Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий. Страница 63

Внутренний дворик был необычайно уютным. Несомненно, над ним усердно поработали профессиональные садовники. Аккуратно подстриженные кусты, необычайно сочные оттенки зеленого цвета, яркие цветы, растущие на первый взгляд беспорядочно, а на самом деле в соответствии с тщательно продуманным планом.

В воздухе носились какие-то волнующие полузабытые ароматы; перелетая с одного цветка на другой, деловито гудел шмель, неподалеку по газону беззаботно прыгала серая пичужка. Как и следовало ожидать, со всех сторон это прелестное место было окружено высокой стеной. Впрочем, месторасположение института абсолютно не волновало меня. Пора безудержного любопытства прошла и, кажется, безвозвратно.

Вдыхая полной грудью сладкие летние запахи, я шагал по каменной дорожке и чувствовал, как недавние тревоги растворяются в этом хороводе жизни. «Значит, так и будет, – думал я. – Смерть так смерть. Большая часть жизни еще впереди, и она несет еще так много радости. Мари, ребенок, независимость, которую мне дадут институтские деньги, возможность беспрепятственно заниматься любым делом…» О чем еще можно мечтать? Человек смертен. Так было и так будет. Людям не дано изменить свою природу. Меня ждет еще по меньшей мере полвека полноценной жизни, и это такой долгий срок. И свинцовая обреченность постепенно отступала и бледнела.

«Лет так через пятьдесят, – благодушно рассуждал я, похлопывая прутиком по ноге, – заведу себе такой же сад, буду ходить по нему с ножницами и подстригать кусты. А в гости ко мне будут приезжать внуки. На веранде дома с красной черепицей будет сидеть в качалке Мари и рассказывать внучке, как они с дедушкой переписывались через библиотеку. А вокруг меня будут благоухать цветы и шелестеть листья. Точно как сейчас. А еще лет через десять меня не станет, а вся эта живность будет по-прежнему зеленеть, щебетать и распускаться. И следующее лето уже не придет. И я больше не увижу Мари. Потому что не станет и ее. И все это ждет нас только потому, что мы верим в свою обреченность».

Я со злостью отшвырнул прут. Никуда мое знание не ушло! Никуда и не уйдет. И никогда. До последней минуты. Которая могла бы и не быть последней.

Тесье по-прежнему занимал комнату номер 36. За полтора года номер, конечно, стерся из памяти, но коридор был тот же самый. Когда я, озираясь по сторонам, подошел к кабинету, массивная дверь была приоткрыта. Еще в коридоре я услышал знакомый голос. Было ясно, что Тесье говорит с кем-то по телефону. Для монолога это было слишком странно (да и не склонен он был к монологам), а ответов собеседника не было слышно. Сначала я хотел показаться ему на глаза, но потом рассудил, что особо торопиться некуда, и, прислонившись к стене, стал ждать.

Вот они, последние минуты в здании института. Чемоданы собраны, повязка снята, трехдневная адаптация закончена, вид неба уже не вызывает восторженных слез. Теперь осталось только «пройтись по денежным вопросам», как выразилась эта безликая личность. Как его, между прочим, зовут? А, какая разница? Сейчас я «пройдусь по вопросам» с Тесье, мы обменяемся прощальным рукопожатием, и невзрачный человек без имени повезет меня к Мари. Часам к трем дня, наверное, приедем. Я выйду из машины с тонированными стеклами и никогда больше не встречу ни его, ни Тесье. Кстати, о Тесье: что-то он расшумелся.

Я прислушался. Хозяин эксперимента грозно распекал какого-то Этьена. Что натворил этот бедняга, было неясно, но на его голову сыпались громы и молнии.

– Это вам не муниципалитет! – неслось из кабинета. – Здесь бумажками отделаться нельзя! Контракт был подписан, значит, надо платить! Ах, ошибка? Так вот, эта сумма будет вычтена из вашей зарплаты!.. Значительно больше? Тогда из десяти зарплат!

Через минуту мне надоело слушать этот поток угроз, и я стал думать о предстоящей встрече. За стеной продолжалась головомойка, Этьену грозили увольнением, но я больше не вслушивался. Мои мысли были далеко. Сегодня я остановлюсь у Мари, а завтра, наверное, надо будет искать квартиру. Сложно представить ее с большим животом. А на следующей неделе мы пойдем к врачу уже вместе…

Минут через пять я осознал, что угрозы закончились. Судя по тону Тесье говорил уже с кем-то другим. Теперь он был вежлив и приветлив. «Так он никогда не положит трубку», – с неудовольствием подумал я и уже хотел было постучать, как вдруг одна из его фраз показалась мне интересной.

