Меж трех времен - Финней Джек. Страница 12

Рюб миновал магазин мужской одежды - вывеска уверяла, что здесь продается именно одежда, хоть одна из двух витрин была заполнена рабочими ботинками и сапогами на застежках и без. Затем шли два бара - заглянуть внутрь не удалось: бары оказались закрыты. Потом лавочка, где в витрине лежала фанера, лежала так давно, что внешний слой вздулся мелкими пузырями. Большинство строений были двух-, изредка трехэтажными; в окнах верхних этажей попадались вывески: врач, адвокат, хиромант. Угловые дома отличались от остальных домов улицы закругленными, нависающими над тротуаром эркерами, и каждый эркер имел крутую конусную крышу.

На перекрестках Рюб заглядывал в боковые улочки и всякий раз убеждался, что там нет ничего, кроме стареньких деревянных домишек. Некоторые крылечки были когда-то затейливо украшены, но украшения обломились и сохранились лишь частично. Все домики до единого давно не знали свежей краски - правда, кое-кто из владельцев обшил стены серенькой или зеленой дранкой. Попался и дом, где окна завесили одеялами - одно шерстяное, другое - вылинявшее лоскутное. Лужаек возле домов не было и в помине, только проплешины, где росли сорняки и виднелись пятна зимней грязи со следами колес. Иногда на этих «лужайках» попадались брошенные как попало машины. Впрочем, кое-где сохранились подъездные дорожки, грунтовые или гаревые. Все машины были старые, большие, американского производства и все - выцветшие, щербатые, а то и покореженные. Правда, на Мейн-стрит двумя колесами на тротуаре стоял еще один пикап. Издали было заметно, что это единственная новая машина на весь Уинфилд.

Рюб увидел два крошечных кинотеатрика - афиш нет, стекла выбиты, у входа крупными буквами: «Закрыто». На следующем углу - бакалейная лавка: дверь распахнута, и у самого входа витрина с десятками сортов виски, джина, водки и бренди. Все в мелкой расфасовке по полпинты, и витрина заперта на висячий замок. Рюб, войдя, обратился к пожилому продавцу:

- У вас есть справочник с адресами жителей?

Продавец затряс головой, глаза его смеялись:

- Такого вообще не существует.

- Ну а ратуша здесь есть?

- И ратуши нет. Была, да прикрыли. Мы и городом-то больше не считаемся, просто поселок. А кого вы ищете, приятель?

- Джона Макнотона.

Продавец опять покачал головой, решительно и удрученно:

- Нет тут никакого Макнотона.

Вернувшись на перекресток, Рюб вновь осмотрелся. Неподалеку от него находился небольшой сквер. Тротуары в городишке когда-то были выложены брусчаткой, но за ней давным-давно никто не следил, и многие камни вспучились по зиме, а иные просто выпали. Площадь вокруг сквера была когда-то заасфальтирована, однако асфальт пошел трещинами, обнажая грязные проплешины, и в память о находившейся здесь когда-то стоянке кое-где сохранились следы белых разметочных линий.

Что же теперь? Кофе, конечно кофе! Еще через несколько шагов - заведение под вывеской «Ларрисплейс». Рюб подошел к дверям, понял, что открыто. Владелец в переднике стоял за стойкой, и в заведении был один-единственный посетитель. Рюб взгромоздился на табурет, заказал кофе, мельком глянул на него, а тот вдруг уставился на Рюба, как на привидение:

- Майор!.. Майор Прайен!.. Господи Боже мой... Как поживаете?

- Спасибо, Джон, все хорошо, - ответил Рюб, не задумываясь, и тем не менее усомнился: а знаком ли он с этим человеком?

Тот понял и произнес с улыбкой:

- Не вполне уверены, кто я такой, да, майор? - Человек был крупный, широкоплечий, лет сорока, в потрепанном коричневом пиджаке поверх серой фланелевой рубашки. Теперь он подвинул вдоль стойки свою чашку и пересел на табурет рядом с Рюбом. - Ну присмотритесь, присмотритесь внимательнее...

Лицо какое-то старомодное, подумал Рюб, худое, словно высохшее, и очень обветренное. Так и должны были выглядеть коренные американцы, и прическа под стать - никаких вам завивок, никаких бакенбардов, острижен коротко, особенно с боков, чтобы не вспоминать о волосах чаще чем раз в месяц.

- Вы похожи на ветерана Первой мировой...

- Сам себе кажусь таким иногда. Ну и что? Узнаете меня?

- Не знаю. Может быть. Только вы смотритесь как провинциал, а я из Нью-Йорка. Вы местный?

- Это как взглянуть. При случае - в определенных пределах, конечно, - я не прочь притвориться деревенским недотепой. Но, в сущности, по натуре я действительно провинциал. Прическа - не притворство, я такой и есть.

