Академия. Вторая трилогия - Бир Грег. Страница 61

— Значит, вы с Ламерком по-прежнему будете сшибаться лбами.

— Нет, это он будет сшибаться. А я буду уворачиваться.

— Я больше никогда не оставлю тебя одного, — пообещала Дорс.

— Неплохо бы. Ты не притащишь мне добавки из кухонного аппарата? Чего-нибудь такого горячего, вкусного, ужасно вредного для моего организма.

Дорс ушла на кухню, Гэри принялся с аппетитом поглощать еду и запивать ее пивом. Он ел и не думал ни о чем, кроме обеда. Вернулась Дорс, принесла что-то жареное, под густым коричневым соусом. Гэри съел все до крошки, так и не спросив, что же это было.

— А вы человек со странностями, профессор.

— До меня доходит чуточку медленнее, чем до других людей.

— Ты просто научился не сразу думать о том, что тебя беспокоит, не сразу реагировать — а только тогда, когда будет подходящее место и время.

Гэри прищурился и отпил еще пива.

— Может, и так. Надо будет об этом подумать.

— Ты с таким аппетитом ешь пишу рабочих… И где это, интересно, ты научился фокусу с защитными реакциями?

— И где же, по-твоему?

— На Геликоне.

Гэри подумал о том, что сказала Дорс.

— М-м-м… Рабочий класс. Мой отец попал в крупные неприятности, и нам приходилось переживать тяжелые времена. Когда я был мальчишкой, я только по счастливой случайности не подхватил лихорадку. Вылечиться все равно не смог бы — у нас не хватило бы денег на оплату лечения.

— Понятно. Денежные затруднения — я помню, ты мне как-то рассказывал.

— Да, финансовые затруднения… И еще — его вынуждали продать землю. Но он занял денег под залог земли, посадил больше и собрал прекрасный урожай, не отступив от своих взглядов на жизнь. Всякий раз, когда фортуна поворачивалась к нему спиной, мой папа только стискивал зубы и упорно продолжал гнуть свою линию. Какое-то время эта стратегия себя оправдывала, поскольку мой отец неплохо разбирался в земледелии. Но потом случился грандиозный кризис рынка, который задел и его хозяйство, — и папа потерял все, что имел.

Гэри говорил быстро, не отрываясь от еды, и, непонятно почему, это казалось ему совершенно правильным.

— Понятно. И тогда он взялся за ту опасную работу…

— Которая его убила… Да.

— Понятно. И ты тоже стал там работать, чтобы помочь матери. И в эти тяжелые времена ты научился сдерживать свои желания и порывы — откладывать их до тех пор, пока не представится удобный случай.

— Если ты еще раз скажешь «понятно», я не позволю тебе смотреть, как я буду принимать душ!

Дорс улыбнулась, и на ее лице появилось лукавое и проницательное выражение.

— Ты полностью соответствуешь определенным параметрам. Ты — очень сдержанный мужчина. Такие мужчины строго себя контролируют и очень неохотно раскрывают свой внутренний мир. Они не из тех, кто любит с кем-нибудь поболтать.

— Разве что со своими женами. — Гэри перестал есть.

— Ты почти не уделяешь времени разговорам не о делах весь Университет об этом судачит, — но со мной ты разговариваешь откровенно.

— Я стараюсь не болтать попусту.

— Да, быть мужчиной — это так трудно…

— Быть женщиной — тоже, но ты великолепно с этим справляешься.

— Будем считать, что это — просто комплимент.

— А это и есть комплимент. Даже просто быть человеком — ужасно трудно.

— Уж кто-кто, а я знаю, можешь мне поверить. Ты… научился всему этому на Геликоне?

— Я научился заниматься только самыми существенными делами.

— И ненавидеть кризисы. Они могут погубить тебя. Гэри отпил еще пива, холодного и крепкого.

— Я не думал об этом с такой точки зрения.

— Почему ты не сказал сразу?

— Потому что сразу я этого не знал.

— Вывод: когда ты общаешься с женщиной, ты упрятываешь как можно больше себя во внутреннее пространство, закрытое ото всех посторонних.

