Бег - Булгаков Михаил Афанасьевич. Страница 11

Л ю с ь к а. А, здравия желаю, ваше превосходительство! Бонжур, мадам Барабанчикова!

Ч а р н о т а. Здравствуй, Люсенька!

Л ю с ь к а. Отчего же вы так рано? Я бы на вашем месте прошлялась до позднего вечера, тем более что дома очень скучно – ни провизии, ни денег. Но счастливые вести написаны на вашем выразительном лице, и ящика нет. И газыри отсутствуют. Кажется, я начинаю понимать, в чем дело. Пожалуйте деньги, я и Серафима не ели со вчерашнего дня ничего. Будьте любезны.

Ч а р н о т а. А где Серафима?

Л ю с ь к а. Это не важно. Она стирает. Ну, подавай деньги.

Ч а р н о т а. Случилась катастрофа, Люсенька.

Л ю с ь к а. Неужели? Где газыри?

Ч а р н о т а. Я, Люся, задумал продать их и, видишь ли, положил в ящик, на минутку снял ящик на Гран-Базаре, и...

Л ю с ь к а. Украли?

Ч а р н о т а. Угу...

Л ю с ь к а. Конечно, человек с черной бородой украл, не правда ли?

Ч а р н о т а (слабея). При чем тут человек с черной бородой?

Л ю с ь к а. А он всегда крадет у мерзавцев на Гран-Базаре. Так честное слово – украли?

Чарнота кивает головой.

Тогда вот что. Ты знаешь, кто ты, Гриша, таков?

Ч а р н о т а. Кто?

Л ю с ь к а. Последний подлец!

Ч а р н о т а. Как ты смеешь?!

С е р а ф и м а выходит с ведром, останавливается. Ссорящиеся ее не замечают.

Л ю с ь к а. Смею, потому что ящик был куплен на мои деньги.

Ч а р н о т а. Ты мне жена, и у нас общие деньги.

Л ю с ь к а. У мужа – от торговли чертями, а у жены – от торговли совсем другими вещами!

Ч а р н о т а. Что ты сказала?

Л ю с ь к а. Да что ты валяешь дурака! На прошлой неделе с французом я псалмы ездила петь? Кто-нибудь у меня спросил, откуда у меня пять лир появилось? И на пять лир неделю жили, и ты, и я, и Серафима! Но это еще не все! Ящик с газырями остался не на Гран-Базаре, а на тараканьих бегах! Ну-с, подведем итоги. Лихой рыцарь генерал Чарнота разгромил контрразведку, вынужден был из армии бежать, ну и теперь нищенствует в Константинополе, а с ним и я!

Ч а р н о т а. Ты что же, можешь упрекнуть меня за то, что я женщину от гибели спас? За Симку можешь упрекнуть?

Л ю с ь к а. Нет! А ее, Симку, могу упрекнуть, могу! (Закусила удила.) Пусть живет непорочная Серафима, вздыхает по своем пропавшем без вести Голубкове, пусть живет и блистательный генерал за счет распутной Люськи.

С е р а ф и м а. Люся!

Л ю с ь к а. Подслушивать тебе как будто и не к лицу, Серафима Владимировна!

С е р а ф и м а. Я и не думала подслушивать, не занимаюсь этим. Услышала случайно, и хорошо, что услышала. Почему же ты мне раньше ничего не сказала насчет пяти лир?

Л ю с ь к а. Что ты лукавишь, Серафима, что ты, слепая, что ли?

С е р а ф и м а. Клянусь тебе, я ничего не знала. Я думала, что пять лир он принес. Но не беспокойся, Люся, я отработаю.

Л ю с ь к а. Пожалуйста, без благородства!

С е р а ф и м а. Не сердись, не будем ссориться. Выясним положение.

Л ю с ь к а. Выяснять тут нечего. Завтра греки нас турнут с квартиры, жрать абсолютно нечего, все продано. (Загорается вновь.) Нет, я не могу успокоиться! Это он меня довел до белого каления! (Чарноте.) Отвечай, проиграл?

Ч а р н о т а. Проиграл.

Л ю с ь к а. Ах ты!..

Ч а р н о т а. Войди в мое положение! Не могу я торговать чертями! Я воевал!

С е р а ф и м а. Люся, брось, брось... Ну брось! Полторы-две лиры, ну чем они нам помогут?

Молчание.

А ведь действительно какой-то злостный рок нас травит!

Л ю с ь к а. Лирика!

Ч а р н о т а (внезапно, Люське). Ты была с французом?

Л ю с ь к а. Поди ты к черту от меня!

С е р а ф и м а. Тише, тише, тише! Перестаньте ссориться, сейчас я принесу ужин.

Л ю с ь к а. Брось, Симка, не берись не за свои дела. Ты моими словами не обижайся. Я все равно пойду по этой дороге. Я не евши сидеть не буду, у меня принципов нету!

