Опаловый соблазн - Бернард Рене. Страница 32

Внезапно на нее что-то нашло, и Изабель без единого внутреннего возражения порывисто сняла перчатку с левой руки и увидела золотой блеск. Это была совершенно простая вещь, плоский обруч, но он символизировал клубок боли и унижения, которые принес ей брак. Подойдя к мечу, торчавшему из земли рядом с розмарином, она сняла свое обручальное кольцо, выкопала довольно глубокую ямку рядом с мечом и сделала свое небольшое подношение духам этого сада.

Вот так. Погребено без печали. Она добьется тех маленьких свобод, какие возможны. А если существует дьявол, которому нужно платить, она укажет ему это место и заплатит золотом.

– Собирается дождь! – крикнула миссис Макфедден из выходящего в сад раздвижного окна. – Вы уже испачкались, но не стоит промокать насквозь!

Встав, Изабель тщательно отряхнула остатки грязи со своего дневного платья. Взглянув вверх на небо, она испугалась клубившихся над ней черных облаков.

– Пожалуй, вы правы, миссис Макфедден. Я сейчас же приду.

Собрав инструменты, она взяла корзину и послушно направилась к дому.

– А-ах! – Миссис Макфедден неодобрительно сморщила нос. – Вы такая утонченная леди, а выглядите как грязный тролль! – Пожилая женщина сжала губы в тонкую линию.

– Да, зато взгляните, как я привела в порядок ящики для растений в вашем кухонном саду, миссис Макфедден. Разве не чудесно восстановить его?

– Чудесно. Не стану лгать. Но вы до смерти простудитесь, сидя там, на холодной мокрой земле. И чему я должна радоваться, когда вы копаетесь под этой ивой?

– Со мной все прекрасно, – со смехом отозвалась Изабель. – Свежий воздух приносит мне массу пользы.

– Возможно, и так, – миссис Макфедден скрестила руки, – но не пытайтесь убедить меня, что эта грязь полезна для моих чистых полов! Снимайте обувь здесь, а потом оставьте все, что можно, на полу у двери, чтобы постирать. У меня есть чистое одеяло, чтобы обернуть вас ради приличия, но Хеймиш отправлен в конюшню, так что не беспокойтесь насчет этого болвана.

– Вы очень предусмотрительны, миссис Макфедден. – Изабель знала, что спорить бесполезно.

Отряхнув с сапог засохшую грязь, она сняла их и поставила в деревянный ящик, установленный внутри у двери. Миссис Макфедден помогла ей снять пальто, фартук и платье, но Изабель настояла оставить нижние юбки и сорочку. Даже зная, что Хеймиш точно не встретится ей по дороге, она не собиралась бродить по дому в одном только стеганом одеяле.

Хотя она и распустилась совершенно, но существуют некие рамки, за которые леди не должна выходить!

И еще Изабель не хотела, чтобы миссис Макфедден увидела белую королеву, которую она привязала на ленточку и повесила на шею, чтобы держать ближе к сердцу.

«Я не хочу показывать свой талисман! И не сниму его, пока Дариус не вернется…»

Поднявшись наверх, Изабель надела чистое платье и, застегивая блузу, поняла, что даже в этих глубоко личных делах Дариус подумал о мелочах. Купленные им платья были не только красивыми, но и удобными, позволяющими ей переодеваться без помощи горничной. Все они застегивались спереди или давали возможность удобно расправить их.

Ее поражала его внимательность и великодушие. Дариус заботился о ней во всем и не упускал ничего, если полагал, что ей будет приятно или добавит удобства.

Дариус поцеловал ее – это совершенно точно. И Изабель достаточно знала жизнь, чтобы понимать, что он хочет ее. И она не ослепла настолько, чтобы не замечать влечения, которое чувствовала к нему. Конечно, она не сомневалась, что если бы в тот день ему не пришлось стремительно уехать в Лондон, она бесстыдно попросила бы его еще раз нарушить мораль.

Целовать Дариуса было все равно что в первый раз попробовать сахар – и открыть страстную потребность в сладостях, которая никогда не уменьшится.

Это стыдно, но это правда, которую она не может отрицать.

