Скиппи умирает - Мюррей Пол. Страница 4

— Ну хорошо…

Она поворачивается и начинает писать на доске домашнее задание, при этом юбка ее чуть поднимается, обнажая колени сзади. Вскоре дверь распахивается, и ученики неохотно покидают класс. Говард притворяется, будто разглядывает фотографии недавнего похода на гору Джаус, вывешенные на доске объявлений, а сам краешком глаза наблюдает, как иссякает ручеек из серых свитеров. Но она все еще не появляется. Тогда он идет к двери, чтобы посмо…

— Ой!

— О господи, извините, пожалуйста. — Он нагибается и помогает ей собрать листы бумаги, разлетевшиеся по грязному полу коридора. — Извините, я вас не заметил. Я спешил… э-э… на встречу…

— Все в порядке, спасибо, — говорит она, когда он кладет стопку географических карт поверх той кипы, которую она уже собрала. — Спасибо, — повторяет она и глядит ему прямо в глаза.

Она не отрывает взгляда, когда они одновременно поднимаются, и Говард, тоже не силах отвести глаз, вдруг паникует: а что, если они так сцепились, как в тех выдуманных историях про детишек, которые, когда целовались, сцепились брэкетами так, что пришлось спасателей вызывать, чтобы их расцепить?

— Простите, — задумчиво говорит он еще раз.

— Перестаньте извиняться, — смеется она.

Он представляется:

— Меня зовут Говард Фаллон. Я учитель истории. А вы заменяете Финиана О’Далайга?

— Верно, — отвечает она. — Его не будет, наверное, до Рождества, с ним что-то случилось.

— Камни в желчном пузыре, — сообщает Говард.

— Ой, — говорит она.

Говард тут же жалеет о том, что упомянул про желчный пузырь.

— Ну, — с усилием заговаривает он снова, — я сейчас еду домой. Может быть, подбросить вас?

Она наклоняет голову набок:

— А как же ваша встреча?

— Ах да, — спохватывается он. — Ну, на самом деле это не так важно.

— У меня тоже есть машина, но все равно спасибо за предложение, — говорит она. — Впрочем, можете понести мои книги, если хотите.

— Хорошо, — отвечает Говард.

Возможно, это предложение не лишено иронии, но, пока она не взяла свои слова назад, он забирает из ее рук стопку папок и учебников и, не обращая внимания на убийственные взгляды ее учеников, все еще слоняющихся по коридору, шагает вместе с ней к выходу.

— Ну и как вам здесь? — спрашивает он, пытаясь направить разговор в более спокойное русло. — У вас уже есть опыт, или вы в первый раз преподаете?

— О, — она дует на непослушную прядь своих золотых волос, — я по профессии не учитель. Я согласилась здесь поработать ради Грега. То есть ради мистера Костигана. О боже, я и забыла про всю эту канитель с “мистерами”, “мисс”. Смешно звучит: мисс Макинтайр.

— Ну, учителям разрешается называть друг друга просто по имени.

— Э-э… Да нет, мне даже нравится, когда меня называют “мисс Макинтайр”. Ну вот, я как-то раз разговаривала с Грегом, и он сказал, что трудно найти хорошую замену учителю. А у меня как раз в ту пору были такие мысли — не попробовать ли себя в такой роли? К тому же мой очередной контракт истек, и я подумала — а почему бы нет?

— А чем вы до этого занимались? — Говард открывает перед ней входную дверь, и они выходят на осенний воздух, уже заметно похолодевший.

— Банковскими инвестициями.

Говард принимает такой ответ с напускным безразличием, а потом небрежно замечает:

— Знаете, я и сам раньше работал в этой области. Два года просидел в Сити. В основном занимался фьючерсами.

— А что потом произошло?

Он чуть усмехается:

— Вы не читаете газет? Сделки на перспективу сейчас никого не интересуют — перспективы-то нет.

Она никак не реагирует на это, словно ожидая правильного ответа.

— Ну, возможно, я еще туда вернусь, — грозится он. — Я тут так, временно. Я как-то втянулся. Впрочем, мне кажется, это по-своему неплохо. Как бы отдаешь долги. Делаешь что-то нужное.

Они обходят автомобильную стоянку для учителей шестого класса, где выстроился ряд “лексусов” и “ТТ”, и у Говарда портится настроение, когда он видит собственную машину.

— А что это там, в перьях?

— Да так, пустяки. — Он проводит рукой по верху машины, сметает целую кучу белых перьев.

