Белые цветы - Абсалямов Абдурахман Сафиевич. Страница 43

Одно не радовало Абузара Гиреевича в Чалдаеве — это его сегодняшние рассуждения. Тагиров понимал своего старого друга, сочувствовал ему, но не мог согласиться с ним.

«Не рано ли сложил крылышки? Небось еще хватило бы силенок. И поддержку нашел бы, если захотел…»

Послышался звонок. Пришел Мансур. Абузар Гиреевич вышел ему навстречу. Вот и еще одна забота — Мансур продолжает хандрить, вид у него понурый. Абузар Гиреевич не тревожил его раньше времени, но не пора ли взяться за парня?

Когда Мансур сел за стол, профессор спросил:

— Сделали наконец операцию инженеру Ларину, ради которого созывали консилиум?

— Нет еще, — ответил сын.

— Почему так долго тянете?

— Ждем, когда поправится Фазылджан Джангирович.

— Что с ним?

— Грипп.

— А если он проболеет неделю-другую?

Мансур пожал плечами:

— Что ж поделаешь. В таком случае обычно говорят: начальству виднее.

Профессор осуждающе покачал головой.

— В медицине совершенно неуместны эти пустые, глупые слова. Совершенно! — по старой привычке с нажимом повторил он нужное словцо.

— Я хочу сказать — начальство знает об этой затяжке, — поправился Мансур.

— Знает — и сидит сложа руки? Это непростительно! — возмущался профессор. — Чего вы ждете?! Чтобы какая-то нелепая случайность освободила вас от обязанности исполнить свой врачебный долг? Откуда появились в медицине такие безответственные люди? — с горечью повторял профессор.

Он торопливо вышел в коридор, взял телефонную трубку, набрал номер коммутатора.

— Прошу соединить с министром!.. Говорит профессор Тагиров… Рабига-ханум, здравствуйте! Простите, что не вовремя потревожил. Дело вот в чем… — С болью и тревогой в голосе он объяснял суть вопроса. — Болезнь Фазылджана Джангировича может затянуться… Но ведь в клинике есть и другие хирурги! В крайнем случае можно пригласить со стороны… Да, да, очень прошу вас позаботиться, Рабига-ханум.

Ночь Мансур провел почти без сна. Ему было ясно: говоря о равнодушии и беспечности, отец обвинял и его, Мансура. Это было невыносимо.

Утром, на работе, улучив минуту, он решительно заговорил с Юматшой Ахметшиным:

— Пойдем к Самуилу Абрамовичу… Сами не желая того, мы можем погубить инженера Ларина. Положение его все ухудшается. Пусть поручат операцию кому-то из наших хирургов или пригласят из другой клиники.

— Согласен! — коротко ответил горячий Юматша. — Я и сам так думал.

Они направились прямо к заведующему отделением.

— Самуил Абрамович, мы не имеем права дальше тянуть! — начал Мансур с ходу. — Речь идет об инженере Ларине… Вы сами знаете, насколько опасно его положение.

Самуил Абрамович сделал страдающее лицо, принялся тереть ладонями виски.

— Голова раскалывается, терпения нет!.. Наверно, тоже грипп! — пожаловался он, ни на кого не глядя.

— Разрешите нам вдвоем с Мансуром, — не выдержал Юматша.

— Или Татьяне Степановне, — добавил Мансур.

Заведующий отделением со вздохом опустил свою лысую голову.

— Если бы речь шла обо мне самом, я бы ни минуты не колебался. Но ведь приходится решать судьбу другого человека. После всего происшедшего… — Самуил Абрамович глубоко задумался. Потом встряхнулся, взял трубку, набрал нужный номер. — Павел Дмитриевич, дорогой, это опять я… Да, да, выручайте, пожалуйста… Нет, все еще болен…

Мансур с Юматшой переглянулись. Павел Дмитриевич — их бывший преподаватель, один из лучших хирургов Казани. Видимо, он дал согласие, лицо Самуила Абрамовича просветлело, он так и рассыпался в благодарностях.

— Да, да?.. На все ваши условия согласен… Ну что ж, пусть ассистируют. Вот они сами стоят передо мной — настоящие гвардейцы… Да, да, все время будут здесь… Хорошо, хорошо!..

Закончив разговор, он взглянул на молодых хирургов повеселевшими глазами, даже улыбнулся.