Предавшись страсти, она ступила бы на опасную дорожку, но новый бунтарский голос внутри ее объявил, что ей, возможно, уже нечего терять, так как ее уход от мужа будет расценен всеми как поступок аморальной женщины.

Но ведь сердце… это совсем другое дело?

Предложение полностью довериться своим инстинктам пугало.

Ричард причинял ей физическую боль, но хуже всего то, что ее сердце было предано и полностью разбито. Ведь она любила его. Должна была когда-то любить. Или она просто представляла себя влюбленной?

Теперь Изабель сомневалась во всем.

Если ее симпатия к Ричарду была благонравной и «нормальной», то в той власти, которую теперь имел над ней Дариус, не было ничего спокойного или благонравного. Он занимал ее мысли наяву и оставался с ней в ее снах. Он изгнал большую часть ее ночных кошмаров, заменив их причудливыми эротическими сценами, где занимался с ней любовью на восточном ковре в библиотеке перед камином или в медной ванне у себя в спальне.

В ее снах о нем не было ничего успокаивающего – только нарастающее беспокойство, побуждавшее ее проводить все дни, блуждая по дому и двору и размышляя над тем, что сказал Дариус о различии между любовью и видимостью любви. Изабель прибралась в библиотеке, вытерла пыль и навела порядок на столе, изо всех сил стараясь не переложить какую-нибудь вещь слишком далеко от ее привычного места. Система Дариуса была загадочной, но Изабель уважала его и понимала: он видит стопки бумаг и странных записей в совершенно ином свете, нежели случайный человек. Карты выглядели мистическими, а его зарисовки покоряли настолько, что заслуживали права быть вставленными в рамы.

При этом Изабель избегала развлечений.

Сейчас она сошла вниз, чтобы одной пообедать в библиотеке за его письменным столом, как делала каждый вечер после его отъезда. Миссис Макфедден позволила ей сохранять заведенный порядок, словно интуитивно понимала, как он ей приятен.

А потом она работала при свете лампы, читая как можно больше в надежде, что, когда Дариус вернется, не возникнет вопроса о ее ценности как помощника. Она находила записи и наброски по всей библиотеке, так как он закладывал их между страницами, чтобы отметить нужное место в книге или добавить свои соображения к авторским. Разбирая все бережно и осторожно, насколько возможно, Изабель напоминала себе, что у нее имеется его разрешение.

Но даже при этом, когда она выдвинула верхний ящик стола и увидела записную книжку в зеленом кожаном переплете с его инициалами, она замерла.

Что, если эта книжка сугубо личная? А если Дариус узнает, что она дотронулась до нее, и рассердится?

Старые привычки боязни и смирения, которые привил ей Ричард, столкнулись с ее нынешней независимостью и естественной свободой, которые гарантировал ей Дариус. Постепенно любопытство взяло верх, и Изабель, достав большую записную книжку, заглянула в нее.

Там были записи исключительно личного характера: наброски планов, касавшихся дома и сада, и соображения по модернизации конюшни под руководством Хеймиша. Изабель уже собралась закрыть книжку, когда ее взгляд привлек карандашный рисунок.

На зарисовке она прижималась щекой к морде Самсона, а ниже была надпись, сделанная рукой Дариуса. Он обладал талантом художника, но ее вниманием завладело написанное.

«Божественный миг и столь мимолетный… Но оказаться в ее присутствии в такой откровенный момент, когда раскрылась нежность ее сердца и животное счастливо принимает ласки… Я покорен и порабощен. И сделаю все возможное, чтобы эта богиня оставалась на безопасном расстоянии».

– На безопасном расстоянии? – прошептала Изабель. – От Ричарда или от него самого?

Уши у Изабель горели от стыда, а руки дрожали, и она положила записную книжку на прежнее место. Изабель присвоила проблеск его чувств и лишила себя способности отрицать, что их положение в равной мере воздействует и на него.

Она встала из-за стола и ходила по комнате, пока наконец не вернулась к стене с полками и не вытащила наугад том по Индии.

– Ну давай же, – подстегнула она себя. – Грезы о нем никуда не приведут тебя. Читай и докажи, что ты больше, чем какая-то пустышка в юбке.