С е р а ф и м а. И не евши я сидеть не буду, и на чужой счет питаться не буду. А знать, что ты ходишь, зарабатываешь, и сидеть здесь – это уж такая подлость, такая подлость! Надо было мне все сказать! Попали вместе в яму – вместе и действовать будем!

Л ю с ь к а. Чарнота продаст револьвер.

Ч а р н о т а. Люсенька, штаны продам, все продам, только не револьвер! Я без револьвера жить не могу!

Л ю с ь к а. Он тебе голову заменяет. Ну и питайся на женский счет!

Ч а р н о т а. Ты не искушай меня!

Л ю с ь к а. Вот только тронь меня пальцем, я тебя отравлю ночью!

С е р а ф и м а. Перестаньте! Что вы грызетесь все время? Я вам говорю – будет ужин! Это вы с голоду!

Л ю с ь к а. Что ты там затеваешь, дура?

С е р а ф и м а. Ничего я не дура, я была действительно дурой! Да не все ли равно, чем торговать. Все это такая чепуха! (Уходит на галерейку, потом возвращается в шляпе. Уходя.) Ждите меня, только, пожалуйста, без драки.

Где-то шарманка заиграла «Разлуку».

Л ю с ь к а. Симка! Симка!

Ч а р н о т а. Сима!

Молчание.

Л ю с ь к а. У, гнусный город! У, клопы! У, Босфор! А ты...

Ч а р н о т а. Замолчи.

Л ю с ь к а. Ненавижу я тебя, и себя, и всех русских! Изгои чертовы! (Уходит в галерею.)

Ч а р н о т а (один). В Париж или в Берлин, куда податься? В Мадрид, может быть? Испанский город... Не бывал. Но могу пари держать, что дыра. (Присаживается на корточки, шарит под кипарисом, находит окурок.) До чего греки жадный народ, ведь до самого хвостика докуривает, сукин кот! Нет, я не согласен с ней, наши русские лучше, определенно лучше. (Зажигает окурок и уходит на галерею.)

Во двор входит Г о л у б к о в, он в английском френче, в обмотках и в турецкой феске. С шарманкой. Ставит ее на землю, начинает играть «Разлуку», потом марш.

(Кричит с галереи.) Перестанешь ли ты, турецкая морда, мне душу надрывать?

Г о л у б к о в. Что? Гри... Григорий Лукьянович?! Говорил, что найду! Нашел!

Ч а р н о т а. Кто такой! Ты, приват-доцент?

Г о л у б к о в (садится на край водоема, в волнении). Нашел.

Ч а р н о т а (сбегает к нему). Меня-то нашел, нашел... Я тебя за турка принял. Здравствуй! (Целует Голубкова.) На что ты похож?! Э, постарел! Мы думали, что ты у большевиков остался. Где же ты пропадал полгода?

Г о л у б к о в. Сперва в лагере околачивался, потом тифом заболел, в больнице два месяца провалялся, а теперь вот хожу по Константинополю, Хлудов приютил. Его, ты знаешь, разжаловали, из армии вон!

Ч а р н о т а. Слышал. Я, брат, и сам теперь человек штатский. Насмотрелись мы тут... Но с шарманкой еще никого не было.

Г о л у б к о в. Мне с шарманкой очень удобно. По дворам хожу и таким образом ищу. Говори сразу, умерла она? Говори, не бойся. Я ко всему привык.

Ч а р н о т а. А, Серафима! Зачем умерла? Поправилась, живехонька!

Г о л у б к о в. Нашел! (Обнимает Чарноту.)

Ч а р н о т а. Конечно, жива. Но, надо сказать, в трудное положение мы попали, доцент! Все рухнуло! Добегались мы, Сережа, до ручки!

Г о л у б к о в. А где же она, где Серафима?

Ч а р н о т а. Тут она. Придет. Мужчин пошла ловить на Перу.

Г о л у б к о в. Что?!

Ч а р н о т а. Ну чего ты на меня выпятился? Сдыхаем с голоду. Ни газырей, ни денег.

Г о л у б к о в. Как так – пошла на Перу? Ты лжешь!

Ч а р н о т а. Чего там лжешь? Я сам не курил сегодня полдня. В Мадрид меня чего-то кидает... Снился мне всю ночь Мадрид...

Послышались голоса. Во двор входит С е р а ф и м а, а с ней Г р е к-д о н ж у а н, увешанный покупками и с бутылками в руках.

С е р а ф и м а. О нет, нет, это будет очень удобно, мы посидим, поболтаем... Правда, мы живем на бивуаках...

Г р е к-д о н ж у а н (с сильным акцентом). Очень, очень мило! Я боюсь стеснить вас, мадам.

С е р а ф и м а. Позвольте, я познакомлю вас...

Чарнота поворачивается спиной к ней.