Любовь с призраком - Белозерская Алена. Страница 15

— В народе — обычный пенис! Точное определение местожительства, которое и должно значиться в паспорте у нашего дорогого Димочки.

Таисия свернула с главной дороги. Через три минуты машина остановилась у ворот кованого забора, огораживающего высокое здание. Предъявив пропуск охране, Тая проехала к подземному паркингу, предназначенному для владельцев квартир этой элитной многоэтажки. На скоростном лифте они поднялись на последний этаж. Таисия пропустила Ирину вперед.

— Ну, как тебе моя обитель? — спросила она, включив свет.

— Хорошая квартира, — ответила Ирина, оглядевшись.

— Хорошая?! — возмутилась Таисия. — Ты знаешь, сколько сюда денег вложено? Не представляешь, как тяжело мне пришлось…

— Избавь меня от подробностей, алчная девица!

Таисия прошлась по студийной зоне:

— Три спальни. Джакузи. Зимний сад. Красота! А ты говоришь — «хорошая». Она не просто хорошая, она — восхитительная!

Ирина подошла к окну и посмотрела вниз.

— Красиво, — вздохнула она. — Удивляюсь, откуда у тебя столько денег?

Таисия прошла к бару:

— От верблюда. Что пить будем? Что-нибудь крепкое или вкусное?

— Крепкое, — сказала Ирина, сбросила туфли и легла на диван. — Благодать! Я с Людмилой поссорилась.

— Когда ты уже успела с этой ведьмой встретиться? — Таисия, удивившись, остановилась перед холодильником, забыв, зачем она его открыла.

— Она к деду приезжала. Выпивши была. Потом Артур забрал ее домой.

— И Бурмистрова видела? — Таисия уже выкладывала фрукты на стол. — День свиданий какой-то! Он сегодня на кладбище был. Красавчик! Фигуристый, разодетый в пух и прах. Не обижайся, но мне непонятно, почему он живет с твоей матерью? Думаю, этот вопрос не только меня мучает, но и половину города, в особенности самок, готовых на все, чтобы вскочить на бурмистровский… Сама понимаешь, на что именно.

Ирина пожала плечами:

— Ничего в нем красивого не вижу. Обычный дядька, которому скоро исполнится пятьдесят.

— О! — протянула Таисия. — Ты ошибаешься. Бурмистров весьма хорош собой. Ухоженный, спортивный. Мой папочка в его возрасте на старую развалюху был похож.

— Дед как-то сказал, что Артур любил мою мать еще со школы. Они учились в одном классе.

— Меня бы кто-нибудь так любил!

— Я тебя умоляю, — отмахнулась Ирина. — И тебя любят, раз такие квартиры дарят.

— Любят спать со мной. — Таисия подала Ирине стаканы и бутылку виски, потом перенесла на столик перед диваном тарелки с закусками и фруктами. — А жить предпочитают со своими женами. Наливай ты, а то у меня рука тяжелая.

— Твой любовник женат? — Ирина разлила виски по стаканам. — И тебе не стыдно?

— Стыдно?! В моем лексиконе нет такого слова. — Таисия отсалютовала Ирине и выпила содержимое своего стакана залпом. — Еще! — показала она глазами на бутылку. — Иначе каждый раз, когда я пойду в туалет, мне придется краснеть перед своим унитазом — за то, что он не только мою голую задницу видит, но и…

— Стоп! Я все поняла. — Ирина протестующе подняла руку вверх. — И все же это гадко. Как можно спать с мужчиной, который принадлежит другой женщине?

— Любить мужчину, который женат, сложно. И больно.

— Ты его любишь? — Ирина погладила подругу по коленке.

— Котенок, я не сплю с теми, кого не люблю, — горько улыбнулась Таисия. — Не нужно так уж плохо обо мне думать. Давай лучше пить. Что-то сегодня мое настроение ни на что не годится, — она подняла стакан. — За мужчин, которых мы любим!

— Я не люблю мужчин. Только деда, но он уже не мужчина.

— Сделаю вид, что верю тебе. — Таисия потрепала Ирину по щеке. — Но глаза у тебя огнем горели, когда я о Каманине говорила. А что касается нашего деда, то, думаю, он еще какому-нибудь студенту-первокурснику фору даст!

Утром Ирина едва разлепила веки. Голова чудовищно болела, во рту все пересохло. Она поднялась с дивана, на котором уснула, когда они с Таисией опустошили очередную бутылку, потерла виски и застонала. Почему каждый раз, когда они с Таисией пьют вдвоем, она потом всегда чувствует себя так, будто по ней танк проехал? Все тело ноет и болит, тошнота подкатывает к горлу, и хочется умереть. Ирина прошла к холодильнику, достала пакет с апельсиновым соком и с жадностью напилась. Затем вернулась на диван, натянула на голову плед и заснула. Проснулась оттого, что кто-то тряс ее за плечо.

— Ира, просыпайся, — шептала Таисия. — Я тебе супец привезла и еще кое-что.

— Что? — прохрипела Ирина, стянув с себя одеяло. — Фу! Чем от тебя пахнет?!

— Мужчиной. — Таисия принесла ей тарелку и ложку.

— Ты уже успела встретиться со своим любовником?

— Как видишь. Правда, пришлось изрядно постараться, чтобы на моем лице не были заметны следы сегодняшней ночи. Да, охрана передала мне цветы. Я думала, это для меня, поэтому прочла карточку. Тебе, от Каманина, — добавила она со странным блеском в глазах.

