Великий Чингис-хан. «Кара Господня» или «человек тысячелетия»? - Кычанов Евгений. Страница 67

Брат Юлиан собрал достоверные сведения о ведении боя, тактике взятия укреплений и городов, о том, что армия монголов потому и была велика, что состояла «из разных языков и народов», часть из которых шла в бой по принуждению. Мы уже сообщали выше, что все это почти слово в слово повторяется у Чжао Хуна, Джувейни. «От границы Туркестана до крайней Сирии… повсюду, где был царь, либо владетель страны, либо управитель города, что встретили его супротивно, он всех их уничтожил с семьями, преемниками, сродниками и чужаками. Так что, где было народу сто тысяч, без преувеличения сотни не осталось» [О составе Великой Ясы, с. 41]. В 1233 г. при взятии Кайфына Субетай объявил: «Этот город долго сопротивлялся, убито и ранено много воинов, поэтому хочу вырезать его весь» [Китайский источник, с. 76]. Это стало правилом.

Если Чингис-хан считал, что он избран Вечным Небом на роль завоевателя мира и выполняет это высшее предназначение, то те, на кого он обрушил мощь своих армий, сочли его бичом божьим, существом, посланным им в наказание, как это ни удивительно, теми же высшими силами [54]. Вера в повеление высших сил, в то, что мы назвали бы «божественным промыслом», давала одним уверенность в победе, других лишала воли к сопротивлению.

Массовый террор деморализовал противника. Ибн-аль-Асир с возмущением рассказывал о необычных случаях проявления страха перед татаро-монголами: «Так, например, рассказывалось, что один человек из них (татар) заехал в деревню или улицу, где находилось много людей, и, не переставая, перебил их одного за другим, и никто не решился поднять руку на этого всадника. Передавали мне, что один из них схватил человека, и так как при татарине не было чем убить его, то он сказал ему: «Положи голову свою на землю и не уходи». Тот и положил голову на землю, а татарин ушел, принес меч и им убил его. Рассказывал мне человек также следующее: был я с семнадцатью другими людьми в пути; подъехал к ним всадник из татар и сказал, чтобы один из них связал другого. Мои товарищи начали делать, что он им приказал. Тогда я сказал им: он один, отчего бы нам не убить его и не убежать.

Они ответили: мы боимся, а я сказал: он ведь хочет убить вас сейчас, так мы лучше убьем его, может быть, Аллах спасет нас. Клянусь Аллахом, ни один из них не решился сделать это. Тогда я взял нож и убил его, а мы убежали и спаслись. Таких примеров много» [Ибн-аль-Асир, с. 42].

Жестокость стала политикой, об этом мы уже говорили. «Во время же войн они убивают всех, кого берут в плен, разве только пожелают сохранить кого-нибудь в качестве рабов» [Путешествия, с. 54]. Селения были покинуты, а земледельцы уходили голые. «Они предают мечу людей независимо от их возраста, положения и пола». «Только археологические раскопки могут во всей неприглядной правдивости дать представление о масштабах общерусского погрома: вымершие столицы княжеств, тысячи сожженных домов, скелеты разрубленных саблями женщин и детей» [Куликовская битва, с. 9]. Смбат Спарапет ехал в 1247 г. в Каракорум. В районе Самарканда записал он в отчете о поездке: «Я видел несколько городов, разрушенных татарами… Я видел некоторые из них за три дня пути и несколько удивительных гор, состоящих из груды костей тех, кого умертвили» [Армянские источники, с. 65]. Другой армянский автор писал: «Они были настолько жестоки, что если бы я обладал самым хорошим красноречием, то не смог бы рассказать те страдания и горести, которые они дали испить полной чашей в Араратской долине, особенно в городе Ани» [там же, с. 44]. И вполне естественный результат: воля к сопротивлению была подавлена или подавлялась, возникла та рабская покорность, о которой столь красноречиво поведал Ибн-аль-Асир. Ведь везде было одно и то же: в Китае, Средней Азии, в Иране и на Кавказе, на Руси и в Восточной Европе.

Вот это и нужно было завоевателям: чтобы ум и чувства покоренных были мертвы. Они добивались этого, и это способствовало их победам. Это создало легенду о том, что в мире никогда не было армии, которая могла бы сравниться с армией татар.