- Но при всем при том вы еще и умны.

- Пожалуй, да. Только ничего не изменилось бы, будь я глуп как пробка. Это не играло бы никакой роли - я все равно жил бы так же или почти так же, как живу. Я простой человек, мне нравится жить просто, и в общем-то мне нет нужды быть умным. Если хотите, это растрата сил. Конечно, какая-то смекалка нужна и для того, чтобы оставаться простым и не испытывать разочарования. Но я остался бы таким, как есть, даже родись я полным тупицей. Вы меня понимаете?

- Не вполне. Может, я сам туповат.

- Какие у вас увлечения, майор? Какие виды спорта вы любите?

- Ну, видите ли, Джон, я люблю, чтобы все выходило по-моему. И трачу на это времени и сил больше, чем другие. И не люблю, когда меня водят за нос. Так что выкладывайте все напрямую. Может, я вас и знаю, но память подводит. Поворошите ее.

- Помните Кей Вич? Такую тоненькую, темноволосую? - Рюб отрицательно покачал головой. - Сотрудница Проекта. Я звонил ей. Живет в Вайоминге, но не помнит ни меня, ни сам Проект. Ну а как насчет Нейта Демпстера? Выглядит лет на тридцать, лысый, носит очки... - Рюб опять покачал головой. - Тоже был участником Проекта и тоже ничего не помнит. А Оскар Россоф - это имя вам знакомо?

- Оскар - да. Я говорил с ним по телефону, он и рассказал мне о вас. И назвал ваше имя.

- Вот как? - Макнотон улыбнулся. - Оскар был не очень доволен моим звонком. Не мог меня толком вспомнить. И Проект вспомнить не мог. Почти вспомнил - и все-таки нет. Даже рассердился, когда я стал наседать на него насчет Проекта...

- Проект, проект, да еще вроде как с прописной буквы... Что это, к чертовой матери, за проект?

- Ну так и быть. - Макнотон пригубил кофе, поморщился, опустил чашку. - Никак невозможно привыкнуть к этой бурде!.. Представьте себе, майор Прайен, большое здание, размером с целый квартал. Здание кирпичное, без окон. Надпись по фасаду: «Братья Бийки, перевозки и хранение грузов», и номер телефона - что-то в этом духе. Но это одна видимость - внутри здание выпотрошено. Этажей, кроме самого верхнего, вообще не осталось. На верхнем этаже - кабинеты, а ниже - одни стены, пустое пространство. А внизу...

- «Большая арена»!..

- Именно! Вы делаете успехи. Внизу, на «Большой арене», нечто похожее на декорации в киностудии. Участки разделены стенами. Индейский вигвам и кусочек прерий, и стены разрисованы так, чтобы прерии выглядели бескрайними. На другом участке - траншеи, как во времена Первой мировой войны, а перед ними - нейтральная полоса, обнесенная колючей проволокой. На третьем участке - настоящий дом. Точная копия дома здесь, в Уинфилде, в том виде, каким он был в двадцатые годы. И в доме живет человек - это я...

Он замолчал и смотрел на Рюба, посмеиваясь. Тот поторопил:

- Ну же, ну! Я весь внимание...

- В вигваме - настоящие индейцы племени кроу. Правда, сперва их пришлось учить родному языку. Ребята в траншеях одеты в форму 1917 года. Понимаете, все мы должны были почувствовать, как оно было на самом деле. Почувствовать прежде, чем нас перебросят на реальное место действия. Индейцев - в нетронутую прерию. А солдат - во Францию, в восстановленные траншеи Первой мировой. Потому что, майор, Проект заключался в том, чтобы найти способ отправиться в прошлое.

Он опять умолк в ожидании хоть какой-то реакции. Майор пристально смотрел на собеседника, однако без всякого выражения. Макнотон улыбнулся, наклонился поближе.

- Ведь это вы, майор, были первым, кто рассказал мне обо всем этом в день, когда я согласился присоединиться к Проекту. Мы стояли на мостках над «Большой ареной» - по этим мосткам можно было пройти в любой конец и увидеть, что делается внизу, на любом из участков. А на потолке над нами - множество прожекторов и всяких машин, способных имитировать день и ночь, солнечную и облачную погоду, дождь - да все, что угодно. Машины контролируют температуру - на одном участке зима, на другом жарища. Мы с вами стоим и смотрим вниз, я еще совсем зеленый новичок. И вы говорите, что, согласно Эйнштейну, время подобно узкой извилистой реке. Мы плывем по ней в лодке без весел и видим вокруг себя только настоящее. А прошлое остается за изгибами и поворотами позади нас. Увидеть его мы не можем, но оно не исчезло, оно по-прежнему существует. Так считал Эйнштейн, и его надо понимать буквально. И вот доктор Данцигер...