Великий Бисмарк. Железом и кровью - Власов Николай. Страница 28

Заместителем короля, а год спустя регентом стал его младший брат, принц Вильгельм Прусский. Ставший в 1850-е годы носителем надежд умеренно-либеральной оппозиции, он открыто заявлял о своей готовности учитывать требования времени. Начало его правления связывалось многими с надеждами на перемены в прусском государстве. И действительно, Вильгельм на первых порах оправдывал ожидания. Осенью 1858 года он провозгласил «Новую эру» и сформировал весьма либеральное министерство во главе с дальним родственником короля Карлом Антоном фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, которое 8 ноября выступило с программой достаточно масштабных преобразований. В их число входили отмена ряда сословных привилегий, ограничение влияния церкви, расширение свободы прессы и образования. Во внешней политике акцент делался на «моральных завоеваниях» в Германии – Пруссия должна была в первую очередь создать себе имидж современного и прогрессивного государства, который привлекал бы к ней немецкую общественность. Казалось, что в Берлине подул ветер перемен. Далеко не сразу выяснилось, насколько поверхностным являлся либерализм нового правителя. Воспитанный как солдат, Вильгельм был известен своими пристрастиями к армии и полагал наилучшей формой правления просвещенный абсолютизм в стиле Фридриха Великого.

Все эти перемены не радовали Бисмарка. Вместе с Вильгельмом к власти пришли его противники – «партия еженедельника». Как бы сложно ни складывались отношения с Герлахами, Бисмарк все же считался их сподвижником, человеком «камарильи». Поэтому вполне понятен тот негатив, с которым он относился к новому правительству. «Ни одного государственного дарования, только посредственности, ограниченные умы» – так характеризовал он новый кабинет^[135]. Особенно резкую реакцию вызвало назначение на пост министра иностранных дел графа Шлейница, любимца принцессы Аугусты, которого Бисмарк называл «гаремным министром». В запальчивости он писал сестре: «Если меня отправят в отставку к радости охотников за должностями, я уеду под защиту пушек Шенхаузена и полюбуюсь на то, как они будут управлять Пруссией, опираясь на левое большинство (…) Надеюсь, что почувствую себя на десять лет моложе, оказавшись на тех же позициях, что и в 1848/49 годах»^[136].

В реальности Бисмарк вовсе не собирался сдаваться без боя. Наладить контакты с Вильгельмом он старался еще в первой половине 1850-х годов. В сентябре 1853 года он писал принцу, предостерегая его от излишнего увлечения либеральными взглядами: «Пруссия стала великой не благодаря либерализму и свободомыслию, а усилиями череды могучих, решительных и мудрых правителей (…) Эту систему мы должны сохранить и в дальнейшем, если хотим укрепить монархию. Парламентский либерализм может быть временным средством для достижения цели, однако он не может быть целью нашей политики»^[137]. На тот момент это вполне отвечало собственным представлениям Бисмарка. К слову сказать, в том же документе он защищал позиции традиционного юнкерства против профессионального чиновничества, которое называл «самой опасной заразой, которая есть в организме Пруссии».

Весной 1858 года Бисмарк предпринял еще одну попытку, направив Вильгельму обширный – около сотни страниц – меморандум по вопросам внешней политики, озаглавленный «Некоторые замечания о положении Пруссии в Германском Союзе». В нем он развивал свои идеи о необходимости проведения Берлином самостоятельной линии, ориентированной на защиту собственных интересов. Описывая попытки Австрии добиться гегемонии в Германии, Бисмарк отмечал: «В этой системе для Пруссии, если она не хочет отказаться от своего положения европейской державы, места нет. Большое государство, которое хочет и может вести свою внутреннюю и внешнюю политику самостоятельно, опираясь на собственные силы, может пойти навстречу централизации Германского союза лишь постольку, поскольку само будет участвовать в руководстве последним». Более того, по мнению Бисмарка, Пруссия вообще не заинтересована в существовании Германского союза, в котором она изолирована. Однако это вовсе не значит, что ее противником является Германия. «Прусские интересы полностью совпадают с интересами большинства стран Союза, исключая Австрию, однако не с интересами их правительств. Нет ничего более немецкого, чем развитие правильно понятых прусских интересов (…) Пруссия получит полную свободу для выполнения своей миссии в Германии только в том случае, если перестанет придавать большое значение симпатиям правительств малых государств».

