Антон Павлович Чехов - Чудаков Александр Павлович. Страница 32

Эту мысль Чехова мы вполне могли в «Палате № 6» и не узнать, да и вообще поверять слова героев произведения высказываниями его автора, сделанными в другом месте, не совсем корректно. Но все же мы не можем отставить в сторону вопрос: как же относится Чехов к тем идеям, которые так страстно высказывают его герои? кому из героев симпатизирует? на чьей он стороне?

Для литературы традиционна ситуация, когда идея героя выявляет свою истинность или (несравненно чаще) ложность, несостоятельность в процессе столкновения с реальными обстоятельствами. Способы проверки различны.

Эта проверка может не зависеть от воли героя. Таковы многочисленные произведения на тему «утраченных иллюзий» в русской и мировой литературе.

Проверка может исходить от героя. В такие положения ставит своих персонажей Достоевский. Раскольников хочет убедиться, смеет ли он преступить «обычную» мораль.

У Чехова есть оба варианта проверки. В «Дуэли» фон-Корен собирается на практике осуществить свою идею об «уничтожении слабых». В рассказе «Пари» герой для доказательства своего тезиса просидел 15 лет в добровольном заключении. В «Палате № 6» Рагину предоставлено убедиться на собственном опыте в степени справедливости своих рассуждений: «Андрей Ефимыч и теперь был убежден, что между домом мещанки Беловой и палатой № 6 нет никакой разницы, что все на этом свете вздор и суета сует, а между тем у него дрожали руки, ноги холодели и было жутко… Отчаяние вдруг овладело им, он ухватился обеими руками за решетку и изо всей силы потряс ее». В «Огнях» рассказана история с Кисочкой, показывающая, к каким «ужасам и глупостям» в практической жизни, в столкновениях с людьми ведут мысли о бесцельности жизни, о ничтожестве и бренности видимого мира, соломонова «суета сует».

У Чехова человек, не признающий поправок, вносимых в его воззрения жизнью, прямолинейно своим идеям следующий, – обычно человек узкий, ограниченный. Таковы Львов из «Иванова», Власич из «Соседей», Рашевич из рассказа «В усадьбе». Авторские симпатии безусловно отдаются людям, способным к душевной эволюции.

И все же ни про одно из упомянутых произведений нельзя сказать, что идея в нем полностью исчерпана или проверена в столкновении с реальным миром. Увидев воочию, что человек может измениться, фон-Корен в конце повести тем не менее говорит: «Я действовал искренно и не изменил своих убеждений с тех пор… Правда, как я вижу теперь к великой моей радости, я ошибся относительно вас, но ведь спотыкаются и на ровной дороге, и такова уж человеческая судьба: если не ошибаешься в главном, то будешь ошибаться в частностях. Никто не знает настоящей правды».

В «Огнях» история с Кисочкой не убедила студента, которому рассказ инженера и предназначался в первую очередь. Она не убедила и второго слушателя – рассказчика: «Многое было сказано ночью, но я не увозил с собой ни одного решенного вопроса». Законченная, готовая мудрость опять не дана в руки читателя.

В идейных столкновениях персонажей носителем правды или более других приближающимся к ней всегда является не тот, чья логика строже и идея обоснована убедительней, а тот, чьи чисто человеческие качества вызывают большую симпатию автора. Программа Лиды из «Дома с мезонином», что нужно делать «малые дела» («На прошлой неделе умерла от родов Анна, а если бы поблизости был медицинский пункт, то она осталась бы жива»), гораздо разумнее, чем фантастические идеи художника, убежденного, что истина была бы найдена очень скоро, если бы «все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день». Но авторское сочувствие безусловно на стороне художника, а не Лиды, – и эти симпатии вызваны свойствами его личности.

Мисаил Полознев в «Моей жизни» прав не в своих идеях опрощения (конечного решения по этому вопросу Чехов не дает), а в том, что в конкретных жизненных ситуациях поступает более нравственно, чем его оппоненты (отец, тесть – инженер Должиков) или его бывшие друзья.

