Любовь и невесомость - Буль Пьер. Страница 4

Пришлось говорить с ней таким нежным голосом, сэр, иначе была бы истерика. Но помаленьку она успокоилась. Даже один глаз приоткрыла, только сразу снова зажмурилась. Но это все ерунда! Главное, что под конец она все же сделала, как я ее просил. Ухватилась за столик и подняла вверх ногу — Бетти у меня гибкая. Нога поднялась высоко. Я сумел ухватиться за большой палец. И вот я стал подтягиваться — или спускаться, это уж как вам угодно, — вдоль ее ноги и под конец очутился рядом с ней на постели.

Вы, может, думаете, этим все кончилось и мы были счастливы? Как бы не так! Настоящее кино только начиналось. Прямо не знаю, сэр, как вам об этом рассказывать.

— Рассказывайте, все рассказывайте, Джо!

— Я долго лежал с ней рядом и старался не дышать. Я думал о ней. Мой вид мог испугать ее на всю жизнь, вы понимаете? Она тогда стала вся красная, а потом побелела с головы до ног. Я ее успокаивал и ласкал потихоньку, о, совсем потихоньку, чтобы она опять разогрелась, да и я тоже. Она порозовела, и я ее чувствовал рядом, и под конец она осмелилась открыть глаза.

Ну что вам тут сказать, сэр? В эту минуту я снова потерял голову. Поймите меня. Она уже не боялась, и я решил — пора! И опять я ни о чем не подумал, себе на беду. Я только о Бетти и думал. Не знаю, как вам еще объяснить.

— О, я прекрасно понимаю, Джо. Все очень просто.

— Просто оно, конечно, просто, да только я опять забыл про трижды проклятую невесомость, и тогда это превратилось в кошмар.

Вы, наверное, помните, как наш босс объяснял главный принцип? Я должен был сто раз вспомнить его в эту памятную ночь. «Каждый толчок отбрасывает вас от препятствия в сторону, противоположную направлению толчка… нет больше тяготения, чтобы вас удержать». А говоря по-человечески, когда вы делаете толчок вперед, вас откидывает назад. Теперь-то вы поняли? Вижу, что поняли, потому что хохочете. Только понимать это на Земле, где вас прижимает свой вес, одно дело, а когда вы проводите брачную ночь в распроклятом «сателлите» — совсем другое. На Земле оно, может быть, и смешно, но там, когда вас отбрасывает, словно резиновый мяч, клянусь, в этом нет ничего смешного!

— Извините меня, Джо.

— Ладно, чего уж. Значит, так оно со мной и было. С первой попытки я отлетел вверх и в сторону и ударился задницей об угол потолка, да еще как пребольно! — потому что рванулся к Бетти со всей страстью и меня отбросило от нее с такой же силой. На этот раз я взбеленился. Да, сэр. Поставьте себя на мое место.

— Я стараюсь, Джо.

— Так вот, я ни о чем не думал. Я оттолкнулся задом и спикировал на нее, как бомбардировщик. Раз, и другой, и третий — и все повторялось сначала. Меня отбрасывало, как теннисный мяч. И чем больше я нервничал, чем больше суетился, сгорая от нетерпения, тем быстрее я отлетал и сильнее стукался задом о потолок. Раз пятьдесят я пробовал, сэр, пока вся задница у меня не стала в синяках и шишках. Но это все ничего по сравнению с тем, что творилось у меня в душе. Я чувствовал, что вот-вот рехнусь.

— А думаешь, мне было приятно? — вмешалась Бетти. — Если ты чувствовал себя, как мячик, то мне казалось, что я теннисная ракетка или это, как его, батут, на котором прыгают акробаты в цирке.

— Я сходил с ума из-за тебя, Бетти. Понимаете, сэр, она все лежала с закрытыми глазами, но по ее лицу я видел, что она все больше удивляется и ничего не понимает. Попробуйте встать, то есть лечь на ее место! Конечно, она была неопытной девушкой, но мое поведение должно было показаться ей очень странным. Дальше так продолжаться не могло. И вот, когда я накувыркался вдоволь, я понял, что одной страстью тут ничего не добьешься, и даже наоборот. Тут нужно было думать, все время думать.

О господи, думать в таком состоянии! Однако другого выхода не было. Когда грубая сила ничего не дает, остается рассудок и хитрость. Но, к несчастью, рассудок это одно, а любовь совсем другое, как вы сами дальше увидите.

Так вот, я перестал мотаться между кроватью и потолком. Мне удалось уцепиться за Бетти. Отдышался я и начал обдумывать свою задачу.

«Я просто болван, — сказал я себе. — Ничего тут трудного нет. Главное, не терять хладнокровия, как со мной сейчас было».