И здесь Бисмарк предлагал обратить внимание на национальное движение, которое может стать естественным союзником прусской монархии. «Пруссия может без всякого риска предоставить своему парламенту и прессе больше пространства для действий, в том числе в решении чисто политических вопросов. (…) Королевская власть покоится в Пруссии на столь надежных основах, что правительство может, не подвергая себя опасности, активизировать работу парламента и тем самым получить очень действенный инструмент влияния на ситуацию в Германии. (…) Необходимая Пруссии политика может только выиграть через свою публичность и общественные дискуссии». Помимо всего прочего, активная и целеустремленная внешняя политика будет способствовать решению внутренних проблем – «Пруссак в обмен на рост своего самосознания легко забудет о том, что его беспокоит во внутренних делах»^[138]. По сути своей это был революционный план, предлагавший прусской монархии вступить в союз с прежним противником во имя укрепления своих позиций в Германии и Европе. Несомненно, Бисмарк учитывал при этом взгляды самого Вильгельма, однако столь же несомненно, что все его рекомендации носили вполне искренний характер и давались всерьез.

Однако принц оставил текст без внимания, а при дворе его иронично назвали «Маленькой книгой господина Бисмарка» и сочли попыткой карьериста выслужиться перед новым господином. Уже в январе 1859 года Бисмарк узнал, что его отзыв из Франкфурта является решенным делом. Новая прусская политика «моральных завоеваний» требовала нового лица, и твердолобый реакционер, каковым многие продолжали считать Бисмарка, здесь не годился. Однако просто отправить его в отставку было уже невозможно. Это был не тот молодой депутат ландтага, которому доверили ответственный пост восемь лет назад. Несмотря на то что Бисмарк стоял фактически вне каких-либо группировок внутри прусской политической элиты, он стал величиной, имевшей самостоятельное значение. К тому же опытный дипломат, хорошо известный в европейских столицах, представлял во все времена значительную ценность. В начале марта 1859 года он был назначен «чрезвычайным послом и полномочным министром при петербургском дворе».

Годы, проведенные во Франкфурте, стали весьма важным этапом в жизни Бисмарка – в первую очередь его политической биографии. В годы революции он сделал первые шаги, выступил в роли дебютанта, который при не слишком благоприятных условиях мог исчезнуть с политической арены столь же быстро, как появился на ней. Должность прусского посланника в бундестаге, которую он занимал в течение достаточно длительного по тем временам срока, превратила его не только в опытного и искушенного дипломата, но и в государственного служащего высокого ранга. Теперь с Бисмарком можно было не соглашаться, однако игнорировать его было невозможно. С этого времени он входил в состав политической элиты Пруссии и уже мало зависел от покровительства кого бы то ни было, за исключением монарха. У него были политические друзья, но не менторы и не наставники. Во время его пребывания во Франкфурте с завидной регулярностью возникали слухи о его возможном повышении, вплоть до назначения министром иностранных дел или главой правительства, что само по себе говорит о многом.

Если подводить итог деятельности Бисмарка на своем посту, то он окажется на первый взгляд не слишком впечатляющим. Прусскому посланнику не удалось всерьез поколебать позиции Австрии и добиться для своей страны равноправного положения рамках Германского союза. Все, что он сумел, – это отразить попытки Австрии добиться гегемонии в Германии. Был бы результат принципиально иным, если бы на месте Бисмарка находился другой человек, менее одаренный и хуже сознающий интересы Пруссии дипломат? Ответ окажется скорее отрицательным; политика Австрии, нацеленная на достижение гегемонии и сохранение свой позиции по всем азимутам – в Германии, Северной Италии, на Балканах, – была изначально обречена на поражение.