Прозрение героя «Жены» началось тогда, когда он понял, что дело не в таком или ином осуществлении идеи, вокруг которой идет борьба между ним и женой, «весь секрет не в голодающих, а в том, что я не такой человек, как нужно».

Вопреки обыкновению своих литераторов-современников Чехов на Восток ездил прежде, чем на Запад. Но в марте 1891 года он вместе с Сувориным поехал за границу: был в Вене, Венеции. Лето провел – как всегда, с семьей – на этот раз в имении Богимово, в 12 верстах от Алексина. Шла работа над повестью «Дуэль» и книгой «Остров Сахалин». Был написан рассказ «Бабы». Сибирское путешествие и картины «каторжного острова» не уходят из творческого сознания Чехова.

Глава седьмая В СЕРЕДИНЕ ПУТИ

1

1892 год начался для Чехова деятельностью, далекой от его литературных занятий.

14 января он выехал в Нижегородскую губернию по делам помощи голодающим; 22 января вернулся, но уже 2 февраля снова уехал по тем же делам – на этот раз в Воронежскую губернию. Все это время продолжался сбор средств для голодающих, в котором Чехов принимал участие еще осенью 1891 года.

4 марта 1892 года Чехов впервые приехал в свою новую усадьбу Мелихово, в полутора десятках верст от станции Лопасня (ныне город Чехов) Московско-Курской железной дороги.

С самого начала Чехов много работает как врач. «С первых же дней, как мы поселились в Мелихове, – вспоминал Михаил Павлович, – все кругом узнали, что Антон Павлович – врач. Приходили, привозили больных в телегах и далеко увозили самого писателя к больным. С самого раннего утра перед его домом уже стояли бабы и дети и ждали от него врачебной помощи. Он выходил, выстукивал, выслушивал».

В 1892 году в центральных губерниях России началась эпидемия холеры. В июле Чехов начал работать врачом в Серпуховском уезде. «Открыт новый врачебный пункт в с. Мелихове Бавыкинской волости, – сообщалось в отчете Серпуховского санитарного совета, – благодаря любезному предложению местного землевладельца доктора Антона Павловича Чехова, выразившего санитарному совету желание безвозмездно принять участие в борьбе с эпидемией. Благодаря самоотверженному предложению А. П. Чехова надобность в устройстве особых обсервационных (наблюдательных) пунктов в названной местности устранилась сама собою. В состав нового мелиховского врачебного участка вошел значительный район в составе 26 селений».

В июне 1893 года в качестве профилактической противохолерной меры в Мелихове снова был открыт временный врачебный участок. Как писал свидетель работы Чехова в Серпуховском земстве доктор П. И. Куркин, «обязанности земского врача были приняты в полном объеме», т. е. велся регулярный прием (для подсобной работы придан фельдшер), выдавались лекарства, осуществлялись санитарный надзор и статистические записи о заболеваниях. При этом Чехов «нашел удобным отказаться от вознаграждения, какое получают участковые врачи». Посещал Чехов и все заседания уездного санитарного совета в Серпухове и земских уездных лечебницах; он был человек обязательный.

«Я теперь разъезжаю по деревням и фабрикам и собираю материал для санитарного съезда», – писал он Лейкину в июле 1892 года. «Почти все лето прошло у меня в медицинских заботах», – сообщал он Л. П. Гуревич в сентябре.

На литературу времени оставалось мало.

С событиями голодного года связан рассказ «Жена» (1891). Именно так определял его тему автор через несколько дней после завершения работы: «Я написал рассказ на злобу дня – о голодающих».

С легкой руки самого Чехова, обмолвившегося как-то, что писать он может только «по воспоминаниям», а также из-за малочисленности документов о творческой истории его вещей прочно утвердилась версия, будто непосредственные жизненные факты использовались писателем через много времени. На самом деле по горячим следам событий Чехов писал гораздо чаще, чем принято думать.