Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник) - Алкин Юрий. Страница 70

– Не опасна? – Гортон даже приподнялся на стуле. – Да вы своими таблетками сделали из безобидного клерка грабителя! Ваш виллерин работает почище героина!

– Виллерин здесь ни при чем. Воровски просто сделал то, что и так хотел.

– А если бы он и так хотел зарезать десяток человек, виллерин бы ему в этом тоже помог?

– Назначение виллерина – помогать человеку делать то, что он действительно хочет. Неважно, сегодняшнее это желание или мечта детства. Препарат не влияет на принятие решений – только на их исполнение.

– Но пока он не принял лошадиную дозу этого препарата, он спокойно работал!

– Может, оно и к лучшему, что он его принял. Кто знает, что бы он мог сделать, если бы все это недовольство копилось в нем еще год. Так, по крайней мере, пострадали только деньги.

– Только деньги, – буркнул Гортон. – Вам легко говорить.

– Нелегко. Эта беседа происходит за счет моей беседы с пациентом. У вас есть еще вопросы?

– Нет, – сказал Гортон. – Спасибо.

Он повесил трубку и угрюмо посмотрел в окно. Все та же, до смерти надоевшая картина. Задняя стена кирпичного здания, покосившийся столб. Горячий ветер несет по земле обрывки газет. Почему здесь вечно носятся какие-то обрывки? Кто их каждый день рвет? А главное – зачем?

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал Гортон.

В кабинете возник Келли.

– Нашли машину, – лаконично сообщил он.

– Где?

– Радиум Спрингс. Оттуда до границы – от силы час езды.

– Знаю. Все, с деньгами можно прощаться. Он уже давно в Хуарезе, если не дальше.

– Кто знает, – оптимистично отреагировал Келли, – прокатная машина с четырьмя мужчинами… Может, и обыщут на границе.

– Действительно, – пробормотал Гортон. – Действительно.

Оставшись один, он снова взглянул за окно. Тот же ветер, тот же вяло взлетающий обрывок. Все, дело об ограблении декады можно закрывать, толком не открыв. Боровски, конечно, будут искать, ловить, описывать в многочисленных документах. Но найти его вряд ли смогут. А если и смогут, банку это уже не поможет. Деньги он теперь сумеет и потратить, и спрятать. Он теперь много чего умеет. Банки грабить. По-испански говорить. Стрелять навскидку. От полиции изящно удирать.

Стрелять-то ему зачем? Да еще этот парашют… Ясно зачем. Свежее желание или мечта детства… Удрать с кучей денег от женщины с угрюмой улыбкой – это желание более-менее свежее. А вот с парашютом сигануть – это уже больше похоже на детскую мечту. Один раз, больше-то и не надо. И какой мальчишка не мечтает о том, чтобы выбивать десятку из любого оружия? Мечтают многие. А удается не каждому. Только тем, кто действует по принципу: решил – сделал.

В очередной раз настойчиво завибрировал сотовый. Гортон косо глянул на номер и отвернулся. Успеется. Успеется… Сотовый успокоился. Зато громко и зло начал трезвонить телефон на столе. Гортон увидел знакомый до отвращения номер и накрыл трубку ладонью. Вместо телефонного аппарата перед глазами стояла другая картина.

Белая дорога, залитая ярким солнцем. На горизонте горы. По дороге несется автомобиль. В нем – немолодой уже мужчина. Он лысоват и сутул, но глаза за темными стеклами очков смотрят прямо и решительно. Еще недавно он день за днем ходил на опостылевшую работу, возвращался домой к равнодушной, совершенно не понимающей его женщине, собирал осточертевшую за долгие годы, никому не нужную коллекцию. Сегодня он обеспечен, уверен в себе, независим и едет навстречу новой жизни.

Какой бы она ни оказалась, это то, чего он сам хотел, в отличие от надоевшего безликого существования, которое он влачил почти двадцать лет. И все потому, что его решения всегда подкрепляются действиями. Потому что четыре месяца подряд он принимал двойную дозу Виллерина СТ. Который пока еще не продается в аптеках.

Гортон медленно поднес трубку к уху и набрал номер, даже не сверяясь с синим карандашом.

На этот раз ответил сам доктор Мур.

– Лейтенант, если вы позвоните мне еще раз сегодня, я напишу на вас жалобу. Превышение служебных полномочий.

– Это последний раз, – сказал Гортон. – По крайней мере, сегодня. Я вас не задержу. У вас ведь остался еще виллерин?

– Конечно.

– Тогда кто-нибудь из моих ребят подскочит к вам. Выдайте ему, пожалуйста, такую же десятимесячную дозу, какую вы давали Воровски. Лекарство пойдет в дело. В качестве вещественного доказательства.

– Вот как, – сказал доктор Мур. – В дело. В дело – это хорошо. А может, хватит и пары таблеток?

– Нет, – твердо сказал Гортон. – Доза виллерина должна быть точно такой, как та, что вы выдали Воровски.

– Я понимаю, – согласился доктор Мур. – Только вы все-таки уточните: вам нужен виллерин или то, что принимал Воровски?

– Не понял.

– А что тут понимать? – удивился доктор Мур. – Я же вам сразу сказал: Воровски был в контрольной группе. Знаете, что такое плацебо? Виллерин он даже в глаза не видел. Обычные таблетки-пустышки из лактозы. Сахар. Понимаете? Алло? Лейтенант? Лейтенант?…

Физическая невозможность смерти в сознании живущего

Толпы гудят на разные голоса. Одни ворчат недоверчиво, с опаской, словно огромный сторожевой пес. Такие толпы ждут лишь предлога, чтобы броситься вперед – рвать, мять и крушить. Другие гудят праздно и беспечно. Их голос сплетается из тысяч голосов – там интересуются, как прошли выходные, предлагают еду и питье, флиртуют, сплетничают. Третьи вообще не гудят, только откликаются на призывы. Дружно, мощно, разевая рты по команде и исторгая единый многоголосый крик одобрения.

Толпа, собравшаяся на центральной площади Севильи, гудела с любопытством и нетерпением. Вначале все глаза были направлены в центр – туда, где в окружении неподвижных фигур возвышался деревянный столб. Но час спустя внимание ослабло. Толпа была недовольна.

– Никак случилось что.

– Да что там могло случиться – время еще не пришло.

– Святые отцы знают, что делают. Раз не начинают, значит, надо.

– Может, просто помер?

– Не-е… вчера жив был еще.

– Припекать начало. А я шляпу дома оставил.

– Ничего, ему больше припечет.

– Это точно. Огонь, говорят, медленный.

– Ну-у? Медленный? Интересно, сколько продержится?

– А это уж как повезет. Вот громко ли кричать будет?

– И будет ли?

– Будет, будет. Все кричат.

– Не скажи. Когда прошлым летом на королевской свадьбе жгли, еретик один ни слова не сказал. Уже пузыри на полтела пошли, а все молчал. Только под конец стонать начал, люди говорили.

– Вот таких как раз и жечь.

– Это точно. В них самое зло.

– Шляпу я дома оставил, вот беда-то. Думал, быстро обернусь. И сынишка стоять устал.

– А громко ли кричать будет? Стоим ведь далеко.

– А вы, сеньор, что скажете?

Высокий человек в не по моде длинном плаще прервал разговор со своим спутником и вполоборота посмотрел на коренастую фигуру в красном кафтане.

– Я полагаю, – сказал он, обнаруживая несвойственное уроженцам Севильи мягкое произношение, – что осужденный будет кричать громко. И долго. Ветер сегодня тихий, а еретик, как говорят, не сильнее духом, чем любой из нас. Так что, мясник, услышишь ты достаточно.

И он равнодушно отвернулся.

– Высокородный, – с уважением протянул мясник, поворачиваясь к соседу. – Слышишь, говорит как?

Сосед, худой, словно щепка, крестьянин, согласно кивнул, прижимая к себе скучающего мальчонку лет шести.

– Не из наших краев, видать. Говор-то неместный.

Он посмотрел вверх и тоскливо прибавил:

– А я шляпу дома забыл.

– Ты лучше поменьше языком чеши с этим нездешним, – свистнул под ухом мясника чей-то голос. – Нехорошие он вещи говорит. Опасные. Честных христиан с паршивым еретиком равняет.

Мясник опасливо глянул вправо, уперся взглядом в человека, с ног до головы одетого в черное, и немедленно, словно делаясь меньше ростом, виновато забормотал:

– Да я ничего… Не знаю я его… Только и спросил-то… А равнять никого ни с кем не равнял. Высокородный сказал – с него и спрос. А я только вчера Святой Деве жертвовал. Первый раз его вижу. Не знаю я его…