Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Сарнов Бенедикт Михайлович. Страница 41

Хорошо зная их обоих, я иначе объясняю причину того выбора, который Владимир Емельянович Максимов и Андрей Донатович Синявский сделали в тот критический момент нашей истории.

Часть третья

Как вожделенно жаждет век

проделать брешь у нас в цепочке…

Булат Окуджава

Если бы подписи под «Письмом сорока двух» собирались не в такой спешке,

подписавших его оказалось бы не сорок два, а не меньше восьмидесяти, может быть, даже и больше. Во всяком случае, подписи всех, кто на картине Биргера, вспомнившейся Булату, сидел «рядком, и красные бокалы у каждого из нас – в изогнутой руке», уж точно бы там красовались.

Но в лихорадочной спешке организаторы этой акции обзвонили только тех, кого в тот момент успели вспомнить, и вышло так, что в числе подписавших этот исторический документ оказались Таня Бек, Андрей Дементьев, Александр Иванов, Эдмунд Иодковский, Татьяна Кузовлёва и Римма Казакова, но не оказалось ни Фазиля Искандера, ни Войновича, ни Льва Копелева, ни Олега Чухонцева, ни Эдисона Денисова, – не говоря уже о самом Биргере, который, если бы к нему обратились, конечно, как и все мы, без колебаний поставил под этим письмом свою подпись. Как – наверняка – и те его модели, которые запечатлены на других его полотнах: Вася Аксёнов, Коля Панченко, Игорь Виноградов, Алла Демидова, Игорь Кваша, Григорий Поженян.

Не умри он пятью годами раньше, конечно же, – у меня нет в этом сомнений! – поставил бы свою подпись под этим письмом и Юлик Даниэль. Даже если бы пришлось ему при этом поссориться со своим другом и однодельцем Андреем Синявским. А может быть – не исключаю и такой вариант, – Юлику удалось бы удержать Андрея от его намерения вступить в постыдный альянс с Максимовым.

Все мы были, как говорится, люди одного круга, и все в тот момент были на стороне Ельцина.

Но прошло немногим более двух лет – и арифметика была уже совсем другая.

В 1993-м из людей «нашего круга» только двое (Максимов и Синявский) осудили Ельцина.

А в 1996-м из всех нас только двое не отступились от него, продолжали его поддерживать: Вася Аксёнов и Мариэтта Чудакова.

Причиной того, что все, кого мы считали «своими» (за исключением этих двоих), от него отшатнулись, стала чеченская война.

В 90-м, оказавшись в Америке (в Вашингтоне),

мы с женой познакомились с известным нам до того только по радиоголосам югославским философом-диссидентом Михайло Михайловым. Он сразу же стал для нас Мишей и в этом качестве оставался все последующие годы.

В 92-м Миша приезжал в Москву, и мы с ним радостно обнялись, как друзья и единомышленники.

Единомыслие наше и в эту нашу встречу не было омрачено никакими серьезными разногласиями. Лишь в одном пункте оно было нарушено.

Миша очень болезненно воспринял кровавый распад его родной Югославии. И уверял, что и нам не миновать такого же страшного и кровавого распада. Если маленькая Югославия, распадаясь на части, не обошлась без гражданской – межнациональной – войны, то как можно предполагать, что гигантскую сталинскую империю зла чаша сия минует. «Нет, и не надейся! – говорил он мне. – Горькую чашу эту и вам придется испить до дна».

Я возражал. Говорил, что Ельцин довольно ловко провел наш неуклюжий корабль через все угрожающие нам рифы. Одобрял многими тогда осуждавшуюся его формулу-обращение к малым народам, входившим в состав России: «Возьмите себе столько суверенитета, сколько сможете проглотить». Говорил, что именно благодаря этой счастливо им найденной формуле ему удалось мирно сохранить в составе России бурливший и уже готовый к отпадению от Федерации Татарстан.

Развязанная Ельциным чеченская война нанесла этому моему прекраснодушию сокрушительный удар.

