Академия. Вторая трилогия - Бир Грег. Страница 38

— Это стоит немалых денег. И анализ затрат и пользы показывает, что было бы гораздо выгоднее работать над вами обоими одновременно, вместе.

— И что, никакого уединения? Нет, это просто невозможно — поддерживать разумную беседу с женщиной!

Для усиления сценического эффекта Вольтер развернулся к ней спиной. Он был очень неплохим актером — это признавали все, кто видел, как Вольтер исполнял роли в собственных пьесах при дворе Фридриха Великого. Он умел подмечать удачные сцены, видел заложенный в них драматический потенциал. А эти создания были так бледны и невыразительны, они совсем не привыкли к бурным всплескам ярких эмоций, искусно сыгранных хорошим актером.

Голос ученой дамы потеплел:

— Избавься от него, и я полностью тебя модернизирую.

Вольтер повернулся и поднял вверх тонкий и длинный указательный палец, обращаясь к добродушному монаху — единственному человеку в сутане, присутствие которого мог выносить. Повинуясь его жесту, монах тихо встал и выскользнул из комнаты, аккуратно прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.

Вольтер отпил глоток прекрасного шерри, какой подают при дворе короля Фридриха, и прочистил горло.

— Я требую, чтобы вы убрали из памяти Девы воспоминания о ее последнем тяжком испытании. Это крайне затрудняет наше общение, точно так же как епископы и косные официальные власти затрудняют публикацию умных литературных произведений. И, кроме того… — Вольтер запнулся, словно ему было неловко проявлять чувства более мягкие, чем раздражение. — Она страдает. Я не в состоянии это вынести.

— Я не думаю…

— И еще, раз уж мы об этом заговорили… Уничтожьте в моей памяти воспоминания о тех одиннадцати месяцах, которые я провел в Бастилии. И еще мое поспешное бегство из Парижа — собственно, даже не само бегство, ведь практически вся моя жизнь прошла в скитаниях, в изгнании… Нет. Уберите только причины бегства, а следствие оставьте как есть.

— Ну, я не знаю…

Вольтер стукнул кулаком по крышке богато украшенного резьбой и инкрустацией маленького дубового столика.

— Если вы не избавите меня от кошмаров прошлого, я не смогу свободно работать!

— Простая логика…

— С каких это пор логика сделалась простой? Я не могу «просто» сочинить философское произведение — как абсурдно, что таких, как Официант-213-ADM, лишают гражданских прав только на том основании, что у них, дескать, нет души. Этот Официант — удивительный парнишка, вы не находите? Что и говорить, он смышленее доброй дюжины святых отцов, с которыми я был знаком! Разве он не умеет разговаривать? Отзываться на чувства? Желать чего-то? Он до безумия влюблен в золотоволосую девушку-буфетчицу. Так разве он не должен иметь точно такое же право на счастье, как вы или я? Если у него нет души — то и у вас ее тоже нет. Есть ли у вас душа — можно понять только по вашему поведению. А из поведения Официанта явственно следует именно это: душа у него есть!

— Я вынуждена с вами согласиться, — призналась ученая дама. — Однако что касается поведенческих реакций Официанта-213-ADM, то это не более чем симулятор. Машины с развитым самосознанием уже много тысячелетий как вне закона.

— В чем я сильно сомневаюсь! — воскликнул Вольтер.

— И насколько это вызвано саркианским программированием?

— Ни на йоту! Права человека…

— …вряд ли следует распространять и на машины. Вольтер рассердился не на шутку.

— Я не смогу и не стану свободно высказывать свое мнение по столь щекотливым вопросам — до тех пор, пока вы не избавите меня от воспоминаний о тех страданиях, какие я перенес из-за того, что открыто выражал свое мнение!

— Но твое прошлое — это неотъемлемая часть твоей личности. Без всего того, что ты пережил, ты бы…

— Чушь! Полная чушь! А правда состоит в том, что на самом деле я не отваживался говорить, что думаю, — по очень и очень многим поводам. Возьмем хотя бы этого пуританина-жизнененавистника Паскаля, его взгляды о первородном грехе, чудесах и прочей подобной ерунде. Так вот, я не смог тогда решиться и не сказал, что я обо всем этом на самом деле думаю! Всегда — понимаете, всегда! — я вынужден был просчитывать, во что мне обойдется любое, даже малейшее покушение на светские условности и глупейшие обычаи.

Ученая дама очень мило прикусила губку.