Одним из следствий террора наряду с иными причинами стало массовое предательство, переход на сторону сильного, преданная служба недавнему врагу, что тоже входило в нравственно-психологический фон эпохи и немало помогло незначительным по численности монголам вести за собой или подчинить себе и заставить действовать в своих интересах целые армии, состоящие из представителей покоренных и сдавшихся народов, те «разные языки и народы», которые с не меньшим усердием, чем верные нукеры Чингис-хана, ковали для него победу. Мы видим тангута Сили Цяньбу на стене родного города, осажденного монголами, а пройдет десять лет, и он с усердием станет штурмовать Рязань и Козельск; это факты из «Юань ши» [цз. 122], а не наш домысел. Для Евпатия Коловрата он все равно был «татарин», а для нас нет. Он был в татарской армии, ковал ей победу, спасши лично себя, но презрев муки и судьбы своего народа, который, о чем он мог и не знать тогда, уже был обречен на полную гибель, на исчезновение в качестве самостоятельного этноса.

В биографии Субетая [ «Юань ши», цз. 120, с. 1б-2а] подчеркивается, что, объединив Монголию, монголы создавали тысячи из меркитов, найманов, кереитов, из соседних тюрков, канглы и кипчаков. Кереит Цисили изменил Ван-хану и стал служить Чингису Покорился и перешел на монгольскую службу найман Мача, позже командовавший монгольской и китайской армиями. Служил Чингису и Чаосы, найман, но не простой, а правнук Таян-хана и внук Кучлука. Канглы Ха-шибол (Хасбулат) сдался монголам и позже ведал скотом при дворе одной из императриц.

Мусульманин Джафар-ходжа присоединился к Чингис-ха-ну в 1203 г., вместе с другим мусульманином на службе у Чингис-хана, купцом Хасаном, он пил воду из озера Бальчжуна и стал одним из первых монгольских даругачи. Даругачи стал уйгур Цюели, который ранее также добровольно сдался монголам. Служили Чингису грамотные уйгуры Мэнсусы и Булухай В биографии Мухали [Юань ши, цз. 119, с. 1а-2б] сообщается, что когда во время войны с Цзинь сдавались полководцы – кидани, китайцы, чжурчжэни, то им давали армию, территорию в управление и отправляли на войну против их бывшего государя. С 1216 г. монголы стали брать в гвардию сыновей сдавшихся полководцев и вельмож Цзинь. Короче, привлечение завоеванных к продолжению завоеваний было правилом. Уже после смерти Чингис-хана в 1235 г. обсуждался проект использования мусульман для завоевания юга Китая, а китайцев для походов в Восточную Европу. Елюй Чуцай, имевший большой авторитет при монгольском дворе, отговорил хана от этой затеи, сославшись на различие климатов, но предложил, что «лучше, если и те и другие будут участвовать в карательных походах в своих странах» [Китайский источник, с. 78].

Основное население империи Цзинь составляли китайцы, чжурчжэни, кидани, бохайцы. Кидани мечтали о восстановлении своей погибшей династии. Китайцы в массе своей, естественно, были на стороне Южной Сун, они также думали об изгнании завоевателей-чжурчжэней И бохайцы, возможно, не забыли о том, что двести лет назад имели свою государственность, уничтоженную киданями. Поэтому обстановка для монгольского вторжения была достаточно благоприятной. Многие, слишком многие в империи Цзинь были равнодушны к судьбе династии. У Чингис-хана не было недостатка в информаторах. Еще до объединения им Монголии к нему на службу перешли Елюй Ахай и Елюй Тухуа, братья, отпрыски правившей в киданьском государстве династии. Они были посланы императором Цзинь к Ван-хану кереитскому, но перешли на службу к Чингис-хану и пили с ним вместе воду из озера Бальчжу-на. Они хорошо знали положение Цзинь и особенно ситуацию в пограничном районе. В 1208 г. четыре высоких цзиньских чиновника-китайца с семьями перебежали к Чингис-хану и стали его советниками. Это были Ли Цао, человек умный, который усиленно подбивал Чингиса на войну с Цзинь, а также Бай Лунь, У Фэньчэнь и Тянь Гуанмин. Ли Цао и Бай Лунь в 1221 г. занимали высокие посты в монгольской администрации. Причины перехода этих людей не очень ясны (кроме естественного желания натравить монголов на Цзинь). Игорь де Рахевильц полагает, что трое из них готовили поход на монголов, но император Чжан-цзун решил, что они хотят переметнуться к монголам. Чтобы избежать следствия и наказания, они действительно оказались у монголов [Рахевильц. Личное и личности, с. 96–98].