Не прошло и года после того, как он спас страну от гражданской войны, которую чуть было не развязала банда Хасбулатова, Руцкого и Макашова, и вот сам же нас теперь в нее и ввергает.

От такого неожиданного поворота событий все, кого я назвал людьми «нашего круга», были в шоке. И единодушно этот новый ельцинский политический курс осудили.

И вот – дело было уже в 1996-м, накануне приближавшихся новых выборов президента – появляется в «Московских новостях» статья Васи Аксёнова, в которой я читаю:

...

От правозащитников вы сейчас не услышите критики в адрес коммунистов, они все заняты защитой Дудаева. Юлий Ким ведет свою «сотню интеллигенции» и требует от правительства капитуляции перед горским паханом. <…> За огромным большинством сообщений из Первомайского, как и за большинством оценок, стоит пламенная страсть: добить Ельца.

Не в последнюю очередь именно это неожиданное заявление моего старого друга (а в политических симпатиях и предпочтениях всегдашнего единомышленника) и толкнуло меня тогда выступить со статьей на эту жгучую политическую тему.

Статью эту я сочинял не один, а с Аликом Бориным. Называлась она «Меньшее зло?» – именно вот так, в иронических кавычках и с ироническим вопросительным знаком в конце фразы, – и появилась в той же «Литературной газете», на страницах которой не так давно мы выступали «без пиджаков».

Начиналась эта наша запальчивая статья прямой атакой именно на Аксёнова:

...

Начнем с того, что никто из нас не взывает к капитуляции. Хотя мы, конечно, отдаем себе отчет в том, что немедленный выход из войны в нынешних условиях многими будет воспринят именно как капитуляция огромной России перед маленькой Чечнёй. Но почему «перед паханом», а не перед народом, защищающим свою жизнь и свободу? И почему капитуляция России, а не бездарного, безмозглого военно-политического руководства, втянувшего нас в эту позорную, никому не нужную, гибельную войну?

Аксёнов может возразить: что же это за народ, который уголовного пахана превратил в своего национального лидера? Но в том-то и дело, что в лидера всего чеченского народа Дудаева превратила мудрая политика нашего президента. Пахан уже качался. Едва ли не половина нации от него отвернулась. Но, как только первый российский танк пересек границу Чечни, как только первая бомба, сброшенная с российского самолета, обрушилась на мирное население чеченской столицы, Дудаев тотчас же стал общенациональным вождем. «Защита конституционного порядка» по методу генерала Грачёва разбудила историческую память маленького народа, у которого к карательной политике метрополии (и старой, и новой – от Ермолова до Сталина) был свой, давний счет.

Мы знаем, что есть сторонники – в том числе и занимающие высокие государственные посты – другого решения чеченской проблемы. Единственно возможным выходом из тупика, в котором мы оказались, им видится немедленная и окончательная победа. Неужели Аксёнов с ними? Не видит он разве, как блистательно владеют наукой побеждать наши замечательные полководцы, герои Самашек и Первомайского? Да и какой ценой он готов оплатить эту призрачную победу? Еще тысячами искалеченных и убитых? Новыми триллионами рублей, сжигаемых в огне этой бесперспективной войны? Последними надеждами на успех реформ? Крахом демократических преобразований? И в итоге – уж безусловно! – приходом к власти столь ненавистных – и ему, и нам – коммунистов?

Пламенной страсти «добить Ельца!» Аксёнов противопоставляет свою пламенную страсть: спасти и сохранить его.

От кого же Аксёнов и некоторые другие авторы, выступившие в последнее время, бросились вдруг так пылко защищать Ельцина?

(Бенедикт Сарнов, Александр Борин. Девяностые)

На этот вопрос, вторя Аксёнову, отвечала (в парижской газете «Русская мысль») Мариэтта Чудакова.

Защищать Ельцина, объявила она, ей приходится от демократически настроенной интеллигенции. Потому что не власть оттолкнула от себя интеллигенцию, а наоборот – демократическая интеллигенция сама оттолкнула от себя власть. Оттолкнула, потому что не сумела, не научилась, не захотела с ней сотрудничать.