Гладиаторы - Ерохин Олег. Страница 28

В атрии дома гости молча занимали приготовленные для них заранее кресла. Примерно в начале второй стражи, когда четыре кресла из шести уже были заняты, отворилась ведущая во внутренние покои дверь, и в комнату вошел хозяин.

Тут же гости скинули свои балахоны. Хозяин дома был Корнелий Сабин, а его гостями оказались сенаторы Валерий Азиатик, Марк Виниций, Павел Аррунций и богатый всадник Фавст Оппий. Если бы этих людей увидел вместе кто-либо, хотя бы немного знающий их, то этот некто сразу бы подумал, что столь разных и характером, и положением, и состоянием людей могло собрать в одно место только одно: все они в какой-то мере пострадали от цезаря и все они ненавидели цезаря, одни — более, другие — менее успешно скрывая свою ненависть.

— Сегодня мы собрались, почтенные римляне, — начал Корнелий Сабин, — чтобы обсудить результаты нашего замысла. Так знайте же: именно сегодня дочь Авла Порция Флама, Юлия, переодетая рабыней, была приведена к Калигуле. Именно сегодня боги предоставили ей возможность убить тирана, и она наверняка убила бы его, если бы ей не помешали, если бы ее не разоблачили… И знаете, кто провалил все дело? Ну конечно же он, наш давний недруг, эта змея Каллист… Он постоянно встает на нашем пути, и я уже начинаю подумывать о том, что, быть может, нам сперва следует устранить Каллиста, а уж потом заниматься Калигулой… Как только я узнал о провале заговора, я сразу же послал к Муцию Мезс своего раба. Феликс, как мы и уговаривались, должен был предупредить старика, чтобы тот успел скрыться у Валерия Азиатика до того, как преторианцы явятся за ним. Но мой раб опоздал, преторианцы оказались проворнее… Впрочем, Феликс утверждает, что внимательно наблюдал за ними, и клянется, что Меза не достался им: когда преторианцы подошли к дому сенатора, его уже и след простыл, и им пришлось убраться, не солоно хлебавши… Не знаю даже, что и думать об этом.

— Муций Меза у меня, — сказал Валерий Азиатик.

Корнелий Сабин, да и остальные гости, чьи лица становились все мрачнее по мере того, как он говорил, удивленно посмотрели на сенатора.

Валерий Азиатик был одним из наиболее яростных противников Калигулы. Император пока что не успел отнять у него ни состояния, ни родных, но тем не менее сенатор люто ненавидел цезаря. «Что с того, что император до сих пор не добрался до меня — ведь стоит нашему бесноватому кивнуть, как моя голова покатится с плеч… Нет, друзья (возражал он в доверительной беседе тем, кого еще не коснулась тяжелая длань цезаря и кто, наверное поэтому, вместо активных действий предлагал отсидеться, переждать тиранию), когда Калигула отнимет у вас все, не позабыв прихватить и вашу жизнь, будет поздно бороться с ним — некому, нечем, да и незачем… Что бы вы ни говорили, я знаю одно — римлянин должен убить Калигулу…» Своей честностью и прямотой (разумеется, разумной) Валерий Азиатик привлекал к себе все достойное, что еще оставалось в Риме, и, может быть, поэтому доносчики пока избегали проявлять особое усердие по отношению к нему, опасаясь мести его приверженцев.

— Примерно в полдень, — продолжал Азиатик‚ — я, предвидя возможность того, что планы наши могут не осуществиться и Муций Меза может заявиться ко мне, приказал своим рабам всякого, кто постучится в ворота, немедленно и без расспросов провожать прямо в дом. Старый сенатор оказался первым же… Меза сказал мне, что его довел до самого моего дома какой-то человек в плаще, который и предупредил его о крушении нашего замысла. Я думал, что это был как раз твой раб. Меза пока что останется у меня, он не будет некоторое время посещать наши собрания — показываться на улице для него опасно.

— Что ты на это скажешь, Корнелий? — спросил трибуна Павел Аррунций, у которого все состояние (около двадцати миллионов сестерциев) ушло на покупку звания жреца Калигулы — Юпитера, — такова была плата, назначенная цезарем ему за его собственную жизнь.

— Право, нс знаю… Я верю Феликсу, он никогда еще не подводил меня, да и какой резон ему сначала выполнить мое поручение, а потом уверять, что оно не выполнено?.. Не знаю, кем был человек в плаще, но знаю точно, что или он сам, или тот, кто его послал, — прекрасный знаток всех наших планов… Этот таинственный незнакомец не только одним из первых узнал о безуспешности покушения, но ему также было известно и о том, кто это покушение организовал, и даже о том, что мы собирались предпринять в случае неудачи…

— Другими словами, — задумчиво произнес Марк Виниций, — ты хочешь сказать, что в этом замешан кто-то из нас…

Неудивительно, что Марк Виниций был одним из заговорщиков: его брата и отца убили по приказу императора, первого — за то, что был слишком любим римлянами (в Германских походах Тит Виниций трижды награждался дубовым венком [46]), а второго — за то, что осмелился попросить разрешения не смотреть, как убивают собственного сына. («Помогите этому старику закрыть глаза, бросил Калигула палачам. — Пусть все знают, что цезарь всегда прислушивается к голосу сенатора»).

— Быть может, кто-нибудь из твоих, трибун, рабов подслушивает нас, когда мы собираемся здесь? — предположил Фавст Оппий, богатый всадник, чей брат был казнен за оскорбление величия.

— Кто-нибудь из моих рабов?.. Да нет, это невозможно, — взволнованно ответил Корнелий Сабин, оставив без внимания замечание Марка Виниция. — Все мои рабы, кроме тех двух, что встречают вас, на всю ночь запираются в бараке, они даже не знают о ваших визитах. Их сторожит германец Сулиер, которого я когда-то спас от смерти и который всецело предан мне… Рабы, встречающие вас, воспитывались в моем доме, их верность испытана: когда взбунтовались легионы в Германии, они помогли мне пробиться к сыну Друза [47], хотя мятежники предлагали им свободу за их отступничество. Так кого же мне подозревать?.. Нет, в моем доме нет предателей.

Заговорщики с тревогой (кто — с явной, кто — с едва уловимой) посмотрели друг на друга. Если трибун уверяет, что в его доме нет соглядатаев, значит, таинственное лицо, ведущее непонятную (а потому и настораживающую) игру, — кто-то из них пятерых?

— Думаю, сейчас не время подозрениями разжигать между нами раздор, — твердо сказал Валерий Азиатик. — Вы считаете, что тот, кого вы пытаетесь разгадать, — наш враг, а мне сдается, что это какой-то наш сторонник, имеющий свободный вход во дворец. Он не примкнул к нам явно (быть может, из-за страха), но, сочувствуя нашим целям, нашел способ помочь нам. Этот человек узнал, что за Муцием Мезой послали преторианцев, и поспешил сам (либо послал своего слугу) к сенатору; Мезе повезло — преторианцы опоздали. Ну а то, что Муция Мезу наш тайный друг привел именно ко мне, наверное, просто случайность. Я менее осторожен на язык, чем вы, — видно, какую-нибудь из моих филиппик [48] в адрес императора удалось услышать нашему незнакомцу, и он решил, что я ненавижу цезаря (что, впрочем, совершенно справедливо). Когда же ему понадобился именно такой человек — враг цезаря, он воспользовался им — то есть, мной.

— Азиатик прав. Если мы не будем доверять друг другу, то мы погубим дело, — проговорил Павел Аррунций. — Не забывайте — Меза не казнен, Меза спасся, а мы выискиваем спасителя, как палача… Давайте-ка лучше подумаем, чем мы можем помочь тому, кто в опасности, — я говорю о Публии Сульпиции. Вы знаете, его бросили в тюрьму по навету (будто бы он оскорбил цезаря, хотя на самом деле Калигулу оскорбляли его богатства), и скоро этого старика будут судить…

Услышав о Сульпиции, заговорщики вздрогнули. Валерий Азиатик горько усмехнулся, Марк Виннций сжал губы, Фавст Оппий опустил глаза. Корнелий Сабин задумчиво сказал:

— Что бы ему и в самом деле помогло, так это — смерть Калигулы. Сегодня мы не смогли осуществить свой замысел, и теперь (по крайней мере, некоторое время) Калигула будет особенно осторожен…

— Я слышал, что сенаторы будто бы собираются идти к Калигуле — вымаливать прощение Публию Сульпицию, — неуверенно сказал Фавст Оппий.