Зарубежная литература XX века: практические занятия - Коллектив авторов. Страница 41
Но воспроизводя это состояние детского сознания, автор одновременно наделяет воспоминания Марселя знанием взрослого человека, и безмятежность Комбре дает трещину. Комично и даже сатирично описаны взаимоотношения в семье (линия тети Леонии – служанки Франсуазы, дядя Адольф), их беседы за столом (центр семейной жизни – обеденный стол, за которым ведутся общие разговоры). Все персонажи детства рассказчика предстают как живые, но читатель тщетно будет искать в тексте той информации, которую считал бы своим долгом сообщить любой предшественник Пруста о своих героях. В романе нет ни одной даты, они устанавливаются лишь косвенным путем, по упоминаемым общественным событиям, таким, как премьера того или иного спектакля. Читателю сообщается, что семья рассказчика гордится своей принадлежностью к буржуазии и с подозрением относится к аристократии, но чем именно занимаются его дед и отец, кто они по профессии, не говорится. Самые дорогие рассказчику люди – мать, бабушка, отец, – малейший перепад настроения которых он так чутко ощущает, остаются безымянными.
Воспоминания детства ходят кругами, вращаясь вокруг главной муки комбрейских дней – отхода мальчика ко сну, который сопровождается обязательным материнским поцелуем на ночь. Но однажды визит соседа, г-на Свана, нарушает этот ритуал: мать развлекает гостя в саду и отказывается подняться к сыну. После долгих колебаний он решается подкараулить ее на лестнице, когда она будет подниматься к себе, и потребовать своего. Против его ожиданий, за этот неслыханный проступок его не отсылают в коллеж, а напротив – отец разрешает матери провести эту ночь в комнате сына, где они вместе плачут, читают вслух и где к Марселю приходит новый уровень самосознания. Крутой поворот событий, достижение им желаемого, в котором только что было отказано,
возвышал меня до статуса взрослого, сразу сообщал моему горю своего рода зрелость, позволял мне плакать законно. Я должен был, следовательно, чувствовать себя счастливым, – я не был счастлив. Мне казалось, что мама впервые сделала мне уступку, которая должна была быть для нее мучительной; что это было ее первое отречение от идеала, созданного ею для меня... Мне казалось, что этот вечер, начинавший новую эру, останется в ее жизни как печальная дата.
Характерный образец психологического анализа Пруста:
Я знал, что такая ночь не может повториться; что самое заветнейшее из моих желаний – чувствовать присутствие подле меня мамы в течение этих печальных ночных часов – находилось в слишком большом противоречии с неумолимыми требованиями жизни и намерениями моих родителей, так что удовлетворение, которое она согласилась дать мне в этот вечер, нельзя было рассматривать иначе, как нечто исключительное и необычайное.
После того как механизм работы ассоциативной памяти уже продемонстрирован читателю, автор готов предъявить ему формулу работы памяти, и следует знаменитый пассаж о печенье «мадлен»:
Много лет уже, как от Комбре для меня ничего не существовало, кроме театра драмы моего отхода ко сну, и вот, в один зимний день, когда я пришел домой, мать моя, увидя, что я озяб, предложила мне выпить, против моего обыкновения, чашку чаю. Сначала я отказался, но, не знаю почему, передумал. Мама велела мне подать одно из тех кругленьких и пузатеньких пирожных, называемых «Мадлен», формочками для которых как будто служат желобчатые раковины моллюсков из вида морских гребешков. И тотчас же, удрученный унылым днем и перспективой печального завтра, я машинально поднес к своим губам ложечку чаю, в котором намочил кусочек «мадлен». Но в то самое мгновение, когда глоток чаю с крошками пирожного коснулся моего неба, я вздрогнул, пораженный необыкновенностью происходящего во мне. Сладостное ощущение широкой волной разлилось по мне, казалось, без всякой причины. Оно тотчас же наполнило меня равнодушием к превратностям жизни, сделало безобидными ее невзгоды, призрачной ее скоротечность, вроде того, как это делает любовь... Откуда могла прийти ко мне эта могучая радость? Я чувствовал, что она связана со вкусом чая и пирожного, но она безмерно превосходила его, она должна была быть иной природы.
