Вперед, к победе! Русский успех в ретроспективе и перспективе - Фурсов Андрей Ильич. Страница 26

С учётом сказанного речь должна идти не о попытках восстановить культ Сталина при Брежневе, а, напротив, о системной десталинизации номенклатуры, а потому — об исчезновении страха перед ресталинизацией. В таких условиях уже не надо бороться с противниками режима (за исключением представляющих для него опасность русских почвенников, «русистов», как называл их Андропов), а напротив, создавать их прозападную фракцию, расширять диссидентское движение, чем и занялось КГБ в своих ведомственных и, если брать более широко, захватывая интересы определённой части номенклатуры, — в групповых интересах. Показательно: «реабилитация» Сталина шла параллельно с «развитием» диссидентского движения в интересах определённой части номенклатуры, у обоих процессов во многом общий знаменатель и источник. Ну, а в перестройку «десталинизация», уже не имевшая никакого отношения к реально завершившейся десталинизации, была направлена на слом советской системы, которую пропагандистски отождествили со сталинизмом, т. е. со своей ранней и давно ушедшей в прошлое структурой.

Экономические гарантии номенклатуры в брежневской модели, социальной опорой которой были средние слои советского общества и которая основывалась на определённом общественном договоре между этими слоями (их технико-экономической базой была развитая индустриальная система производства и более или менее адекватный ей город) и номенклатурой, оставались функцией служебно-статусного положения последней. Реальная «экономизация» номенклатуры, к которой всё больше подталкивали её интеграция СССР в мировую капсистему, всё более сырьевая специализация советской экономики в международном разделении труда и растущая опухоль теневой экономики, могла произойти только в виде «капитализации», т. е. превращения номенклатуры в собственников. Это, в свою очередь, требовало нарушения общественного договора с народом в пользу номенклатуры и, более того, экспроприацию ею средних слоёв и огромной части рабочего класса. Средством была полная интеграция в мировой рынок, требовавшая как минимум резкого ослабления СССР, отказа от сверхдержавности, сохранившейся и в 1980-е годы, — пожалуй, главного завоевания сталинской эпохи и победы над гитлеровской Германией.

Иными словами, нужно было повернуть вспять процесс, начатый Сталиным в конце 1920-х годов разгромом групп Троцкого и Бухарина, и включиться в «неолиберальную революцию» глобалистов, только не левых, а правых, и интернационализировать СССР на правотроцкистский (правый — по целям, троцкистский — по методам и отношению к населению) лад, превратив русских и другие народы СССР (но прежде всего русских — системои державообразующий народ) в хворост и сырьё этой «революции». Здесь совпал экономический интерес части номенклатуры и идейные установки советских «либералов» — космополитических наследников земшарников, которые постепенно, с 1950-х годов, поднимали голову, организовывались на различных основах и передавали эстафету следующему поколению советофобов, ненавидевших СССР уже не потому, что Сталин изменил идеалам мировой революции, а потому, что его система не позволяет советским привилегированным слоям («проклятой касте», как называл их Сталин) жить как верхушка на Западе (читай откровения

В.Ерофеева и ему подобных). Как говаривал Сталин, «пойдёшь налево — придёшь направо». Пришли, сменив маску.

Прежним осталось одно — нелюбовь, а то и просто ненависть к России и всему русскому.

Брежневская модель, структура социализма создавала условия для теневого или полутеневого развития кластера либералов и «капитализаторов». Выйти из тени мешал социализм как система. Значит, систему надо было уничтожить — в союзе с местными теневиками и международным капиталом (его клубами, ложами, политкругами, спецслужбами и т. п.), который испытывал в 1980-е годы серьёзнейшие трудности, и в срочных жизненных интересах которого было ослабление и/или уничтожение СССР. Результат — разрушение советской системы и СССР в ходе и посредством горбачёвщины, оформившей союз антисоветских внутренних и внешних сил. Средством погрома в сфере идеологии стала десталинизация, стартовавшая в 1986 г. фильмом «Покаяние». Главным в этом фильме был призыв к народу каяться — каяться в грехах сталинизма.

Метили в коммунизм, а попали в Россию?

Если уже брежневская модель была основана на реальной десталинизации, если перестройка под видом десталинизации уничтожила советскую систему в её уже несталинском варианте, то какие же цели может преследовать провозглашаемая сегодня десталинизация? Что это? Внезапно проснувшиеся «постсоветские рип ван винкли» не поняли ситуацию? Война с ветряными мельницами? О нет. Цели и мишени здесь вполне реальные. В объективной тенденции речь идёт об уничтожении России как государства и историко-культурного типа, цивилизации, иными словами — о попытке окончательного решения русского вопроса как в национальном, так и в классовом смысле.

