Следствие по-русски 2 - Леонтьев Дмитрий Борисович. Страница 26

— Рано или поздно материализуется, — уверенно сказал Разумовский. — Только нам с тобой надо рано, а не поздно. Вот потому-то и приходится…

Он затормозил так резко и неожиданно, что я едва не стукнулся лбом о ветровое стекло.

— Да ты что?! — возмутился я, но, заметив появившегося перед машиной Никитина, замолчал.

Майор быстро обошел машину, открыл заднюю дверцу и, запрыгнув в салон, скомандовал:

— Быстро поехали! Давай задний ход и за угол, скорее!

Иерей послушно выполнил распоряжение, отъехав за угол дома.

— А теперь разворачивайся и гони отсюда, — сказал Никитин и устало откинулся на спинку сиденья. — Нельзя вам в отделе показываться. Я вас тут уже полчаса жду. Звонил в Кировский, но там сказали, что вы уже уехали. Беда у нас. Ракитин застрелился.

Разумовский опять вдавил педаль тормоза так, словно ногой топнул.

— Поехали, говорю! — прикрикнул Никитин. — Не хватало мне еще…

— Нам нужно в отдел, — сказал я. — Я хочу знать…

— Я сказал — нет! — перебил меня Никитин. — Там сейчас столько начальства, прокуратуры, спецслужб… Щербатов там.

— Ну вот этого-то я совсем не боюсь! — рассвирепел я, медленно осознавая услышанное. — Это ему меня бояться нужно!

— Вот потому-то вам в отделе показываться и не стоит, — резко заметил Никитин. — Вы еще не поняли, во что вляпались? Нет?! Раньше понимать надо было. Я сказал, не поедете, значит — не поедете! Мне одного Ракитина достаточно. Я и так едва выбрался, чтоб вас предупредить. О вас они еще мало знают. И знать им больше не нужно.

— Как это случилось? — спросил Разумовский, как-то разом обмякая.

— Говорят, что девчонка… Вроде одна из тех, что на квартире была, на той, которую вы разгромили… Передала ему деньги и получила за это наркотики. Весь процесс проходил под контролем спецслужб, так что опровергнуть здесь что-либо сразу не так-то просто. Деньги были помечены, через окно велась скрытая съемка. Вот только прослушивания почему-то не было. Нет записей их диалога. Он что-то заподозрил, закрылся в кабинете и, когда стали ломать дверь…

— Это же неправда! — задохнулся я. — Это же… Это же убийство! Я знаю, кто стоит за всем этим.

— И что? — холодно спросил Никитин. — Что ты собираешься делать со своими знаниями? Жаловаться пойдешь? В газетах свои догадки опубликуешь? Лично всех участников перестреляешь? Попробуй только сунься. Вы еще не успели осознать всю подоплеку происходящего! Сперва в себя придите, а потом уже горячитесь.

— Какое «потом»?! — заорал я. — Какое это «потом»? Это же чистой воды провокация!

— Зато очень надежно сшитая, — заметил Никитин. — И если вы сейчас туда сунетесь, то как раз успеете принять участие в конкурсе «подозреваемых». А вам этого не надо. Вам надо взять их за… за горло и придушить. Вы должны довести дело до конца и пригвоздить этого подонка к стене, как бабочку — булавкой. Я этого хочу! Я этого очень хочу! И поэтому я не позволю вам сейчас поехать в отдел, устроить там истерику с мордобитиями и угодить за решетку! Игорь погиб. Он погиб, желая, чтоб вы довели это дело до конца. И вы доведете его до конца, ясно?!

Я с шумом выдохнул и, уже понимая, что он прав, проворчал:

— Одно другому не мешает… Что теперь будет? Я имею в виду эту лажу с наркотиками?

— Не знаю, — сказал Никитин. — Может быть, теперь спустят на тормозах. Все же дело «паленое» — не дай Бог, где всплывет, грехов не оберешься. Все же свидетели есть и официально фиксировать их показания совсем ни к чему. А теперь им эти улики не нужны. Борьба имела смысл чуть раньше.

— Почему он застрелился? — спросил я. — Ведь можно было попытаться что-то предпринять… Как-то попытаться…

— Есть вещи пострашнее смерти, — сказал Никитин. — Если б его посадили, семья его вряд ли смогла бы продержаться. А сейчас, если дело все же решатся замять, они получат пособие, пенсию, будут обеспечены хоть минимально. Есть и другие факторы. Он был офицером. А это о многом говорит. А вот это я вынул из его магнитофона. Держите.