И глоток за глотком анализируя свои ощущения, рассказчик пытается уловить то, что трепещет внутри него, проанализировать сквозь сопротивление времени, какое погребенное воспоминание, какое канувшее в прошлое мгновение вызвало в нем это удивительное состояние счастья. Эта трудная работа увенчивается успехом: «И вдруг воспоминание всплыло передо мной. Вкус этот был вкусом кусочка „мадлен“, которым воскресным утром в Комбре (так как по воскресеньям я не выходил из дому до начала мессы) угощала меня тетя Леония, предварительно намочив его в чае или в настойке из липового цвета, когда я приходил в ее комнату поздороваться с нею». Марсель давно забыл об этом, но когда от прошлого не остается ни живых людей, ни вещей, а только то, что невещественно, а значит, более стойко – запахи и вкусы – именно они «продолжают, среди развалин всего прочего, нести, не изнемогая под его тяжестью, на своей едва ощутимой капельке огромное здание воспоминания». И как только он узнает вкус «мадлен», «тотчас все цветы нашего сада и парка г-на Свана, кувшинки Вивоны, обыватели городка и их маленькие домики, церковь и все Комбре со своими окрестностями, все то, что обладает формой и плотностью, все это, город и сады, всплыло из моей чашки чаю».
Плотность в описании жизни Комбре такова, что читатель проникается живым интересом к его малозначительным обывателям, к его топографии и общему распорядку жизни. Особенно важны для Марселя две прогулки, которые он регулярно совершает с родными в окрестностях городка: первая по долине среди полей в сторону Мезеглиза, мимо имения Свана, называется «в сторону Свана»; вторая, вдоль речки Вивоны в сторону замка герцогов Германтских, называется «в сторону Германта». С этими прогулками у него связано пробуждение чувства прекрасного, это места, где он хотел бы жить: «на сторону Мезеглиза и на сторону Германта смотрю я как на самые глубокие пласты моей душевной почвы, как на тот нерушимый грунт, который и сейчас еще служит основанием для воздвигаемых мною построек».
И начинается основная сюжетная линия эпопеи – история многочисленных разочарований и ошибок, совершенных Марселем под воздействием иллюзий, рожденных стороной Свана и стороной Германта, и своего рода введением в эту историю служит вторая часть, «Любовь Свана». Эту часть можно читать как самостоятельную (так она печатается во французских изданиях). Образа Марселя в ней нет – он выступает здесь рассказчиком истории, происшедшей до его рождения. Из первой части мы знаем, что г-жу Сван в Комбре не принимают, на прогулке Марсель видит ее в парке Свана в обществе барона Шарлюса, что скандализирует его деда и отца. С точки зрения родных Марселя, Сван совершил безусловную ошибку, женившись на женщине, которая вызывающе продолжает вести распущенный образ жизни. Предысторию этого брака мы узнаем из «Любви Свана».
Сван, почетный биржевой маклер, унаследовавший от отца многомиллионное состояние, денди и любимец светских салонов, друг принца Уэльского, завтракающий с президентом республики, взявший от буржуазных предков безусловную порядочность, отвращение ко лжи и практицизм, а от аристократии – стиль жизни, знакомится с Одеттой де Креси, женщиной не в его вкусе. Ему льстит внимание Одетты, и знаком того, что он бессознательно начинает влюбляться в нее, служит то, что Сван находит вульгарный кружок Вердюренов – место их ежевечерних с Одеттой встреч – приятнейшим салоном на свете. Когда Сван открывает, что Одетта похожа на Сефору с фрески Боттичелли, он переносит ее в эстетическую сферу и тем самым разрешает себе любить ее, оправдывая эту любовь в собственных глазах.
Подсознательно он всегда знает жалкую правду об Одетте – она дорогая кокотка, женщина лживая и поверхностная, обманывающая его с его знакомыми, но главная тема этой части состоит в исследовании взаимодействия любви и ревности, в том, как умный и тонкий мужчина оказывается неразрывно связанным с женщиной, по общим меркам его вовсе недостойной. Это та же тема утраты иллюзий. Сван получает анонимное письмо об истинной жизни Одетты (позже выяснится, что автор письма – наперсник Свана в этом романе и одновременно любовник Одетты барон Шарлюс).