– Конечно, – донеслось до меня, – те, кто платит деньги, должны знать, что с экспериментом все в порядке…

Покашливание, затем довольный смешок.

– Да, подготовьте, пожалуйста, полугодовой отчет. Вы его превосходно составляете. И не забудьте свои коронные формулировки. Особенно эту: «… отсутствие геронтологических изменений в объекте наблюдений…» Спонсоры должны быть спокойны.

Тесье опять усмехнулся. Я замер, прислушиваясь к разговору. Прерывать его уже больше не хотелось.

– Что еще? Истекающие контракты? Кто нам нужен? Адад, Седьмой, Вторая… Хорошо. Двенадцатый? Почему он? Мне казалось, у него еще много времени.

Он замолчал, слушая ответ невидимого собеседника. Я ничего не понимал. Двенадцатый? Истекающий контракт у Двенадцатого? Какой же у него может быть контракт? Наверное, я ослышался. Однако следующая фраза прозвучала очень отчетливо.

– Да, вы правы, Двенадцатого на порядок сложнее заменить… Да, колорит. Прежнее руководство… Прежнее руководство совершило немало ошибок, но я их не виню. Как бы то ни было, двадцать три года назад они приняли верное решение. Если бы они рассудили иначе, я бы сегодня здесь не сидел. Так что мне грех на них жаловаться.

Нет, это не ошибка. Они действительно хотят его заменить. Но как можно искать замену Двенадцатому? Что за абсурд? И что это за решение они приняли двадцать три года назад? Тесье снова замолчал. Было слышно, как он шелестит бумагами.

– … Конечно, не можем. Кого-кого, а его переквалифицировать невозможно. Вот именно, кое-кто может быть слишком удивлен. А мы ведь должны радовать спонсоров, не так ли?… Да, как всегда, поговорю лично до начала занятий. Тонкости… В тонкостях вся соль…

Я перестал что-либо понимать. Было очевидно, что они меняли Двенадцатого, причем менять его было сложнее, чем других. Но ведь Двенадцатый – это Зритель! Как можно менять Зрителя?!

– С этим подходом пора заканчивать, – решительно сказал Тесье. – Традиции традициями, но это слишком неэффективно. Есть лучший способ, мы говорили об этом в прошлый раз. Надо решить раз и навсегда. Да хотя бы возьмите нынешнего Двенадцатого. Обсудите с вашими людьми, подключите Фюме… В конце концов, это становится смешно.

Эту часть прозвучала уже совсем непонятно, но, пока он говорил о лучшем способе, у меня сама собой сложилась некая картина. Странная, расплывчатая картина. Спонсоров нельзя волновать, Двенадцатого, то есть Зрителя, оказывается, меняют, но при этом переквалифицировать его невозможно, так как спонсоры могут удивиться и заволноваться, а их надо, разумеется, радовать… Четверть века назад было принято какое-то решение, и если бы не оно, Тесье бы здесь сегодня не сидел… «Не забудьте коронные формулировки»… Не может быть, чтобы они пошли на такой подлог. Нет, это слишком невероятно.

Это слишком… просто. Вот именно – просто. Просто до скуки, до отвращения. Просто и реально. И гораздо больше похоже на правду.

– Так и сказал? Особое отношение к Двенадцатому? Распустились, голубчики… Ну конечно, особое. Хорошо, сообщите Виктору, пусть начинает набор. И не забудьте об отчете. Мы не можем волновать спонсоров. Да, неделя. Что? Как обычно – код «три». Эта информация только для спонсоров. И так уже по институту ползут слухи… Вот именно, меньше знаешь…

Я все еще не верил своим ушам. В очередной раз все мои представления об эксперименте рушились. Они меняли Зрителя. Они обманывали своих спонсоров! Не было никакой мрачной тайны, все эти разговоры о проклятии рода человеческого были не более чем разговорами. Эксперимент, смелый, дерзкий и небывалый эксперимент никогда не удавался! Он прозаически провалился много лет назад, когда их настоящий Зритель и не подумал останавливаться в своем развитии.