— И все же у тебя здорово получалось, насколько мы теперь можем догадываться. Ты был очень знаменит. Мы не знаем твоей истории, не знаем даже, из какого ты мира. Но из твоих воспоминаний становится ясно…

— А Дева? Она пострадала гораздо больше, чем я. Она заплатила за свои убеждения наивысшую цену. Распятие на кресте ничуть не страшнее, чем то, что перенесла бедная девочка, которую привязали к позорному столбу и сожгли! И теперь только раскури перед нею добрую трубку — до чего я, к слову сказать, большой любитель, — и у нее уже глаза закатываются от ужаса.

— Но ведь это тоже основа ее личности.

— Разумные беседы невозможно вести в атмосфере угроз и устрашения. Если наше предназначение — быть справедливыми судьями, умоляю, избавьте нас от этих кошмаров, иначе мы не сможем открыто высказывать свои мысли и не сумеем вдохновить на это других. В противном случае эти дебаты будут подобны олимпийским соревнованиям по бегу, когда у бегунов к ногам привязаны свинцовые гири.

Ученая дама ответила не сразу.

— Я… Я постараюсь вам помочь. Правда, не уверена, что у меня что-нибудь получится.

Вольтер язвительно фыркнул:

— Я достаточно много знаю о ваших методах работы. И знаю, что исполнить мою просьбу вы можете без малейших затруднений.

— Ты прав, технически это совсем не трудно. Но дело в другом. С точки зрения этики я не вправе распоряжаться программой Девы по своему разумению, в угоду своей или твоей прихоти.

Вольтер вздернул подбородок.

— Я полагаю, мадам невысокого мнения о моей философии? А на самом деле…

— Вовсе нет! Я думаю о твоем мире! У тебя — замечательный, выдающийся ум, а если подумать, из каких глубин прошлого он явился, это вообще не вообразить как удивительно. Как бы мне хотелось, чтобы в Империи были люди, подобные тебе! Но твоя точка зрения, хоть она и логически обоснована, все же ограниченна — из-за того, о чем ты не знаешь, а потому не берешь в расчет.

— Это ты так о моей философии?! Она всеобъемлюща, универсальна!

— А я работаю на «Технокомпанию», и мои заказчики — Хранители, а их представитель — господин Бокер. И профессиональная этика велит мне предоставить им Деву такой, как они потребуют. И я не стану освобождать Деву от воспоминаний о пытках и казни — если только не уговорю их включить это в заказ. А Марку придется просить разрешения у компании и своих заказчиков, Скептиков, на то, чтобы уничтожить часть воспоминаний у тебя. Он с удовольствием возьмется за это, можешь мне поверить. Кроме того, его Скептики гораздо более сговорчивы, чем мои Хранители. Ведь так ты получишь преимущество…

— Совершенно с вами согласен, — неожиданно уступил Вольтер. — Избавить меня от страхов и комплексов, а Деву оставить такой, как есть, — это, конечно же, несправедливо и неэтично. Этого не одобрил бы ни Локк, ни Ньютон.

Ученая дама молчала довольно долго.

— Я поговорю со своим начальством и с господином Бокером, — наконец, сказала она. — Но на твоем месте я бы ожидала, затаив дыхание.

Вольтер криво усмехнулся и сказал:

— Мадам забывает, что у меня нет дыхания, которое я мог бы задержать…

Глава 10

Сверкание заставки на экране компьютера в кабинете Марка прекратилось сразу же, как только он вошел к себе. Это значило, что на вызов симов ответила Сибил — у себя в кабинете.

Марка обожгло подозрение. Они договорились не общаться со своими симами по отдельности, наедине, хотя каждый и дал другому соответствующий допуск. Дева никогда не вступала в контакт первой, по своей инициативе. А это означает, что вызов пришел от Вольтера.

Да как Сибил посмела загрузить программу без него! Марк пулей вылетел из кабинета, его раздирало желание немедленно выложить Сибил и Вольтеру все, что он думает об их тайной возне у него за спиной. Но в коридоре Марка со всех окружили телерепортеры с камерами и назойливые журналисты. На то, чтобы от них отделаться, ушло не менее четверти часа, и когда, спустя пятнадцать минут, Марк ворвался в кабинет Сибил, он, конечно же, застал там ту картину, какую и ожидал: Сибил премило болтала с Вольтером с глазу на глаз. Причем она не стала включать сима на весь экран, а уменьшила его до размеров обычного человека.