1991 год стал не только реваншем антисоветчиков/антидержавников, это был ещё и классовый реванш. С большевистской прямотой и классовой ненавистью к народу («быдлу») его выразили ещё в перестроечное время немало авторов, например Татьяна Толстая статьёй-репликой «Пошёл вон, мужик» (mouzhik-так в оригинале). Конечно, пошёл вон — баре «вернулись». Правда, баре больше похожи на вороватых приказчиков, а барыни, в лучшем случае, на злословящих кухарок, в худшем — на матерящихся проституток, но это детали: баре-то у нас, извиняйте, — советского замеса, а барыни — из дунек, которых пустили в Европу, точнее, они суть продукты разложения советского общества. А кто может хуже относиться к народу, чем те, кто выбился наверх из этого самого народа, попав из грязи в князи, точнее, второе-третье поколение выбившихся? Худший враг мужика — вчерашний мужик (инженера — инженер, лаборанта — лаборант и т. д.), усевшийся в хозяйское кресло, сбросивший старую социальную характеристику и «выбившийся в люди». В1870-1880-е годы об этом много писал Лесков, это — одна из красных нитей его творчества. Ну, а в 1990-е мы это увидели в «новых русских» независимо от реальной национальности последних: национальное по форме, классовое — до социал-дарвинизма, до озверения — по содержанию.

Откуда такой страх у определённой публики перед Сталиным и сталинизмом? Ведь реставрировать сталинизм, чем пугают нас «особо умные», невозможно — для этого нет классовой основы. Сталинизм — это «диктатура наёмных работников доиндустриального и раннеиндустриального типа» (В.В. Крылов). По мере индустриализации, усложнения общества эта основа исчезает; уже на рубеже 1940-1950-х годов сталинизм как ранняя форма организации советского общества себя изжил. И это прекрасно понимал сам Сталин, стремившийся к модификации строя, его демократизации по линии ограничения своеволия номенклатуры — в этом был главный смысл XIX съезда КПСС (и последовавшего за ним октябрьского, 1952 г., пленума), съезда, который сознательно замалчивается, тогда как на первый план искусственно выдвигается XX съезд КПСС — номенклатурные сатурналии, начало того пути, на котором номенклатура превратилась в класс полукриминальных собственников.

У хрущёвской десталинизации несколько ликов, за ней стоят разные силы, от которых прочерчиваются разные линии. Одна из главных — попытка тех, кто выдвинул Хрущёва и манипулировал им, вернуться в 1920-е, во времена олигархии левых глобалистов (к «ленинским нормам»), но теперь уже не для того, чтобы перевернуть капиталистический мир и отряхнуть с ног его прах, став хозяевами планеты, а чтобы интегрироваться в этот мир и войти в долю с его хозяевами — договориться с ними не на державной, советской, русской, а на земшарной основе, которую подрубил, подорвал (как оказалось, не до конца) Сталин — за это данная публика и ненавидела его больше всего. Но, как увидим ниже, не только за это: помимо державнонационального измерения было ещё два: сугубо классовое и цивилизационное.

Десталинизация — классово-цивилизованное орудие борьбы против России и русских

С. Караганов пишет: «Моисей водил народ по пустыне 40 лет. 20 лет мы уже отбродили, если так же растратим следующие 20, то можем из пустыни так и не выйти». Ну, про Моисея и его народ Караганову виднее, а мы поговорим о наших делах. По Караганову выходит, что за последние двадцать лет сталинизм вырос по сравнению с советским периодом, и это таинственное изменение не может не страшить людей типа Караганова и его заказчиков. То, что «десталинизаторы-2011» заярлычивают как сталинизм, — это не система, а позитивное восприятие Сталина и его эпохи более чем половиной населения РФ; это массовая реакция на социально несправедливый, открыто эксплуататорский строй, заквашенный на криминале и испечённый по заокеанским рецептам, реакция на геополитическую катастрофу — на утрату державности, а в значительной степени — и суверенитета (один последний визит Байдена с его наглыми «указивками» чего стоит), на стремительное ухудшение жизни, на страх перед завтрашним днём, на кривляющихся уродов и проституток в маске «VIP» на телеэкране. Короче — на брутально-классовый строй в «либерально-капиталистической» упаковке. По сравнению с этим строем большинству сталинская эпоха кажется счастливым, светлым и победительным временем, которым можно гордиться. Получается, что капитализму сопротивляется не социализм, а вся русская система жизни, русский умострой, русский психопрофиль.