Искатели приключений на… - Гурангов Вадим Алексеевич. Страница 48

Впрочем, Марусичу нужно отдать должное – он был очень толковым организатором и практичным хозяйственником: лагерь в прекрасном, потрясающем месте Силы, изумительное домашнее вегетарианское питание… Многие мелочи были продуманы. В каждой юрте – электрическая розетка и светильник. Кухня находилась под навесом, неподалеку от главной юрты. Рядом стоял большой бак с питьевой водой. Чуть дальше находились умывальники. Душа не было, но он и не нужен, когда рядом есть огромное озеро. В одной из юрт на стене висел телефон. В лагере постоянно присутствовал врач, круглолицый белобрысый мужичок из Бишкека, поклонник восточной медицины.

Глаз радовали ровные дорожки, границы которых были аккуратно выложены камнями. Имелись даже импровизированные цветочные клумбы – каменные круги вокруг кустиков лаванды. В конце «Бродвея» на песке виднелся знак «Инь-Ян» – две рыбки с глазиками, из черной и белой гальки. И, наконец, трогательный туалет – вершина китайско-киргизского народного зодчества!

Искупавшись, друзья вернулись на площадку перед юртами, где, несмотря на жару, собралась танцевальная тусовка. Серега с Таракановым были в одних плавках и сандалиях, большинство народу тоже было одето по пляжному. Болеслав провел несколько хитов.

Первым станцевали индейский танец приветствия Солнцу. Простые движения: топнули левой ножкой – шагнули ей влево, топнули правой – приставили ее к левой. Но транс был глубочайший, особенно когда ритм ускорился настолько, что было непонятно, как ты делаешь эти движения. Стопы раскалились невероятно!

Следующим номером программы был танец «Есть только миг между прошлым и будущим», ставший впоследствии гвоздем сезона. Этот танец был придуман Вовкой и Серегой для выхода из депрессивных состояний особой тяжести и освобождения от привязанностей и старых картин мира. История появления его такова.

В конце июня друзья на несколько дней ездили на танцевальный слет под Питером [41]. Жили они в палатке на берегу дикого лесного озера в окружении могучих сосен. И однажды, вернувшись поздно ночью после танцев, Тараканов застал друга сидящим возле костра в полной неподвижности. Серега горестно уставился на огонь, а в его глазах читалась вселенская скорбь и смертельная обида маленького мальчика, у которого отобрали любимую игрушку. Диагноз был ясен – страдание первой степени на фоне навязчивой мысли: «Как она могла так со мной поступить?!».

Чтобы вывести друга из этого состояния, Вовка предложил спеть какие-нибудь песни силы. Присев у костра, пылающего в сумраке белой ночи, и глядя на появляющиеся и в тот же миг исчезающие языки пламени, он запел: «Призрачно все в этом мире бушующем»… Серега унылым голосом, в котором звучала безысходность, подхватил: «Есть только миг, за него и держись…»

Вдруг Тараканову открылся глубокий философский смысл этой песни, гениально исполненной Олегом Анофриевым: «В этом иллюзорном мире нет ничего, за что стоило бы держаться. И даже такая эзотерическая ценность, как тотальное пребывание “здесь и сейчас”, в “миге между прошлым и будущим” – тоже иллюзия, попытка ума зацепиться хоть за что-то». Он вскочил с бревнышка и радостно завопил:

– Серега! Ты врубился? Это же об иллюзорности того, за что мы цепляемся! Отбрось все привязанности, и ты обретешь весь мир!

Тот кивнул, лицо его просветлело. Вовку осенила новая идея:

– Надо на эту песню танец придумать. Вставай!

Творчество закипело: один придумывал какое-то движение, вдвоем они исполняли его, потом другому приходила новая идея, и танец начинался опять… Радуясь творческим озарениям, парни взахлеб перебивали друг друга. Серега воодушевился, его глаза сверкали, тело вибрировало. Шальной экстаз переполнял обоих. Представьте картину: белая ночь, неподвижная гладь колдовского озера, костерок среди сосен, а на лесной тропинке – двое чудиков в панамках, штормовках, джинсах и резиновых сапогах, которые горланят и скачут, как пьяные мужики на свадьбе. В азарте Серега несколько раз споткнулся об узловатые корни сосен, выступающие над землей, и чуть не грохнулся. От депрессии не осталось и следа, он чувствовал тотальную свободу от того, что его тяготило. Теперь мысль «Как она могла так со мной поступить» казалась смешной.