Они слетают на землю, а оттуда некоторые перышки снова воспаряют вверх и липнут к брюкам Говарда. Мисс Макинтайр слегка пятится.

— Это просто… ну, так мальчишки иногда шутят.

— Они называют вас “Говард-Трус”, — замечает она, совсем как турист, который справляется о значении какой-то загадочной местной идиомы.

— Да. — Говард невесело усмехается, смахивает остатки перьев с ветрового стекла и капота своей машины, но никак не объясняет загадочный оборот. — Понимаете, они неплохие ребята, здешние ученики, но есть среди них несколько… как бы это сказать… Не в меру резвых.

— Буду глядеть в оба, — говорит мисс Макинтайр.

— Ну, я же говорю, это не ко всем относится, только к некоторым. А в целом… Я хочу сказать, в общем, тут прекрасно работается.

— Вы весь в перьях, — замечает она рассудительным тоном.

— Точно, — хмыкает Говард и наскоро отряхивает брюки, поправляет галстук.

Она насмешливо смотрит на него своими лучистыми глазами, ослепительная голубизна которых только подчеркивает ехидство взгляда. Сегодня Говард сполна вкусил унижения; он уже готов откланяться, собрав жалкие остатки достоинства, как вдруг она спрашивает:

— Ну и каково это — преподавать историю?

— Каково это? — повторяет он.

— Мне вот очень нравится заново проходить географию, — сообщает она и мечтательно обводит взглядом льдисто-голубое небо, желтеющие деревья. — Да, все эти титанические битвы между разными силами, сформировавшими тот мир, по которому мы сегодня и ходим… Это так захватывающе… — Она чувственно стискивает руки — совсем как богиня, лепящая миры из сырой материи, — а потом снова устремляет на Говарда свой могущественный взгляд. — А история? Это, наверное, очень забавно!

“Забавно” — отнюдь не то слово, которое в данном случае пришло бы в голову самому Говарду, но он ограничивается слабой улыбкой.

— Что вы сейчас проходите?

— Ну, на последнем уроке мы проходили Первую мировую войну.

— О! — Она хлопает в ладоши. — Обожаю Первую мировую войну. Ребята, наверное, в восторге!

— Должен вас разочаровать, — отвечает Говард.

— А вы почитайте им Роберта Грейвза, — говорит она.

— Кого?

— Он побывал в окопах, — отвечает она, а потом, чуть помолчав, добавляет: — А еще он был одним из лучших поэтов, писавших о любви.

— Непременно ознакомлюсь, — хмурится Говард. — Еще какими-нибудь советами поделитесь? Может быть, вы еще какие-то полезные сведения собрали за пять дней преподавания?

Она смеется:

— Если они у меня появятся, непременно поделюсь. Похоже, советы вам совсем не повредят.

Она забирает у Говарда свои книжки и направляет ключ замка зажигания на огромный бело-золотистый внедорожник, припаркованный рядом с Говардовым ветхим “блубердом”.

— До завтра, — говорит она.

— До завтра, — отвечает Говард.

Но она не двигается с места, он тоже. Она задерживает его на мгновенье одним только светом своих волнующих глаз; она оглядывает его, уперев кончик языка в краешек губ, как будто раздумывает — а что бы такое съесть на ужин? А потом, обнажив в кокетливой улыбке острые белые зубки, произносит:

— И вот еще что: спать я с вами не буду.

Вначале Говард решает, что неправильно расслышал ее слова, а когда понимает, что все-таки расслышал, то по-прежнему так ошарашен, что не в силах ничего ответить. Он просто стоит на месте или, может быть, делает пару неверных шагов, а очнувшись, видит, что она забралась в свой джип и уже уезжает, подняв вихрь из белых перьев вокруг его лодыжек.

Дверь со скрипом раскрывается, и ты входишь внутрь, в большой зал. Там все в паутине — она висит от пола до потолка, будто множество вуалей, оставшиеся от тысячи стародавних невест. Ты сверяешься с картой и проходишь в дверь в дальнем конце зала. Когда-то эта комната была библиотекой — на полу пыльными грудами валяются книги. На столе лежит какой-то свиток, но ты не успеваешь прочитать, что там написано: бьют напольные часы, и вдруг откуда ни возьмись — раз, два, три зомби наскакивают на тебя! Ты отбиваешься от них фонарем и укрываешься за столом, но вот в дверях появляются новые зомби, привлеченные запахом живого человека…