Ирина посмотрела на белые розы, лежавшие у Таисии на коленях, поднялась с дивана и направилась к двери.

— Ты куда?

— Домой, в Брайтон, — ответила Ирина. — Нужно к деду заехать, попрощаться. Больше я сюда не вернусь. Никогда!

Таисия отложила цветы в сторону:

— Я с тобой.

— К деду?

— В Брайтон. Я до следующего четверга абсолютно свободна.

Ирина кивнула и пошатнулась.

— Брайтон подождет до завтра, если я не умру к тому времени, — сказала она, вернувшись на диван.

— Дорогая, — Таисия взяла одну розу из букета и провела лепестками по лицу Ирины, — ты так и не сказала, для чего приезжала? Чтобы со мной на пару напиться?

— Не только, — махнула рукой Ирина, отводя щекотавший кожу цветок в сторону. — Кстати, почему ты так хорошо себя чувствуешь? Как будто и не пила.

— Практика большая. В записке Каманин просит, чтобы ты позвонила ему. Как поступишь?

— Не знаю.

— Тогда за тебя решу я.

Таисия взяла букет и, подойдя к урне, с такой яростью затолкала его внутрь, будто это был сам Каманин. Потом она порвала записку с номером телефона и вернулась к Ирине.

— Ты злая, — сказала Ирина, с горечью косясь на урну, где упокоились розы.

— Разве? Никогда не считала себя такой.

— Злая, — прошептала Ирина и закрыла глаза.

Таисия подождала, когда дыхание подруги выровняется, достала из сумочки сигареты, закурила и подошла к зеркалу. Тонкой струйкой выпуская изо рта дым, она смотрела на себя и размышляла над словами Ирины. Нет, подруга ошиблась. Она не злая, а циничная. Люди часто путают эти понятия, считая их синонимами, хотя они не имеют между собой ничего общего. Злость — это раздражение, недовольство, враждебность. Цинизм же — особая, тонкая философия, результат жизненного опыта, сопряженного с душевными травмами, о которых никому не хочется рассказывать. Это панцирь, маскирующий беспросветную грусть и одиночество. Именно отсюда и берется жесткость, которую часто принимают за злобность.

Таисия подумала о том, что таким женщинам, как Ирина, легко быть мягкими и нежными. Они никогда не сталкиваются с жизненными трудностями. Им неизвестно, какими сложными бывают финансовые проблемы, да и душевные передряги с ними редко случаются. Так, иногда тряхнет из-за любовной лихорадки, не более того. Жизнь Таисии была другой. Не такой ровной, надежной и обеспеченной, как у Ирины. Она и превратила Таю в циника. Таисия игриво улыбнулась своему отражению. «Очень красивый циник», — промелькнуло в ее глазах, с интересом рассматривающих тонкую фигуру необычайно привлекательной женщины, стоявшей перед зеркалом с дымящейся сигаретой в руке.

Родители Таисии эмигрировали из России вскоре после распада Союза. Перспективные врачи у себя на родине, в новом мире они оказались никому не нужны. Но если мама быстро сориентировалась, в кратчайшие сроки выучила чужой язык и стала энергично пробивать дорогу в жизни, то отцу так и не удалось перестроиться. Не имея возможности заниматься медицинской практикой, он быстро превратился в домохозяйку, на которой лежала ответственность по воспитанию Таисии и ее двух младших братьев. По вечерам он заливал свою профессиональную непригодность дешевыми горячительными напитками, а по утрам, мучаясь от похмелья, отвозил детей в школу и занимался домашними делами. Он не был раздражительным, никогда не устраивал скандалов и все тяготы жизни принимал безропотно, с непонятным для Таисии безразличием. Типичный тихий пьяница, на которого было трудно смотреть без жалости, он вызывал массу противоречивых чувств у своих детей: братья обожали мягкого и доброго отца, Таисия же, наоборот, стеснялась его. Временами, наблюдая за тем, как он терпеливо готовит ужин в кухне, она чувствовала, что в ней вскипает гнев — такой силы, что она готова была вырвать из его рук половник и молотить им отца по спине до тех пор, пока он, бездыханный, не упадет на пол. Ей было противно ощущать себя дочерью столь безынициативного и потерявшегося человека, но еще противнее — смотреть на себя в зеркало и видеть там точную копию того, кого она так жестоко презирала. Угловатая девочка с огромным носом и жидкими серыми волосами — такой она была в свои тринадцать. Сейчас, когда ей было уже двадцать семь, Таисия иногда со страхом всматривалась в свое отражение, боясь обнаружить того, прежнего, закомплексованного подростка, ту девочку, какой она когда-то была. Но если внешность ее претерпела кардинальные изменения, то страх превратиться в человека, повторяющего судьбу отца, продолжал терзать ее, заставляя Таисию доказывать себе и окружающим, что она представляет собой особую ценность. И ценность эта выражалась в качестве жизни, вернее, в ее стоимости. Таисия была дорогой женщиной, с маниакальной алчностью окружавшей себя не менее дорогими игрушками, предназначенными для того, чтобы скрыть ту лишенную подарков жизнь, которую она пыталась забыть. Она боялась говорить о своем детстве, но не потому, что оно было слишком траурным и суровым, напротив, в нем было много смеха и веселья. И все же, отличаясь безмерным снобизмом, Таисия не любила вспоминать свое прошлое: она смущалась той простоты, в которой выросла, стыдилась родителей и того, как именно она добилась нынешнего положения в обществе.