— Он согласен. Но поставил условие: оперировать будет Мансур, ассистировать — Юматша. А Павел Дмитриевич берет на себя общее наблюдение. Идите распорядитесь, чтобы больного готовили на завтра к операции. Павел Дмитриевич зайдет позднее.

Мансур и Юматша радостно переглянулись. Если сам Павел Дмитриевич — после всех неприятных событий — все же решил доверить им операцию, значит, они чего-то стоят.

5

По возвращении в Акъяр на Гулыпагиду сразу же свалилась тысяча разных хлопот. Районные руководители настояли, чтоб она взяла на себя заведование больницей. Назначение было уже согласовано с Казанью. Прежняя заведующая уходила на пенсию. Теперь Гульшагиду занимали не только лечебные, но и хозяйственные заботы о больнице — все эти дебеты-кредиты, сметы и платежные ведомости, заготовка дров и продуктов, стирка белья в прачечной, текущий ремонт. Надо лекарства вовремя привезти и уберечь больничный сад от грызунов и морозов. А главное — лечить, лечить. К тому же нагрянула эпидемия гриппа, больница была переполнена. Порой Гульшагида просто терялась, куда поставить дополнительную койку. Ее и раньше угнетали теснота и ветхость помещения. Теперь, когда она побывала в казанских просторных, светлых, хорошо оборудованных клиниках, акъярская больница показалась ей жалким приемным покоем. Оно и на самом деле было так. Врачей всего двое — заведующая и ее помощница; фельдшер, две санитарки да кучер Аглетдин-бабай — вот и весь штат. Как знаешь, так и крутись.

Гульшагида еще раз со всей решительностью поставила перед районными организациями вопрос о строительстве новой больницы. Она хорошо понимала, новая больница — это не только здание, нужны и рентгеновский аппарат, и лаборатория, и оборудование для электролечения, да мало ли что понадобится! И, разумеется, надо будет увеличить обслуживающий персонал. Между тем возможности района были весьма скромные. Не теряя времени, она послала подробный доклад министру здравоохранения Татарской республики.

На счастье Гульшагиды; в район приехали для ознакомления с работой колхозов секретарь обкома и председатель Совета Министров. Гульшагида добилась встречи с высокими начальниками, уговорила их осмотреть больницу: «Видите, в каких условиях приходится работать…»

Ей обещали помочь в строительстве и оборудовании новой больницы.

Ко всему прочему — нельзя было устраняться и от общественной работы. В клубе и в избе-читальне Гульшагида читала лекции по санитарии и гигиене; организовала кружок первичной помощи больным на дому; обучала колхозных доярок массировать свои натруженные руки. Политзанятия с бригадирами и звеньевыми тоже поручали ей.

Некогда было углубляться в личные переживания, вспоминать обо всем, что связано с Казанью, — не всегда хватало времени даже на отдых. Первые дни Гульшагида буквально не выходила из больницы. Больше всего она беспокоилась за исход болезни одного из лучших механизаторов колхоза — Исмата Акчурина. Как это бывает со многими, он надеялся перенести грипп на ногах. В результате — тяжелое осложнение. Вот уже четвертый день Исмат лежит в бреду, весь горит как в огне… Требовалось срочно поддержать сердце больного. На беду, кончился кофеин. Из-за снежного бурана подвода с медикаментами, полученными в районном центре, задержалась в дороге. Гульшагида не находила себе места.

Наконец метель затихла. Перед вечером во дворе больницы послышался скрип полозьев, а потом — знакомый басовитый голос кучера Аглетдина: «Тпру, гнедая!» Накинув шаль, Гульшагида выбежала во двор. Прежде всего внесла и распаковала кофеин и камфору. Сделала Исмату укол. Больной успокоился и заснул.

Впервые за четверо суток Гульшагида могла отдохнуть.

Домой она вернулась уже в сумерках, — устала, окоченела. Квартирная хозяйка Сахип-джамал, увидев ее у порога, облепленную с головы до ног снегом, принялась раскутывать на Гульшагиде шаль, стаскивать с нее пальто и валенки. Добрая женщина не переставала приговаривать:

— Вот ведь какая!.. Растирай хорошенько руки! Сколько раз говорила тебе — носи деревенские варежки, — нет, форсишь в городских перчатках. Вот и дофорсилась!