать ваш муж?

— Вот! — Людмила повернулась ко мне. — Посмотрите!

Она торопливо достала из кармана мятую бумажку и протянула ее мне. Я с некоторой опаской развернула ее и прочитала: «Негодяй! Ты еще ответишь за свой гнусный поступок». Видимо, на моем лице отразилось что-то вроде недоумения, и Людмила поспешила объясниться:

— Я нашла ее у нашей двери. Вадиму, конечно, не показала, он и так весь на нервах. Но мне, лично мне, все стало понятно. Его пугают, вы видите, Саша? Его стараются вывести из себя.

— Люда, — я вспомнила, как разговаривают с молодыми мамашами детские врачи, и постаралась добиться той же успокоительно-доверительной интонации. — Допустим, какой-то гад пытается нервировать вашего мужа. Ну и что? Подозревать милиция может кого угодно, но доказательств-то у них нет никаких. Стоит ли так волноваться?