— Это пространство — между нами двоими.

— Такое геометрическое сравнение ничем не хуже любого другого. — Дорс чуть оттопырила кончиком языка нижнюю губу, как она делала всегда, когда о чем-то задумывалась. — И ты полностью посвятил себя поискам способов уклониться от расплаты, которую требует жизнь?

— Расплаты за… кризисы?

— То, что ты можешь предвидеть, можно попытаться исправить. Или избежать. Как-нибудь изменить ситуацию.

— Твой анализ ведет к ужасным выводам.

— Самые ужасные подробности я опускаю, но они будут в домашнем задании.

— Обычно в таких разговорах не обходится без фразочек типа «оптимально закрепленная личность». Я все жду, когда же ты прибегнешь к этому жаргону, чтобы окончательно загнать меня в угол. — Гэри прикончил очередную бутылку пива и почувствовал себя гораздо лучше.

— Еда — одно из самых жизнеутверждающих занятий.

— Именно поэтому я и ем.

— Ты, наверное, хочешь меня рассмешить?

— Нет. Я как раз прикидываю, как применить твою теорию.

Мне нравится мысль о ненависти к непредсказуемости и кризисам, которые приносят людям много страданий.

— Империям тоже — когда они рушатся. — Согласен.

Пиво закончилось, и Гэри стал подумывать, не открыть ли еще бутылочку. Правда, еще немного пива — и он начнет пьянеть. Гэри предпочел бы избавиться от засевшей в глубине души тревоги каким-нибудь другим способом.

— Ну у тебя и аппетит! — улыбнулась Дорс.

— Ты даже не представляешь, каков он на самом деле! Между прочим, у человека, которого недавно чуть не убили, разыгрывается аппетит не только на еду. Может, мы с тобой перейдем к домашней работе?

— Ты наверняка что-то задумал. Гэри улыбнулся.

— Тебе никогда не догадаться — что именно…

Глава 4

Он еще больше стал дорожить работой, когда на нее перестало хватать времени.

Гэри совершенно неподвижно сидел в своем кабинете, выключив свет, и смотрел на трехмерные уравнения, исходящие из голопроектора и струящиеся в воздухе, похожие на светящийся туман.

Ученым Империи уже тысячи лет назад были известны основные положения психоистории. В незапамятные времена были выведены двадцать шесть стабильных и относительно стабильных разновидностей общественных систем. Было изучено множество различных планет, впавших в варварство, — как, например, Поркос с его культом Ярости или Лиззис с его махровым матриархатом.

Гэри всматривался в знакомые очертания, а его модель шаг за шагом преодолевала века галактической эволюции. Некоторые системы общественного устройства доказали свою стабильность только в ограниченных, очень малых масштабах.

В воздухе перед Гэри Селдоном висели разновидности всех общественных систем, попадавших в категорию стабильных Зон: примитивный социализм, религиозный феминизм и кланово-родовой строй. Это были три могучих кита человеческой социологии, островки порядка в море хаоса.

Некоторые системы общественного устройства благополучно проходили период относительной стабильности, а затем распадались: теократия, трансцедентализм и феодализм. Феодализм, как правило, появлялся в тех культурах, где люди были знакомы с металлургией и сельским хозяйством. Но для того, чтобы на планете установился феодальный строй, она должна была довольно заметно скатиться вниз по уровню развития.

Имперские ученые долго доказывали, что Империя, связанная воедино множеством узких пространственно-временных тоннелей и тяжеловесных гиперпространственных транспортных кораблей, — самая лучшая разновидность устройства человеческого общества. И это действительно было доказано — долголетним благополучием Империи.

Господствующая модель социального устройства — мягкий имперский феодализм — базировалась на том, что человеческому обществу свойственна определенная иерархия. Соответственно представителям привилегированного класса свойственны династические амбиции и стремление сохранить и передать по наследству свои привилегии — власть и все, что сопутствует власти. Они привержены идее единства и величия Империи. Для большинства аристократов сама сущность истории состоит в бессмысленной погоне за величием.