— Слушай меня, беби, — говорю я ей, хорошенько продумав свой план. — То, что с нами случилось, не часто бывает, я это признаю. Но все будет в порядке, надо только немного потерпеть. Мы с тобой в «сателлите». Тяготения больше нет. Надо приспособиться к этим условиям. Как я понимаю, у этой задачи только одно решение. Нам надо сцепиться.

— Сцепиться, Джо? — испуганно говорит она мне.

— Да, сцепиться. Не беспокойся, беби. Я все обмозговал за себя и за тебя. Так вот. Ты сейчас вытянешь обе руки в стороны, словно лежишь на спинке, плавая в море. Правой рукой ты будешь держаться за тот же ночной столик. А левой… погоди! Ты будешь держаться за шнур, который я привяжу сейчас к креслу. Поняла? Тут нет ничего мудреного. Твое дело самое простое. Ты должна держаться, как можно крепче, двумя руками и не думать ни о чем другом. А я уцеплюсь за твои плечи, и ты уж потерпи, если я сожму их чуть посильнее. И держись, что бы там ни случилось!

— Ох, Джо, — говорит она мне. — Не знаю, смогу ли я. Никогда не думала, что моя брачная ночь будет вот такой.

И тут Бетти, должен сказать, поняла, что ей надо тоже постараться. Немного найдется таких сговорчивых женщин. Она меня послушалась, сэр. Легла, как я ей сказал, ухватилась за конец шнура, и я даже подумал, что она похожа на маленькую девочку, которая собралась попрыгать через веревочку… Она меня послушалась даже слишком быстро, сэр, потому что, как я уже говорил и не устану повторять: любовь и рассудок — вещи прямо противоположные. После того как я продумал свой план, мне надо было подождать, чтобы мозги прочистились, а уж потом приступать к делу. Понимаете?

— Я понял вас, Джо.

— Значит, лежит она послушно и ждет терпеливо, тут уж ничего не скажешь. Ладно. Через некоторое время мы снова изготовились. Она крепко держится за два надежных «якоря», а я — за ее плечи. Я уже думал, что нашел правильное решение. Так вот, сэр, я ошибся! У нас ничего не вышло.

— Как это, Джо? Ничего не вышло?

— Это было невозможно. Наш математик объяснил мне, почему, когда я сам уже убедился. Сейчас вы поймете. Ее два сжатых кулачка были вроде двух неподвижных точек. Ладно. Две точки, как он мне потом сказал, определяют прямую, ось. Ее две руки были осью. И мои руки на этой оси нисколько не делали нас устойчивее. А когда есть только одна неподвижная ось, все другие тела могут вокруг нее вращаться: это геометрия. И как вы увидите, наши два тела должны были подчиниться общему правилу.

Это была настоящая акробатика, сэр, такое увидишь только в цирке! Мы держались крепко, я уже не взлетал к потолку. Порядок? Да не очень. Теперь от каждого толчка все мое тело каждый раз описывало дугу вокруг оси ее вытянутых рук. И каждый раз я стукался пятками об стену за изголовьем кровати.

А что же моя Бетти? О, она не разжимала рук, по крайней мере вначале. Но что еще можно было требовать от молоденькой новобрачной? Не мог же я заставить ее лежать неподвижно, как бревно. Она тоже изгибалась и отталкивалась, да это и понятно. И вот она в свою очередь взлетает, вращаясь вокруг оси своих рук, с размаху сталкивается со мной, и мы снова разлетаемся в разные стороны. Представьте себе крокодила, который зевает. Так вот, сэр, мы были похожи на две челюсти такого крокодила, которые закрывались и открывались и снова закрывались на какую-то долю секунды, не больше. Представляете, как это выглядело?

— Словно вижу своими глазами, Джо. Вы рассказываете великолепно.

— Конечно, это не могло продолжаться долго. Бетти, бедняжечка, не выдержала и разжала руки. Но я-то ее не отпустил, а наш «крокодил» как раз в тот миг зевнул особенно широко, и мы оба взлетели в пространство нашей спальни для новобрачных.

Ох, какое это было свадебное путешествие, сэр! Головою вниз, задом кверху и наоборот, мы вертелись, крутились, кружились, кувыркались, вращаясь все время вокруг нашей общей оси, которая теперь вращалась вместе с нами, сталкивались то животами, то задницами, чтобы тут же оттолкнуться, словно нам было противно каждое прикосновение, и ни на миг не могли прижаться друг к другу. Я мог тогда думать лишь об одном, прямо с ума сходил, дергался до изнеможения, но от этого нам было только хуже. Мы крутились уже не на турнике, а на какой-то летающей трапеции, это была уже не акробатика, а вольная борьба в воздухе, кетч в трех измерениях, и затрудняюсь сказать, что еще. Не было больше ни верха, ни низа — ничего!