Он протянул нам магнитофонную кассету. Удивленный, я взял ее и разглядел на этикетке неровные, торопливые строчки: «Грузовая машина. Предположительно желтая кабина. Мусор. Пономарева. Найдите этого ублюдка».

— Найдем, — сказал я, зажимая кассету в руке. — Обязательно найдем…

* …и я бегу, не ведая дороги,

куда бегу, ей-Богу, не пойму.

Но где-то там, у смерти на пороге,

свеча пасхальная огнем пронзает тьму…

Заслышав в коридоре шаги Разумовского, я щелкнул клавишей магнитофона, и песня смолкла.

— Она мне даже дверь не открыла, — сказал иерей, тяжело опускаясь в кресло. — Ревет в голос. Твердит, что ее заставили, что она не хотела, что ее использовали, что она… Я понял, что Ракитин заходил к ней, она рассказала ему упоминание Духовича о грузовике, а их разговор услышал горбун. Дальше догадаться несложно: он связался с Щербатовым, и за полчаса все было подготовлено… Но от нее уже ничего не добьешься. Сломана окончательно. Они ее сапогом об асфальт размазали. А у тебя как?

— Как Никитин и предполагал, дело осторожно спускают на тормозах. Его жене даже соболезнования принесли, а это значит, что шум поднимать не будут. Шум для них сейчас куда опасней, чем для Игоря. На мусорной свалке нашли человеческие останки. Ребята подключили «убойный» отдел, прокуратуру. Взялись всерьез. Спецслужба «случайно» допустила в газете утечку информации о положении дел в порнобизнесе. Цифры, суммы, названия фирм, прикрытия, кураторов, статистику, даже подноготную о детской преступности и «черном порно». Правда, тут же поднялись вопли о бездействии милиции, повальной коррупции, связях с организованной преступностью… Знаешь, кто орет больше всех?

— Щербатов? — догадался иерей.

— Он. Взялся за разработку ребят из спецслужбы на предмет коррумпированности. Они же вроде как отвечают за это «безобразие». Двенадцать человек на весь город… Но ничего, дело привычное: собака лает — караван идет. Во сколько ты едешь на похороны Ракитина?

— Я? — удивился Разумовский. — Ты хочешь сказать — «мы»?

— Я не поеду, — сказал я. — Мне еще нужно кое-что сделать. Ты уж там без меня… простись с ним.

— Что ты задумал? — требовательно глядя на меня, спросил иерей.

— Ничего, — сказал я. — Ровным счетом ничего. Просто нужно встретиться с двумя людьми. Поговорить.

— Коля!

— Отстань, Андрей, — попросил я. — У меня очень плохое настроение. Могу нагрубить. Пожалуйста, отстань. И вот что еще. Заверни по дороге в офис… Знаешь, где работал Ракитин по ночам? Возьми там одну девушку. Директора. Она очень просила. Только… Не знакомь ее с семьей Ракитина. Придумай что-нибудь. Скажи, что она с тобой. Хорошо?

— Коля, — было видно, что иерей старается говорить как можно мягче, — ты мне честно скажи: ты не с Щербатовым решил… э-э… счеты свести?

Я удивленно посмотрел на него:

— При чем здесь Щербатов? Он не центральная фигура в системе. Не будет Щербатова — другой придет, такой же, если не хуже. Ты же знаешь: до таких мест не дослуживаются, на такие места назначают. Настанет время, и с Щербатовым разберемся. И с такими же, как он. Я буду ждать этого времени. И дождусь. Нет, не беспокойся. Все куда проще и банальней. Просто нужно встретиться с людьми и поговорить.

Иерей взглянул на часы и поднялся:

— Может, все же поедешь?

— Ступай, Андрей, ступай, — сказал я. — Поклонись ему от меня.

Разумовский с сомнением посмотрел на меня, покачал головой и вышел. Я прислушался к скрежету ключа в замке, к удаляющимся шагам и, сняв трубку телефона, набрал номер:

— Кирилл Григорьевич? Это вас Куницын беспокоит.

— А-а, Николай! — обрадовался профессор. — А я уж было подумал, что обо мне позабыли. Отдали кассету и пропали. Проштудировал я всю информацию, проанализировал… Хотя, скажу честно: все эти дни я и сам был на грани нервного шока. Но теперь могу рассказать кое-что новое о его психологических особенностях. Думаю, вам это пригодится.