Любовь с призраком - Белозерская Алена. Страница 25

Марат никогда не называл Михаила Андреевича подобным образом, значит, он был чем-то очень взволнован или расстроен. Гаврила потер внезапно занемевшую шею и уставился в огромную спину спускавшегося по ступеням Бориса.

Михаил Андреевич повернулся к Марату, засучил рукава старого свитера, открыв мускулистые руки, и посмотрел на племянника, недовольный тем, что его отвлекают от любимого дела.

— Стаса убили, — произнес Марат.

Михаил Андреевич медленно отложил грабли в сторону. Ее пристальный взгляд буквально прожег кожу на лице племянника. Потом в глазах Никлогорского загорелась дикая злоба, скулы покрылись яркими алыми пятнами, а шея побагровела. Гаврила невольно шагнул назад, Борис, наоборот, двинулся вперед, но его остановил властный жест Марата. Это был приказ — не приближаться.

— Когда и как это произошло? — спросил Михаил Андреевич.

В отличие от выражения лица, голос его практически не изменился, оставшись таким же спокойным и твердым, как и обычно.

— Застрелили, ночью. В его квартире. С ним была его подруга, ее тоже убили.

Михаил Андреевич сдержанно кивнул, похлопал Марата по плечу и пошел к дому.

— Приготовь машину, — на ходу распорядился он.

Марат сокрушенно покачал головой и посмотрел на Бориса и Гаврилу, буквально оторопевших из-за этого страшного известия. Даже словоохотливый Гаврила не знал, что сказать, поэтому промолчал. Лишь глаза его беспокойно забегали по сторонам. Борис провел языком по зубам и причмокнул.

— Во дела! — сказал он. — Кто сообщил?

— Степанов только что позвонил, — ответил Марат.

— Капитан? Тот самый, который на Мгеладзе работает? — спросил Гаврила. — А как менты об этом узнали раньше нас? Как бы Андреевич не устроил нам разнос за этот промах…

Марат прошел через гостиную к главному входу. Мужчины шли чуть позади, ожидая разъяснений.

— Да, промах серьезный, — сказал Марат, накинув пальто на плечи. — Гаврила, ты остаешься здесь. Борис, поведешь машину.

Михаил Андреевич спустился в холл и молча вышел из дома. Борис подогнал машину ко входу, быстро выскочил из нее и открыл перед Михаилом Андреевичем дверцу.

Дорога до города прошла в напряженном молчании. Михаил Андреевич спросил лишь о том, кто обнаружил тело Стаса.

— Сосед его шел на работу. Собирался войти в лифт и вдруг заметил, что дверь в квартиру Стаса приоткрыта. Вошел — и увидел… его. Вызвал милицию, а через час мне позвонил Степанов.

— Ты говорил, он был с подругой?

Михаил Андреевич так мягко посмотрел на Марата, что у молодого человека внезапно перехватило дыхание. Взгляд старика ясно говорил об испытываемых им боли и страданиях, тщательно скрываемых под привычной маской внешнего спокойствия. Марат вдруг отчетливо понял, что подобная сдержанность стоит его дяде немалых усилий, и проникся еще бо?льшим уважением к столь сильному мужчине, умеющему владеть собой в ситуации, оказавшись в которой многие сошли бы с ума от горя. Потерять единственного сына и не впасть при этом в истерику способны лишь люди, полностью удерживающие свои чувства под жестким контролем. Михаил Андреевич, безусловно, относился к таким людям. Его эмоции были всегда глубоко скрыты от взглядов посторонних, а душевные переживания настолько далеко упрятаны, что многим казалось, будто он вообще ничего не испытывает, а просто рационально отслеживает каждую ситуацию.

— Кто она такая? И как долго они были вместе?

— Виктория Азарова, — ответил Марат. — Продолжительность их отношений мне неизвестна.

Михаил Андреевич повернулся к племяннику:

— Азарова? Мне знакома эта фамилия.

— Похоже, она дочь того самого Егора Азарова, недавно скончавшегося от инфаркта.

В управлении их уже ожидал капитан Степанов. Ничего нового он не сказал. Сообщил лишь о приблизительном времени убийства, о том, из какого оружия застрелили Стаса и как, по оценкам экспертов, произошло это убийство.

— Замок не был взломан. Ваш сын сам открыл дверь убийце. Выстрелили в него в упор. Дважды. Девушку убили следом за ним, сразу же. Ни отпечатков, ни какого-то конкретно почерка. Профессионально и безлико, — резюмировал Степанов и вытер вспотевшие виски.

