Элрик — Похититель Душ (сборник) - Муркок Майкл Джон. Страница 37

Элрик оставил своего друга Мунглама в Танелорне и отправился на поиски страны, хоть немного похожей на его родные края, где он мог бы обосноваться — но ни одна земля, населенная людьми, даже сравниться не могла с Мелнибонэ.

Он уже давно понял, что потеря невосполнима, и, лишившись женщины, которую он любил, родины, которую он предал, и той единственной разновидности чести, что была известна ему, он утратил и часть себя самого, утратил ощущение цели и смысла пребывания на земле.

По иронии судьбы именно эти потери, именно эти душевные муки отличали его от прочих мелнибонийцев — жестоких существ, которые жаждали власти ради самой власти, а потому расстались с теми немногочисленными достоинствами, которые были присущи им прежде, желая получить взамен возможность управлять не только физическим, но и сверхъестественным миром. Они могли бы стать владыками мультивселенной, если бы только знали, как этого достичь; но все же они не были богами. На это некоторые могли бы возразить, что уж, по крайней мере, одного полубога они все же породили. Стремление к владычеству привело их к упадку и разорению, как это случалось и со всеми прочими империями, которые стремились к богатству или завоеваниям или были одержимы другими устремлениями, насытить которые невозможно, но подкармливать необходимо.

Однако и по сей день Мелнибонэ могло бы существовать, пусть одряхлевшее и слабое, если бы собственный владыка не предал его.

И сколько бы Элрик ни твердил себе, что Сияющая империя была обречена и без него, в глубине души он знал, что лишь его неуемная жажда мести и любовь к Симорил низвергли башни Имррира и сделали мелнибонийцев бродягами в мире, которым они правили прежде.

Это часть его горького бремени — знать, что Мелнибонэ пало жертвой не принципов, но слепой страсти...

— Хотелось бы еще пофилософствовать, — сказала она. — Мне так недостает умного собеседника.

И он провел с ней эту ночь и еще много ночей. От тех дней ему осталась память о беспричинной радости и красоте зеленых холмов, поросших кипарисами и тополями, во владениях Гайи, в Западной провинции Анакхазана.

Однако когда оба они отдохнули и стали искать способа удовлетворить свои духовные устремления, стало очевидно, что потребности Элрика и графини различны, и потому он распрощался с ней и ее друзьями и отправился в путь на прекрасном коне, ведя на привязи еще двух вьючных лошадей. Он держал путь в Элвер и дальше — на Неведомый Восток, в неисследованные земли, надеясь обрести душевный покой в том краю, что не напоминал бы ему о безвозвратно утраченном прошлом.

Он тосковал по башням, изысканным творениям из камня, упиравшимся, точно острые пальцы, в пылающее небо Имррира; он скучал по живости ума и небрежной, веселой свирепости соплеменников, их понятливости и непроизвольной жестокости, которые казались ему вполне нормальными в те времена, когда он еще не стал человеком.

Он тосковал, хотя его дух и взбунтовался и поставил под сомнение право Сияющей империи править этими полудикарями, человеческими существами, которые, словно саранча, расселились повсюду на Севере и Западе, на землях, именуемых ныне Молодыми королевствами, и даже со своим жалким колдовством и жалким воинством осмелились бросить вызов императорам-чародеям, чьим последним потомком он был.

Он тосковал, хотя и ненавидел надменность и гордыню своего народа, его готовность прибегнуть к самым невероятным жестокостям ради власти над миром.

Он тосковал, хотя его и сжигал стыд — чувство, неведомое его расе… Душа его тосковала по дому и всему тому, что он так любил или, вернее, ненавидел — ибо в этом Элрик был похож на людей, среди которых жил в настоящее время: он скорее готов был держаться за привычное и знакомое, хоть оно и тяготило его, нежели принять нечто новое, пусть даже обещавшее свободу от наследства, которое сковывало его по рукам и ногам и в конечном счете должно было уничтожить.

Тоска эта усиливалась в его душе, питаемая одиночеством, и альбинос поспешил оставить позади Гайи, истаявшее воспоминание, и отправился в направлении неизвестного Элвера, на родину своего друга, где доселе ему еще не довелось побывать.

