Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев - Латса Александр. Страница 7

Бледный от гнева и ненависти, я подошел к риелтору. Я не мог даже говорить на русском, Евгения переводила:

– У вас есть жена? Честно, у вас есть жена? Вы сказали бы своей жене жить здесь? Вы думаете, она согласилась бы?

Агент, не стесняясь, ответил:

– Вы что, конечно, нет!

Я потерял дар речи. Мне попытались сдать в аренду эту вонючую, разрушенную квартиру по заоблачной стоимости, эта афера не сработала, и я не услышал ни оправданий, ни объяснений – ничего. Разозленный и усталый, я начал беспокоиться, удастся ли нам вообще найти квартиру в Москве. На следующий день Евгения перезвонила в агентство и изругала менеджера, напоминая ему, что мы – «люди, которые хотели жить в приличном месте». Агент ограничился загадочным: «Я вас понял», – но нам никто не перезвонил.

Третья попытка наконец оказалась успешной. Мы нашли большое агентство, риелтор сразу поняла наши требования и нашла квартиру, подходящую по цене и расположенную близко от метро. Конечно, мы отправились на встречу, полные подозрений – новый дом, недалеко от центра… Тогда я еще не понял, что это знак судьбы. Когда я увидел это квартал впервые, под снегом, он показался мне таким же, как и другие спальные районы города. Я не мог и представить себе, как там будет приятно жить и зимой, и летом.

Дом стоял действительно рядом со станцией метро, а квартира оказалась новой и очень чистой. Хозяева вначале несколько опасались нашей странноватой, на их взгляд, франко-русской семьи, – женщина так и откровенно нервничала, и очень внимательно следила за нами. Теперь я понимаю, что могло их беспокоить. В России такие пары часто бывают неравными: иностранец, очарованный русской красоткой, и женщина, которая не очень хорошо знает, чего хочет в жизни. Часто такие союзы заканчиваются разводами, и, безусловно, хозяйка квартиры могла подумать о нас: «Они разойдутся, бросят квартиру, не заплатят за проживание, все запачкают и поломают». К счастью, владелец оказался карелом, как и Евгения, и между ними моментально возникла симпатия, весьма способствующая диалогу. Мы быстро пришли к соглашению и в дальнейшем не знали никаких проблем с хозяевами квартиры. Они оказались надежными, правильными и дружелюбными людьми.

Когда мы переехали подальше от центра Москвы, я задумался об уровне безопасности в районе. Понятно, что в любой части любого города можно встретить агрессивного алкоголика, и ограбить могут любую квартиру (поэтому здесь так популярны прочные железные двери с надежными замками). Я думал об общей атмосфере опасности и безопасности, которую сложно описать, но очень легко почувствовать. Я смотрел, как ведут себя жители этого района днем и по вечерам, как они держатся и как реагируют на события.

Я считаю русское общество жестоким. В нем физическое проявление агрессии – всегда на поверхности, всегда рядом. Однажды вечером, выходя из метро в час пик, я увидел, как двое незнакомцев подрались, не сказав друг другу ни слова. Первый, выйдя из стеклянных дверей, просто и спокойно ударил второго, перешедшего ему дорогу. Тот упал на землю. Люди продолжали входить и выходить из метро, не обращая внимания на лежащего. После этого инцидента я стал еще внимательнее следить за людьми вокруг себя, чтобы внезапно не превратиться в цель.

Тем не менее, как и другие иностранцы, я говорю, что ценю чувство порядка и безопасности, которое ощущаю в метро и на улицах центра Москвы в любое время дня и ночи. Вероятно, это один парадоксов жизни в России.

Так что я смотрел на теперь уже «свой» район Москвы взглядом иностранца – с недоверием. Русские, бывающие во Франции по делам, как правило, живут в роскошных отелях в Париже или в других городах. Туристы в основном посещают красивые места: центр Парижа, Лазурный Берег, горнолыжные курорты Французских Альп. Многие русские, даже не бывавшие во Франции, знают о замках Луары, аббатстве Мон Сен-Мишель и о многих других замечательных туристических объектах. Но мало кто из русских бывал во французских пригородах.

