История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович. Страница 44

культурное влияние. Может быть, марксисты в своем объяснении фактов не так

уж далеки от истины: по их мнению, новые движения были симптомами

социальных перемен, то есть рождения буржуазии – образованного класса,

занимающего свое место в культурной жизни.

От других литературных групп своего времени, например, от марксистов и

от «школы» Горького – Андреева, этих писателей отличает гораздо более

высокий уровень. Марксисты и реалисты из школы Горького – Андреева, каким

бы ни было их личное превосходство (Горького, например) над средним или

даже высококультурным человеком, оставались на культурном уровне среднего

русского интеллигента девяностых годов. Эстеты, мистики и религиозные

философы, каковы бы они ни были, работали на обогащение и усложнение

русской культуры. Рискуя отпугнуть от них возможных американских читателей

моей книги, я подытожу это одним словом: они были «высоколобые».

В соответствии с замыслом этой книги я не собираюсь подробно

анализировать их идеи, но буду рассматривать их произведения только как

литературу. Соответственно я уделю в этой главе наибольшее внимание тем, кто

(как Розанов или Шестов) были не только большими мыслителями, но и

большими писателями, или тем, кто (как Мережковский), хотя и были

писателями второго порядка, играли важную роль в литературной эволюции

своего времени. Напротив, писатели вроде Бердяева, сыгравшие видную роль в

истории русской мысли, но не литературы, будут здесь только упомянуты.

«Источники» новых движений так же многообразны, как и сами «потоки».

Отчасти они русского происхождения, отчасти иностранного. Из русских

писателей наибольшее влияние на новые движения оказали Достоевский (и как

христианин, и как индивидуалист) и Соловьев. Из иностранных – больше всего

Ницше. Именем Ницше можно было бы начать эту главу, поскольку появление

ницшеанства было первым симптомом, на который обратили внимание читатели

и критики. Позже ницшеанство принимало в русской литературе всевозможные

формы: от зоологического аморализма Санина до мифопоэтических теорий

Вячеслава Иванова. Вначале Ницше был прежде всего могучим освободителем

от оков «гражданского долга». Именно в этом аспекте он появился впервые в

книге Минского При свете совести (1890). Минский, который уже упоминался

в предыдущей главе как «гражданский» поэт, считался в девяностых годах

одним из вождей нового движения – вместе с Волынским и Мережковским. Но

его произведения малоинтересны и не имеют большого значения. Не более

интересен и А. Волынский (псевдоним А. Л. Флексера, род. 1861) – критик,

нападавший на общепринятые авторитеты радикалов во имя довольно смутного

философского идеализма. Такие нападки требовали мужества – Волынский

получал в этой борьбе тяжелые удары. Михайловский предложил «исключить

его из литературы», и в течение многих лет «гражданская» пресса

бойкотировала Волынского. Так что, несмотря на незначительность его

произведений, Волынского нужно помнить как «мученика» борьбы за

освобождение. Но главная работа по освобождению велась группой Дягилева (с

его журналом Мир искусства) и кругом Мережковского.

2. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ: БЕНУА

Эстетическое возрождение – один из наиболее важных аспектов великого

бунта. В поэзии оно стало одной из составляющих символизма, но в наиболее

чистом виде оно проявилось в изобразительном искусстве, особенно в

живописи, в искусствоведении. Конечно, умение ценить искусство и красоту не

было для русского общества новинкой. На заре интеллигентского радикализма,

когда он еще не порвал связей с немецким идеализмом и французским

романтизмом, – Добро, Правда и Красота были неразделимой троицей. К концу

века троица еще существовала, хотя и влачила жалкое существование, – мы

видели, что в восьмидесятые годы произошло некоторое робкое возрождение

художественных ценностей. Но красота была всегда Золушкой, полностью

подчиненной двум старшим сестрам, – больше всего в идеалистической

философии Соловьева. Вкус был чудовищно плох и ограничен.

У интеллигенции не было живого чувства формы, не было художественной

культуры. Существовало, конечно, небольшое число эстетически развитых

людей, но они были безнадежными консерваторами. Их нельзя было пронять

новыми впечатлениями, они только пережевывали старую жвачку

идеалистической эстетики.

Эстетические пионеры девяностых годов были, напротив, и подлинно

культурными, и открыто революционными. Им предстояло исполнить две

задачи: восстановить связь со старым искусством и проложить дорогу

искусству современному. В литературе выполнение этих задач легло на

символистов, в пластических искусствах – на блестящую группу художников и

знатоков, получивших общее название «мирискусников». Художественный

журнал Мир искусства, основанный в 1898 г. Сергеем Павловичем Дягилевым,

стал на несколько лет центром нового движения. В первую очередь он был

посвящен искусству, возрождению русской живописи и архитектуры

восемнадцатого века, пропаганде современной французской живописи,

популяризации таких русских художников, как Врубель, Сомов, Левитан,

Серов. Но журнал также щедро открыл свои страницы независимым критикам –

Розанову и Шестову. Пока символисты не основали собственного журнала (в

1904 г.), Мир искусства был не только единственным художественным

журналом в России, но также и единственным литературным журналом нового

движения. Невозможно переоценить цивилизаторскую деятельность Дягилева и

его друзей. Мы можем разочароваться в Обри Бердсли – столь любимом Миром

искусства, но только благодаря «мирискусникам» и их последователям мы

вновь открыли своих художников донатуральной школы, архитекторов

классицизма и наше замечательное искусство допетровской эпохи. Только

благодаря им русские хоть что-то знают об истории искусства и способны что-

нибудь разглядеть во Флоренции или в Венеции, в Веласкесе или в Пуссене.

Если в 1890 г. единственной функцией искусства в России было выражение

идей, то в 1915 г. русское общество стало эстетически одним из самых

культурных и образованных в Европе. Среди тех, кому мы этим обязаны,

главными, помимо самого Дягилева, были Александр Бенуа, Игорь Грабарь и

П. П. Муратов. Грабарь, благодаря которому было заново открыто старое

русское искусство, не был значительным писателем; Муратов принадлежит к

более молодому поколению, и о нем мы поговорим позже; но Бенуа нельзя

обойти в этой главе молчанием, потому что помимо того, что он сделал для

возрождения художественной культуры, он еще один из самых блестящих

современных эссеистов.

Александр Николаевич Бенуа родился в Петербурге в семье французского

происхождения, уже давшей нескольких известных художников. Сам он стал

одним из талантливейших и изысканнейших художников школы Мира

искусства – а о своих корнях и о родном городе он много писал в своих

литературных произведениях. В современной России он величайший европеец,

наилучшее выражение западного и латинского духа. Именно он оказал главное

влияние на возрождение культа северной столицы, на восприятие его

архитектурной красоты, так далеко запрятанной поколениями художественных

варваров. Бенуа один из самых культурных людей России. Он великолепно

знает западное искусство. Он пропитан духом семнадцатого и восемнадцатого

веков. Задолго до знаменитой флорентийской выставки живописи семнадцатого

века он открыл забытое очарование великих итальянских художников барокко.