Гладиаторы - Ерохин Олег. Страница 15

«Моей смерти нет, есть лишь его смерть, чужая смерть, до которой мне нет дела, — думал Тротон. — Да и может ли смерть победить меня, так легко повелевающего жизнью? Сейчас я увижу его смерть, и она не страшна, я сам вызвал ее, я сильнее ее!» Блаженная улыбка играла на лице Тротона.

В наступившей вдруг тишине раздались первые удары. Никогда еще молодому римлянину не приходилось встречаться с противником, столь явно превосходящим его. Марк, казалось, пытался сокрушить скалу; чем большей была сила, с которой он, замахнувшись, опускал свой меч, тем с большей силой тот отлетал в сторону, встретив меч Тротона. Нумидиец разил, как сама неизбежность, и вскоре Марк перешел исключительно к защите, причем ему приходилось не столько отражать атаки, сколько увертываться.

Сарт с тревогой наблюдал за битвой.

«Почему на месте этого мальчишки не я? — подумал египтянин. — Как несправедлива судьба, когда она отнимает, не дав… А что не дав? Богатство, и славу, и власть?.. Но всех их, пропитанных страхом за них, отнимет время. Жизнь?.. Но что останется от жизни, если в ней не будет ни богатства, ни славы, ни власти, ни стойкости, ни воли?.. Лишь страх за жизнь?.. А стойкость и волю судьбе не отнять, раз они существуют в отнятии‚ другое дело, что их может не быть…»

Марк считал, что надо всегда идти навстречу судьбе, а не бежать от нее и не покоряться ей, делая случайное — неизбежным, а возможное — неотвратимым. Поэтому юноша, увидев, что сопротивляться атакам Тротона ему становится все труднее, решил последовать совету египтянина.

Когда нумидиец в очередной раз ударил, целя в грудь Марка, молодой римлянин отвел удар с меньшей силой, чем это было необходимо, чтобы его окончательно избежать. Меч Тротона, проколов кожу юноши, прошел над ребрами, но не задел их; кровь, однако, обильно потекла из раны. Марк тут же повалился на песок, которым была усыпана арена (разумеется, не выпуская из руки свой меч).

Трибуны возрадовались. Их любимый Тротон опять победил, он опять победитель!.. Да он просто божествен, их отважный, их несокрушимый, их великий Тротон!

Тротона переполняло счастье. Разве смерть так страшна? Вот она сейчас появится на арене, а он будет ликовать, и трибуны будут ликовать!

Тротона опьяняло счастье.

Вдруг жалкий человечишка, лежащий у его ног, как-то смешно, будто в судороге, изогнулся, что-то сверкнуло, и он почувствовал какую-то тяжесть, неприятно оттягивающую живот. Тут же в ногах нумидийца появилась слабость, по телу разлилась истома, и он стал опускаться на песок, с удивлением видя, что его противник встает, казалось, смертельно раненный.

«Где же его меч?» — подумалось Тротону. Начиная догадываться, великан со страхом опустил глаза.

Из живота нумидийца, чуть пониже пупка, торчала рукоятка меча Марка.

«Но ведь я — я! — не могу умереть. Смерть — моя послушная служанка, которую я посылаю, куда мне вздумается, так неужто она посмеет напасть на своего хозяина?» Тротон лихорадочно силился удержать ускользающую мысль, связывающую его существо с существованием, но все было тщетно. Окружающее стало как-то расплываться, и он потерял сознание.

Несколько мгновений все молчали. Зрители были потрясены. Изумление их, однако, вскоре сменилось возмущением. Да как он посмел?! Они верили в него, они любили его, они гордились им, они ставили на него, а он так подло их обманул!.. Так пусть же он подохнет, как раб, обманувший своего господина! Смерть Тротону! Смерть!

Так кричали римляне, показывая зловещий знак смерти — опущенный кулак с оттопыренным вниз большим пальцем. При этом они во все глаза смотрели на императора, ожидая его решения.

…Когда нумидиец очнулся, он увидел какое-то странное мерцание, услышал какой-то непонятный, далекий гул, почувствовал телом какую-то незнакомую ему доселе тяжесть.

— Я не хочу умирать… Я боюсь этого мрака… Я не могу без света… пощадите… — хрипло и невнятно простонал Тротон, пуская ртом розовые пузыри. Ему казалось, что он громко молит зрителей, и они, конечно же, пожалеют его, они подарят ему жизнь, ведь они так любят его!..