А проблема пригородов Франции стала национальной. Вокруг крупных городов были когда-то «бедные районы». Там жили рабочие-коммунисты, поэтому те места прозвали «красными пригородами». Сегодня там живут иммигранты – как недавно приехавшие, так и давно обосновавшиеся во Франции. Многие из них получили французское гражданство, другие – еще нет, третьи живут нелегально. И за последние тридцать лет «красные пригороды» стали крайне неприятным местом. Некоторые районы полиция еще контролирует, и нужно просто избегать некоторых улиц и некоторых станций метро в ночное время. В других районах постоянно творятся бесчинства и часто горят автомобили. В третьих появились так называемые «зоны беззакония». Большинство магазинов закрыты, потому что на них часто нападали группы «молодых»; эти же люди часто атаковали автобусы, из-за чего транспортники стали часто бастовать, а подвальные помещения и входы в здания используются для незаконной торговли наркотиками. В некоторые районы полиция и заходить побаивается без серьезной огневой поддержки. Из домов часто нападают на полицейские и пожарные машины, на кареты «скорой помощи». Все это происходит каждый день в районах, которые примерно на десять километров удалены от исторического центра Парижа. В других крупных городах – та же беда. Для французов, у которых нет денег переехать из плохого района в хороший, жизнь превращается в ад. Я помню фразу из репортажа телеканала FR2 об этих районах: пятнадцатилетняя девушка сказала журналисту, что «предпочла бы быть арабкой или черной, потому что жизнь для меня в этом районе была бы легче».

В Париже остро не хватает жилья. Квартиры в центре дороги и недоступны. Те, кто приезжает работать в Париж, не имея достаточных средств для жилья в центре, сталкиваются с серьезной проблемой выбора: либо район далеко от центра города и опасных пригородов, либо тихий и спокойный район в пригороде (но для того, чтобы найти такой, нужно изучить всю доступную информацию).

Вот о чем я размышлял, переселяясь в спальный район на востоке столицы, километрах в десяти от центра. Я никого не знал в этом районе и беспокоился о том, какой может быть здешняя повседневная жизнь. Во время моих первых прогулок по району я был начеку и внимательно вглядывался в лица незнакомцев. Я пытался понять, что они за люди, и побаивался всего того, о чем читал в западной прессе, – русской мафии, бандитов и подобных вещей.

Район оказался тихим, а «мультикультурность» населения – беспроблемной.

В моем районе нашлось много гастарбайтеров, выходцев из Центральной Азии и с Кавказа. Это до сих пор меня удивляет, но русское общество вообще мультикультурно. Консьерж в нашем подъезде из Кыргызстана, и я не знаю, кто из нас сильнее удивился, когда мы заговорили о своем происхождении. Возможно, я был первым французом, которого встретил тот немолодой киргиз.

В районе большинство магазинчиков принадлежат, или, скорее, контролируются, людьми с Кавказа. Продавец курицы гриль сразу запомнил мое имя, и теперь он, продавая мне лаваш, говорит «пожалуйста» и «спасибо» по-французски – не удивительно ли?

Я быстро оценил небольшие магазины и овощные лотки, разбросанные по району; они придают Зеленому проспекту некий восточный колорит и деревенскую свежесть.

Однажды вечером в первое наше лето в Москве я вышел из метро, купил пиво и пломбир и сел на солнце в парке рядом с нашим домом. Я почувствовал хорошо знакомое русским ощущение: острая потребность в солнечном свете после московской зимы, а также простое удовольствие от сидения на теплой скамейке. Я смотрел за космополитической толпой, которая проходила по парку, и пытался понять, кто из этих людей откуда приехал; я хотел знать, что привело их в этот район, почему они здесь живут… И мне пришло в голову, что после распада Советского Союза Россия стала «Союзом 2.0», но только уже без социализма. Я видел примерно то же в Югославии однажды вечером в 1999 году. Сербия выходила из десятилетия войны; я проезжал по Югославии от Боснии до Хорватии через Косово, чтобы сделать фоторепортаж. Итак, я коротал вечер в пивном ресторане в Нови Саде, в сербской Воеводине, и мы разговорились с молодыми людьми за соседним столиком. Французы довольно редко там бывали, да их и недолюбливали в то время, потому что Франция в этой войне была против Сербии. Кристина, молодая брюнетка, рассказала мне о своей любви к Франции и к своей стране, Сербии. Я спросил ее, откуда она родом, и она ответила: «Эй, моя семья – хорошая югославская смесь, у нас есть и хорваты, и словаки, и боснийцы, и венгры. Думаю, почти у всех за этим столом – та же история». В августе 1999 года, когда Югославию поглотила история и от нее остались только воспоминания, Сербия заменила это сказочное государство. Сербия и Россия, сердца разобранных империй, оказались в итоге в довольно похожей ситуации.