Далёкий край (др. изд.) - Задорнов Николай Павлович. Страница 30

Ветер подхватил его перевернутую оморочку и поволок ее кубарем по лугу, приподнял над землей и с силой швырнул в кустарники.

С неба грянул тройной удар, молния обожгла реку, в каменном обрыве сопки блеснула огненная трещина. Молния метнулась в волны, река закипела, рокот плещущихся волн заглушал шум ливня…

Град сбивал листья с деревьев, валил высокую траву, бил Удогу по плечам и по голове. Земля серела, на помятом лугу повсюду кучками скатывались градины, лед холодил босые ступни. Ветер пригибал тальники, а потом вдруг отпускал их, и они больно хлестали Удогу по голым ногам.

В косом ливне промелькнули черепа медведей на палках и деревянные идолы с мечами на башках… Удога обежал низенькую полузанесенную песком домушку. Дверь была приперта колом — шамана не было дома. Удога вырвал кол и заскочил в дверь.

Издалека снова покатился гром, он грохотал все громче и громче, словно по небу катились бревна, потом на миг затих и вдруг грянул над юртой. Через дверь Удога видел, как ломаная молния начисто ссекла рогатый кедр на бугре. Пламя полыхнуло над островом… Удога захлопнул дверь и, усевшись на кане, стал молиться деревянным божкам, наставленным вдоль стены напротив входа. Чтобы не слышать и не видеть бури, он заткнул уши и закрыл глаза. Шум ливня стал поглуше. Изредка где-то близко прокатывался гром, и каждый раз сердце Удоги замирало от страха.

К ночи, когда гроза стихла, он слез с кана и выглянул наружу. Ветер бушевал с прежней силой, но дождя не было. Река мятежно билась о берега. Черные, седобородые волны лезли на остров, к избушке шамана. Вдали сверкала молния, освещая уходящую низкую тучу. При каждой вспышке ясно, как в солнечный день, над тучей виднелось белое кучевое облако, похожее на высокую остроголовую снежную сопку.

Плыть на оморочке в такую погоду нечего было и думать. Удога разжег в очаге огонь, разделся и стал сушить одежду. Пламя осветило жилище шамана: шубы и халаты на стенах, пучки трав, сушеных ершей, чучела кукушек и разных животных… На перекладине висел бубен, рядом — пояс с побрякушками и шаманские шапки разных видов: с рогами, с хвостами… Удога толком не знал назначения всех этих шапок.

В полночь Удога проснулся от громкого разговора. Он не стал подниматься и, лежа на кане лицом к стене, прислушивался. Несколько человек разговаривали сразу, и речь их была какая-то непонятная.

Трещал огонь. Пламя горело очень ярко, и, видимо, языки его прорывались около стенок котла, потому что на стене то и дело появлялись красные отблески.

Как будто во сне, Удога застонал, перевернулся, прилег ничком и стал искоса подглядывать за разговаривающими. На кане, вокруг маленького столика, сидели трое маньчжуров и шаман. Удога видел его в последний раз в прошлом году. На обоих глазах шамана были бельма.

Один из маньчжуров, сидевший лицом к Удоге, был Сибун — помощник Дыгена. Двое других — простые разбойники, солдаты, как они сами себя любили называть.

«Что за дело у них к Бичинге?..»

Удога разобрал, что они требуют от шамана, чтобы он убил каких-то трех людей, плывущих на лодке где-то неподалеку. Бичинга стал отговариваться, что он не может этого сделать, что он стар и духи его не послушают, не пойдут на такое дело…

Старик Сибун пригрозил шаману и провел рукой вокруг шеи. Удога насторожился… Шаман тихо отвечал, что не боится умереть. Тогда маньчжур, сидевший к Удоге спиной, плюнул Бичинге в лицо.

— Если не поедешь за нами, в реке утопим тебя сегодня же. Дыген так велел, — сказал Сибун. — Отвезем на середину реки и посадим с камнем под воду.

Бичинга утер плевок и что-то заговорил, указывая на угол, где спал Удога. Маньчжуры посмотрели туда, и Удога с ужасом узнал в одном из них того самого усатого разбойника, которому он пропорол в Мылках брюхо… Парень поспешно зажмурился.

Кто-то приблизился к нему со свечой.

— Нет, этот парень спит, — услыхал он над собой голос маньчжура.

— Ну, так отвечай, — говорили маньчжуры шаману.

— Сами бы их убивали… Чего лезете к старику… — ворчал тот.

— Нам нельзя… Ты сам тоже не убивай, только подучи других. Народ всюду недоволен ими, и это легко будет сделать. Тебе поверят, и люди сами их убьют.

Парень лежал ни жив ни мертв. Теперь он понял, каких людей хотят убить маньчжуры. Он обдумывал, как бы ему поскорей убраться из этого шаманского дома… Этот шаман сам черт…

Шаман вдруг неприятно засмеялся и несколько раз повторил слово «хотонгони». Удогу мороз подрал по коже. Он слыхал от отца, что такое хотонгони… Это черт в виде огненного черепа. Однажды Бичинга выгнал «амба хотонгони» из больного человека рода Онинка. Череп прыгал в темноте и ударялся в стены, рассыпая искры… Бичинга все может, недаром он Дай Самани, Великий шаман! Пошлет «амба хотонгони» на длинноносых.

— Сам знаю, что делать! — вдруг с обидой в голосе промолвил Бичинга. А Дыген пусть пришлет табак и серебра… Тряпок мне не надо. Не девка!

«Так вот каков, оказывается, наш шаман. Ну, погоди, собачья душа!» подумал Удога.

Маньчжуры стали смеяться над Бичингой, что он врун и обманывает людей. Тогда Бичинга рассердился и заходил по дому. Он взял бубен и несколько раз ударил в него, призывая какого-то духа. Стало темно. Раздался звон колокольцев.

Вдруг маньчжуры громко закричали: видно, им представилось что-то страшное. Удога зарылся с головой в тряпки. Колдун тихо засмеялся.

Потом на кане снова пили водку. Бичинга пытался разбудить Удогу, чтобы и его угостить, но парень делал вид, что спит крепко.

— Как устал, бедный!.. Это знакомый, из соседней деревни, — говорил шаман своим гостям.

Вскоре все легли спать, но Удога не сомкнул глаз до рассвета. Под утро ветер утих. Удога вышел из зимника, отыскал в кустах свою оморочку, вылил из нее воду и поспешно поплыл домой.

Чумбока, узнав от брата, что готовится убийство чужеземцев, встрепенулся.

— Я их видел. И я видел Позя. Я с соседями ездил позавчера слушать рассказы этих чужеземцев.

— Сибун шаману сказал, что люди недовольны им.

— Какой хитрец и обманщик наш шаман! — воскликнул Чумбока. — Дыген хочет втайне людей убивать, чтобы никто на него не подумал, а Бичинга скажет, что это духи приказали ему. Но почему длинноносые велят слушаться маньчжуров, а те хотят убить их?

Дело было страшное и таинственное. Чумбока и Удога решили плыть вниз по реке и все открыть чужеземцам.

— Длинноносые купцы, наверно, обрадуются, когда скажем им. Хорошо будет, если подарят нам дорогие вещи для торо, — вслух мечтал Удога. Тогда к китайцам не пойдем, не попросим у них ни шубы, ни шелков…

В тот же день братья отправились вниз по реке на двух берестяных оморочках. С собой взяли сети и трехзубые железные остроги, чтобы люди думали, будто они поплыли на рыбалку.

Сваты еще не возвращались, но Ойга ждала их все время. Удога надеялся, что, воротясь домой, он встретится с дедом Падекой и узнает, соглашается ли горбатая старуха отдать девушку в Онда, как приговорил занги.

По дороге Удога и Чумбока расспрашивали о двух длинноносых. Они проезжали недавно, и многие видели их. На второй день, к вечеру, братья добрались до большой гиляцкой деревни на правом берегу. По словам местных жителей, трое путешественников остановились вчера после полудня на мысу ниже их деревни. Они разбили там палатку и собирают народ для разговоров. Но сегодня около их палатки нет никого. Все жители возвратились в деревню, потому что приехал великий шаман Бичинга.

— Шаман уже здесь! — удивился Удога. У него опустились руки, и он признался брату, что не решается плыть дальше. — Бичинга, если увидит нас, чего-нибудь сделает…

— Слепой, а все увидит, — подтвердит Чумбока. — Хоть под тем берегом пойдем — все учует…

— Сразу догадается, зачем мы вниз пошли.

Плыть мимо деревни опасно. Парни были суеверны, они трусили, вытащили лодки на берег и пошли к гилякам.

«Шаман этот обманщик и вредный человек, — думал Удога, — но я слабей его, и я его боюсь».