— Сообщишь, если будут новости, — сказал Михаил Андреевич.

Степанов быстро закивал, выражая полную готовность помочь в любом вопросе, и открыл дверь, пропуская старика в коридор. Еще некоторое время он наблюдал за его удалявшейся фигурой, а потом долго не мог избавиться от любопытных коллег, набежавших в его кабинет.

— Сам Никлогорский?! — громко звучали голоса. — Снова в деле? Кто с ним приезжал?

— Молчать! По порядку! — зычно выкрикнул лейтенант Кривов, остановив этот поток вопросов. — Червонный вернулся?

— Он был здесь по другому вопросу, — раздраженно сказал Степанов. — Его сына убили.

Повисшее в кабинете ледяное молчание весьма красноречиво говорило о том, какой человек только что покинул управление и что последует за его визитом.

— Не повезло, — послышался чей-то голос.

— Кому? Нам?

— Никлогорский весь город на кирпичи разберет, а нам мусор разгребать придется. Степа, что там слышно по убийству?

— Не Степа, а Владимир Макарович! — огрызнулся Степанов. — Ни улик, ни свидетелей! Еще один глухарь. Стопроцентный.

Капитан Степанов выпроводил коллег и с грохотом закрыл дверь кабинета, оградив себя тем самым от их дальнейших вопросов, на которые у него не было ответов. Он и без их замечаний прекрасно понимал, что его роль в этом деле закончилась: теперь Михаил Андреевич возьмет весь процесс расследования на себя, а он, Степанов, будет вынужден выслушивать нелестные замечания собственного начальства о своей «компетентности и высоком профессионализме». Шутка ли! Убит сын вора в законе! Естественно, Никлогорский сделает все, чтобы найти виновных, и помощь органов в этом деле ему не понадобится. А в управление он явился только потому, что приходится отцом убитому. Мог бы и вовсе не приезжать, так как контакты людей подобного уровня с органами правопорядка были не в чести в их среде, но, видимо, убитый горем отец лично пожелал узнать все подробности, невзирая на «придворный этикет».

Степанов взъерошил светлые волосы на затылке, отгоняя прочь эти дурные мысли. Несмотря на то, что Никлогорский уже давно отошел от дел, криминальным авторитетом он останется до конца жизни. Титул вора в законе когда-то сменился на вора в короне, что отнюдь не меняло самой сущности человека, о котором до сих пор ходили легенды в воровском мире. Степанов нервно закурил. Выпуская дым в белый потолок, он вспоминал то время, когда Никлогорский был «забракован» и торжественно отправлен братвой на пенсию. Степанов тогда только-только пришел работать в управление и от души смеялся над рассказами о том, как на очередной сходке братва провела врачебно-трудовую экспертизу, доподлинно установив профнепригодность самого страшного и безжалостного «законника» конца девяностых годов, отпустив его с миром и почестями. Говорили, будто у Никлогорского обнаружили рак, от которого потом он лечился долгие годы. Правда это или нет — можно было лишь гадать. Достоверной информацией располагали только те, кто имел непосредственное отношение к верхушке криминальной элиты. Но каждый, даже мало-мальски сведущий в воровских традициях человек знал, что Михаил Андреевич Никлогорский, гораздо шире известный под кличкой Червонный, имел очень серьезные основания для того, чтобы отойти от дел. Потом он на долгое время пропал из зоны чьей-либо видимости, имя его все реже произносили вслух, лишь иногда благоговейно вспоминали — за его заслуги перед воровским братством.

Никлогорский заметно выделялся на фоне прочих руководителей кланов и групп организованной преступности. Как бы нелепо это ни звучало, но он внес свежую струю интеллигентности и трезвого экономического расчета в тот варварски-жестокий мир, на вершину которого когда-то взошел. Это был высокообразованный человек, наделенный незаурядными способностями, истинный профессионал в тех сферах преступного бизнеса, где бывают замешаны большие деньги и власть. С выходом Червонного на пенсию в городе стало уже далеко не так спокойно, ибо при нем все было жестко регламентировано, все имело свои правила и четко установленный порядок. Никлогорский был крайне суровым «авторитетом», но по странному стечению обстоятельств именно он некогда задал общий тон «новой жизни», переведя ее из конкретно криминальной в цивилизованно-экономическую область.