Калигула внимательно следил за битвой. До последнего мига он не сомневался в победе Тротона и все больше проникался ненавистью к нему. «Пора проучить эту глыбу мяса, которая чересчур уж восславлена дураками, не умеющими отличить истинный свет от отраженного, истинное величие от поддельного», — подумал Калигула. Понятно, что император, увидев поражение Тротона, не стал медлить с выражением собственной воли.

Калигула подал знак смерти, и Марк, рывком высвободив увязший в чреве нумидийца меч, отсек великану голову.

Перед глазами юноши все кружилось, комок подкатывал к горлу, он покачнулся, едва не упал… Трибуны яростно аплодировали.

— А что, если божественный наградит этого смелого юношу знакомством с двумя-тремя не менее смелыми львами? — сказал Сергий Катул, наклонившись к Калигуле.

— А что, если божественный повелит зачислить этого молодца в свою гвардию?.. Я бы сделал из него прекрасного солдата, — быстро сказал оказавшийся рядом префект претория.

Калигула молчал. Пока он не испытывал зависти, а, следовательно, и злобы к Марку, потому что в реве публики было больше возмущения Тротоном, чем восхищения его молодым победителем. Кроме того, император имел слишком много врагов — эти жадные капитолийские гуси, подлые сенаторы, пресмыкаясь, конечно же, ненавидели его (разоблачение заговора Гетулика — верное тому подтверждение). Калигула с удовольствием представил, как победивший гладиатор вонзает свой меч в их грязные глотки, источающие лесть, приправленную ядом.

…Когда мертвого Тротона либитинарии отволокли в сполиарий, глашатай торжественно объявил:

— Марк Орбелий, римлянин, освобождается от данной им клятвы гладиатора, ему даруется двести тысяч сестерциев, он зачисляется в преторианскую гвардию. Слава божественному! Слава Гаю Юлию Цезарю Германику Калигуле!

Зрители восторженно приветствовали волю императора. В их громких криках радости и одобрения оказался неслышен другой крик, вернее, вопль — ярости и гнева.

Валерий Руф рвал на себе волосы, в бессильной злобе топал ногами. А он-то надеялся до последнего, что счастье наконец отвернется от его врага и улыбнется ему!.. Он рассчитывал упиться местью, но вместо этого ему приходится хлебать горечь собственного поражения. Ни Тротон, ни Калигула не сделали то, что они должны были сделать, и вот теперь этот наглец торжествует, а он, богач и сенатор, лишь причитает да шлет ему на голову проклятья, как слабая женщина. То-то девчонка обрадуется, узнав про братца!.. Ну ничего, он им еще покажет, они еще отведают его месть — месть Валерия Руфа!

Часть вторая. Калигула

Глава первая. Выкуп

Когда Марк, уходя с арены через главные ворота, вошел во внутреннее помещение амфитеатра, к нему тотчас же подбежали служители. Рассыпаясь в поздравлениях, они перевязали ему рану и помогли облачиться в белую тогу — символ римского достоинства. Затем к Марку подошел толстый человек с маленькими масляными глазками и большим, мясистым носом, зажатым пухлыми щеками, который сладким голосом сказал:

— Ну, дорогой мой, теперь тебе не придется добывать кусок хлеба жалким ремеслом гладиатора. Наш император славно устроил твое будущее, зачислив тебя в свою гвардию. Преторианцу не надо ни о чем думать, не надо ни о чем заботиться — божественный за него думает и о нем заботится. Как сегодня ты проткнул брюхо этому негодному Тритону, так завтра ты проткнешь какого-нибудь жадного богача, ненавидящего нашего доброго императора, а тогда не зевай, смотри, чтобы к твоим рукам прилипла не только кровь, но и сестерции.

Это был один из вольноотпущенников Калигулы сириец Маглобал‚ которому было поручено проводить новобранца в казармы. Непрерывно болтая, он повел Марка к Виминалу [34]‚ где в те времена находился лагерь преторианцев. События последнего дня развивались столь стремительно, что молодой римлянин, не слушая своего разговорчивого проводника, с трудом осмысливал свое новое положение. Марк вспоминал все то, что ему когда-либо приходилось слышать о претории.