Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев - Латса Александр. Страница 26

Я получил свое РВП и стал в какой-то степени русским гражданином.

Штамп мне поставили в последний легальный час последнего легального дня дозволенного срока. Очень часто в России все делается в последний момент, когда ситуация кажется совершенно безвыходной. Когда я получил РВП, то узнал, что для выезда из страны мне нужна виза. Платная. Вы себе можете такое представить? Еще лучше: ее нужно ждать две недели! Мне не нужно было часто выезжать из страны, и я был этому очень рад, а вскоре закон изменился, стало возможным оформить многократную визу для выезда.

Довольно странно быть вынужденным платить за право выезда из страны, в которой живешь как иностранец.

После РВП мне нужно было получить разрешение на работу – разумеется, самостоятельно. Через неделю я пошел по адресу, где счастливые обладатели вида на жительство могли получить разрешение на работу, и получил «приятный» сюрприз. Здание, расположенное на Арбате, было пусто. Пытаясь понять, куда ушли все люди, я встретил русского, который сказал, что этот ФМС переехал на север города. Я вернулся на работу и нашел адрес, по которому и отправился на следующий день.

Новое помещение ФМС было расположено на севере столицы, на полпути между последними станциями двух линий метро, оранжевой и серой, то есть в крайне труднодоступном месте. Я сел в автобус около станции метро «Алтуфьево», вышел недалеко от ФМС и спросил дорогу у пожилого русского мужчины, который вместо ответа плюнул на мои ноги. Он, похоже, не был рад потоку иностранцев…

В новом здании было грязно. Когда я пришел, на входе ждало несколько тысяч людей, большинство из них – азиаты. Ничего не было организовано, и говоря это, я имею в виду «не было даже туалета». Те, кто ждал целый день, мочились на улице вокруг здания.

Очередь до окна инспектора заняла у меня четыре дня. Четыре дня. По десять часов очереди в день, чтобы, наконец, подать документы.

Эти четыре дня показались мне еще более драматичными, чем ожидание разрешения на временное проживание. На этаже, где я должен был подавать документы, очередь была дезорганизована между двумя окнами: РВП без квоты и РВП с квотой. Несмотря на то что двое людей организовали два списка, все превратилось в постсоветский бардак, которому нет равных на планете. Некоторые люди ждали по пять дней. Во второй половине четвертого дня моего ожидания внезапно вспыхнула драка, люди начали кричать и ругаться. В конце концов всех утихомирили вопли сотрудников ФМС, которые вышли из своих кабинетов.

Когда двери закрылись, молодая женщина, инспектор ФМС, буквально сошла с ума: встала посреди холла и начала кричать:

– Вы все сумасшедшие, все, вы посмотрите, вы как тараканы ведете себя, как стадо тараканов, я вас ненавижу, я не могу больше!..

Я решил снять эту сцену на мобильный телефон; некоторые русские, увидев это, поступили так же. Один из участников потасовки спросил меня:

– Нет, но вы же не снимаете сейчас?

– Представьте себе, я не только снимаю, но и выложу это сегодня в Интернет.

Концерт оскорблений и потасовка перед дверью продолжались, пока не подошла моя очередь войти, а затем представить свои документы. Получение разрешения на работу производилось без очереди. В тот день, когда я вышел из того кабинета, приемная была почти пуста, потому что я прошел почти последним.

Выйдя из ветхого здания, я впервые почувствовал, что мне стыдно быть здесь и участвовать в этом. Как власти позволили такому существовать?

За те шесть месяцев, что я подавал свои абсолютно легальные документы, оформляя РВП и разрешение на работу, делал все в соответствии с процедурами, я потратил, наверное, полный месяц в ожиданиях, дорогах туда и обратно, а также различных административных процедурах. Как это возможно?

Новое испытание ждало меня, когда я получил разрешение на работу, многократную визу и затем наконец мог успокоиться.