Вдали виднелись холмы, именуемые в этих краях Зубами Шенкха, местного демона-бога, и Элрик по караванному пути направился к нескольким домишкам, окруженным стеной из бревен и глины; место это называлось великий город Туму-Каг-Санапет Нерушимого Храма, столица Беззакония и Несчитанных богатств,— именно так его назвали Элрику. Вдруг мелнибониец услышал за спиной протестующий возглас и, обернувшись, с удивлением увидел, как с ближайшего холма кто-то летит вверх тормашками, а впереди из невесть откуда взявшейся грозовой тучи несутся серебряные стрелы молний. Лошади альбиноса заржали и в страхе попятились. Золотисто-алое сияние разлилось по небосводу, словно наступил рассвет,— но тут же померкло; взвихрились синие и бурые смерчи, стаей спугнутых птиц разлетевшиеся по сторонам... а затем и они исчезли, оставив лишь пару облачков в уныло обыденном небе.

Решив, что явление это достаточно необычно и заслуживает большего, чем обычное его рассеянное внимание, Элрик подъехал к невысокому рыжеволосому человечку, с трудом выбиравшемуся из канавы на краю серебристо-зеленого поля. С опаской посмотрев на небо, незнакомец попытался запахнуться в потрепанный плащ. Плащ, однако, не сходился на нем, но не потому, что был мал, — все карманы его, наружные и внутренние, были битком набиты книгами. На человеке были серые клетчатые штаны и высокие черные ботинки на шнурках; когда он согнул ногу, чтобы рассмотреть прореху на колене, оказалось, что у него носки ярко-красного цвета. Лицо с жидкой бородкой было бледным и веснушчатым, но на нем горели голубые глаза, внимательные и по-птичьи настороженные. Похожий на клюв нос придавал ему сходство с огромным и необыкновенно серьезным зябликом. При виде Элрика он поспешил отряхнуться и с беззаботным видом двинулся к альбиносу.

— Как ты полагаешь, господин, соберется ли дождь? Я вроде как только что слышал удар грома. Меня даже с ног сбило. — Незнакомец немного помолчал, оглядываясь в недоумении. — Кажется, я держал в руке кружку эля. — Он почесал взъерошенную голову. — Ну да, сидел себе на скамейке у «Зеленого друга» и пил эль… А глядя на тебя, сэр, я бы не сказал, что ты свой в Патни. — Человек опустился на поросшую травой кочку. — Боже правый! Похоже, я опять переместился! — Он взглянул на Элрика и, похоже, узнал его. — По-моему, сэр, мы где-то встречались. Или ты просто был темой моих стихов?

— Боюсь, я не совсем тебя понимаю, — отозвался альбинос, спешившись. Чем-то этот странный, похожий на птицу человечек привлекал его. — Меня зовут Элрик из Мелнибонэ, и я просто скиталец.

— Мое имя Уэлдрейк, сэр. Эрнест Уэлдрейк. Я тоже немало попутешествовал, хотя и не по своей воле: покинул Альбион, прибыл в викторианскую Англию, где ухитрился даже прославиться, затем оказался в елизаветинской эпохе. Понемногу начинаю привыкать к этим внезапным перемещениям. Но кто же ты такой, господин Элрик, если не из театрального мира?

Едва понимая половину из того, что наговорил незнакомец, альбинос тряхнул головой.

— Я вот уже некоторое время как наемник. А чем занимаешься ты?

— Я — поэт! — Уэлдрейк напыжился, принялся рыться по карманам в поисках какого-то тома, а не найдя, развел руками, словно показывая, что не нуждается в верительных грамотах, и сложил на груди тощие руки. — Я был поэтом и воспевал и двор, и сточные канавы, это известно всем. И до сих пор жил бы при дворе, когда бы доктор Ди не возжелал продемонстрировать мне наше греческое прошлое. Что, как я потом узнал, было невозможно.

— Так ты даже не представляешь, каким образом оказался здесь?

— Весьма смутно, сэр. Ага, я тебя вспомнил. — Он щелкнул длинными пальцами. — Ну конечно — я про тебя писал!..