Перед собравшимися на берегу Иссык-Куля Тараканов и Серега очень эмоционально, в лицах, поведали эту историю. В заключение Вовка добавил, что сейчас будем освобождаться от навязчивых мыслей типа «как он мог так со мной поступить?»

Ведущие повернулись лицом друг к другу и пальцами рук изобразили «тюремную решетку». Вовка объявил:

– Сначала показываем, где мы все находимся.

Приблизив «решетку» к своему левому глазу (при этом зажмурив правый) и глядя друг на друга сквозь получившееся окошечко, они запели: «Призрачно все…» – затем оба подпрыгнули, широко взмахнув руками: «В этом мире бушующем!». На словах «Есть только миг…» танцоры, хлопнув правыми ладонями, соединили их, а на фразе «За него и держись» соединили левые руки. Во время исполнения строчки «Есть только миг между прошлым и будущим» Вовка с Серегой, не расцепляя рук, поменялись местами и широко распахнули руки для объятия. После этого они крепко обнялись, заголосив, как пьяницы во время братания: «Именно он называется жизнь!»

«Пьяницы» развернулись лицом в центр круга, отвели правую руку со сжатым кулаком назад и бросили нечто, «зажатое» в нем, далеко за пределы круга, помахав ему по-брежневски: «Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия». Потом пошли по кругу вправо, взяв друг друга за руку и распевая: «Мы все равно похохочем над ним». В конце фразы Серега с Вовкой заразительно расхохотались.

И тут Тараканов торжественно провозгласил:

– А теперь самый главный момент – освобождение!

Встав в позу футболистов, которые выстраивают «стенку» для отражения штрафного удара и прикрывают руками самое дорогое, Вовка с Серегой взвыли, точно Ярославна с крепостной стены: «Чем доро-жу-у?!»… Публика тоже взвыла, но от хохота! А «Ярославны» с траурными лицами схватились за голову, показав, что там у них тоже есть ценности. Спев с надрывом: «Чем рискую на свете я?!», они решительно рванули на груди воображаемую тельняшку и со всей силы пнули ногой по воздуху.

Тараканов изрек последний комментарий к шоу:

– И прыгаем в новую вселенную!

Освобожденные мужчины Запада взяли друг друга за руку и отчаянно сиганули вперед, выкрикнув: «Мигом одним!», – после чего победно вскинули соединенные руки и замерли в центре круга, спев: «Только мигом одним!». Сраженная наповал публика взорвалась громовыми аплодисментами, смехом и улюлюканьем.

«Чем дорожу» народ отплясывал с невероятным куражом, будто последний раз в жизни. А на задержках после танца Вовку с Серегой швырнуло в кипящую плазму, как после крутого зикра. Матрицу просто смыло волной цунами.

Болеслав провел парный танец «Ишкала Мабуд Лила» [42], который придумала Маринка из Москвы. Вначале мелодия и энергия – очень нежная, а в финале ликующее сердце взмывало ввысь быстрой птицей. Изюминкой танца был исполняемый после фразы «Ишкала Мабуд Лила» мягкий выдох ртом: «А-а-а»… Произносимый шепотом, ласково и игриво, этот выдох выражал нестерпимое блаженство. При этом танцоры, держась за руки, останавливались, мягко прогибались в груди и поднимали лицо вверх, обращая свой экстаз к небесам.

В звенящий воздух вплетались резкие запахи горных трав, особенно зизифоры. Эта маленькая травка росла повсюду, порой прямо на песке. По внешнему виду она напоминала чабрец, но цветочки были другого цвета – ярко-розовые с сиреневым отливом. Впитав в себя всю силу гор, они издавали вкуснейший, головокружительно-терпкий запах. И когда народ танцевал, притаптывая зизифору, вокруг разносился ее неистовый аромат.

Последним танцем был «Ом Мани Падме Хум». Вторая часть этого танца погрузила в очень глубокое медитативное состояние. Мужской хор пел «Ом Мани Падме Хум», а женский – долгий «Ом», потом наоборот. Пение напоминало гудение буддийской чаши, в которое вплетались гулкие удары колокола. Внутренний диалог завис, весь мир превратился в чистую энергию. И когда Вовка открыл глаза после задержки, ему было странно видеть полупустыню и широкую водную гладь Иссык-Куля.