После одного года РВП можно запрашивать и получать вид на жительство – самый лучший документ для иностранца. Это не только реальный паспорт для иностранца, но и возможность легально работать, и он действует в течение пяти лет. ВНЖ дает своему владельцу такие же права, как белорусу в России. Если бы кто-то сказал мне, восемнадцатилетнему серфингисту африканского побережья, что через четырнадцать лет я захочу претендовать на права белоруса в России, я бы не поверил. Однако в начале 2011 года я решил получить вид на жительство. Процедура была по существу такой же, как и для РВП, мне просто пришлось все переделывать с нуля и оформлять новый контракт с владельцем квартиры – уже на пять лет.

Прежнее свидетельство на собственность Ирины стало недействительным, и она была вынуждена заменить его, получить более современную версию. Время шло, проходил срок действия для некоторых других документов. Несколько раз мы собирали документы с ограниченным сроком действия. Снова меня поглощал стресс: с одной стороны, мучили все эти бумажные дела, а с другой – нападал мой разъяренный работодатель. Я дошел до такого состояния, что даже думал бросить работу для того, чтобы спокойно подать все документы. Иногда мне казалось, что я схожу с ума…

Для получения ВНЖ нужно было пройти новые медицинские тесты, более углубленные и серьезные. Их делали в разных клиниках, и я должен был пройти их один за другим, чтобы в конце концов получить единый сводный сертификат и предоставить его при подаче документов.

Зима выдалась особенно холодной. На юге столицы, на Севастопольском проспекте, в одной больнице занимались рентгенами снимками, анализами мочи и крови. Когда я пришел сдавать анализы, то надеялся управиться за один день, а потом доктор сказала, что я должен вернуться на следующее утро. Я не все разобрал в речи этой пожилой женщины и попросил ее повторить, она разозлилась и швырнула мне через стол мой паспорт. Он упал на пол, что, казалось, совсем не обеспокоило доктора. Она повернулась ко мне спиной. Мой французский паспорт валялся на полу. Я думал о том, что мне снова придется ехать два часа до дома, звонить боссу и говорить, что мне нужен еще один отгул, чтобы сдать анализы; начальник разъярится; мне снова нужно будет встать в пять утра и тащиться по тридцатиградусному морозу черт знает куда, чтобы успеть попасть туда с семи до семи тридцати. Прибавьте к этому то, что анализы сдают на голодный желудок.

На следующее утро я приехал пораньше, за сорок пять минут до начала работы больницы. Помещение было незаперто, но мы обязаны были ждать снаружи. В сердце промышленной зоны я должен был сорок минут торчать на улице в минус двадцать пять по Цельсию! Может, для кого-то из русских это и не лютый холод, но за последние двадцать минут ожидания я просто заледенел. А потом оказалось, что не только замерз, но и простудился.

Этот день был одним из самых холодных в году. Я пытался не дышать, а, начиная двигаться, замерзал еще больше. Я так стремился успеть вовремя подать документы, что с ужасом думал: «Неужели придется возвращаться?!» Мне нужно было быть настойчивым, но я много раз спрашивал себя, что я здесь делаю.

Наконец нас запустили внутрь. Медсестра взяла у мня кровь из пальца, поблагодарила меня, и это было все. Мой палец обтекал кровью, но мне не дали ничего, чтобы ее стереть, – ни ваты, ни бумажного платка. Я надел перчатку прямо на кровоточащий палец и пошел дальше.

Мне нужно было отнести баночку с мочой в комнату, где было темно. Подсветив себе экраном мобильника, я увидел другие баночки с мочой, расставленные на столе, каждая – поверх листочка с именем пациента. Забеспокоившись, как бы мои анализы не перепутали с мочой курильщика каннабиса, я решил переставить все баночки мочи, около пятнадцати, в один конец стола, оставив, таким образом, половину пространства для своей тары. И когда я усердно переставлял баночки почти в полной темноте, голос спросил меня: