Будни хирурга. Человек среди людей - Углов Федор Григорьевич. Страница 23

Всем нам бросилась в глаза корректность этого человека. За то время, пока мы сидели в его кабинете, он разговаривал по телефону, к нему заходили люди – со всеми он был вежлив и внимателен. Я не мог не заметить, с каким вниманием наблюдали за ректором пришедшие со мной два молодых специалиста. Они, конечно, много слышали о нем, знали, что К.Я. Кондратьев – большой учёный, автор крупных работ в области изучения атмосферы и влияния её составных частей на климат Земли. Их поразила простота и человечность Кирилла Яковлевича. При этом не было в его словах, поступках ничего от позы, рисовки, которые нередко встречаются у людей, занявших не по заслугам высокий пост и желающих во что бы то ни стало производить хорошее впечатление. Нет, Кирилл Яковлевич вёл себя и просто и естественно, так, что верилось: такой он и дома и с друзьями.

Вот зашла пожилая, скромно одетая женщина. По-видимому, она не совсем хорошо себя чувствовала. Встав навстречу, он подвёл её к столу, поставил стул и помог сесть. Женщина от волнения долго не могла говорить, вытирала глаза платком. Он терпеливо, участливо ждал, пока она успокоится, а заметив, что она никак не может прийти в себя, позвонил секретарю и попросил принести стакан чаю и поставил перед женщиной.

Оправившись, она изложила свою просьбу. Невольно прислушиваясь, я уловил, что женщина пришла не по адресу, ей надо было обратиться к кому-то другому, но ректор, выслушав её, позвонил в несколько адресов и добился положительного решения вопроса.

Затем к нему пришли сотрудники его кафедры. Один из них, похоже, допустил какую-то большую ошибку. Кирилл Яковлевич, указывая на ошибку, не распекал сотрудника, а выразил сожаление и попросил найти выход из положения.

В кабинете стояло несколько шкафов с книгами. Тихо, чтобы не отвлекать разговаривающих, мы подошли к шкафам. Большинство трудов составляли исследования верхних слоев атмосферы. Тут же была целая полка книг К.Я. Кондратьева. Автор один и тот же, а названия книг разные. И книги солидные, многие изданы за рубежом.

Когда Кирилл Яковлевич, освободившись, подошёл к нам, я спросил:

– Когда вы успели написать столько книг?

– Вы знаете, мне нередко задают этот вопрос, – улыбаясь, ответил он. – Я обычно отвечаю, что для этого надо больше сидеть за письменным столом. Я бы, может, и больше написал книг, да вот видите… профессиональная болезнь. – И он показал довольно внушительную мозоль на ногтевой фаланге третьего пальца правой руки – свидетельство большой и длительной работы за письменным столом.

– Однако, – сказал я, – чтобы столько написать, надо ещё и много знать. Экспериментировать! Вы же ещё так молоды.

Он улыбнулся и перевёл разговор на другую тему.

Вошла секретарь и доложила, что заместитель министра просвещения, находившийся в университете, просит разрешения зайти попрощаться.

– Пожалуйста, пригласите его, – попросил Кирилл Яковлевич.

– Разрешите нам выйти, чтобы не мешать вашему разговору.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, он зайдёт на минуту, только попрощаться. У него было дело к академику Л., и сейчас он собирается уехать.

Заместитель министра, сравнительно молодой человек, держался просто и с большим уважением к хозяину. Ректор принял его очень вежливо, с доброй улыбкой. Но эта улыбка и эта вежливость были нисколько не больше, чем те, что были у него при встрече с той незнакомой ему женщиной.

Когда, провожая гостя в соседнюю комнату, Кирилл Яковлевич вышел, один из моих спутников негромко продекламировал:

– Украшен разум скромностью обычно,

И добротой украшено величье!..

– Вы, конечно, заметили, – сказал я, – что женщина обратилась не по адресу. Как бы на его месте поступил другой? Пожалуй, мог бы сказать, что это меня не касается, и она ушла бы не только разочарованной, но и совсем больной. А он, потратив десять-пятнадцать минут, помог ей, и она ушла от него счастливая, благодарная.

Но вот решили и наш вопрос. Уходя, мои спутники спросили у ректора:

– Кто эти люди? – показали на портреты, висевшие на стене. – Мы знаем одного только Менделеева.

– Члены учёного совета университета, но только бывшие. Менделеев проработал в университете чуть не пятьдесят лет. Математики Ляпунов и Чебышев – основатели так называемой Петербургской школы математиков, химик Лебедев – изобретатель синтетического каучука, физик Теренин и многие другие.

Кирилл Яковлевич с уважением относится к своим учителям, предшественникам. Недаром Александр Сергеевич Пушкин писал: «Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие». А Карамзин говорил: «Государственное правило – ставить уважение к предкам в достоинство гражданину образованному».

4

Не так давно я получил письмо из Киренска, моего родного города. Писали ребята той школы, где я учился.

«Уважаемый Фёдор Григорьевич!

Пишут Вам мальчишки из города Киренска, что расположен на реке Лене. Недавно мы прочитали в нашей районной газете «Ленинские зори» статью о Вас, о Вашем труде и решили написать Вам письмо.

У нас в школе много мальчишек. Многие хорошо учатся, активно участвуют в жизни школы. А вот некоторые учиться не хотят, в школу ходят лишь бы отсидеть, плохо ведут себя, нарушают дисциплину, хотя мечтают стать лётчиками, врачами, космонавтами.

Фёдор Григорьевич, у нас к Вам просьба: скажите нам, что надо делать сейчас мальчишкам, чтобы стать потом уважаемыми людьми, настоящими мужчинами? Напишите, пожалуйста, какой случай Вам запомнился на всю жизнь, когда Вы были мальчишкой. Как Вы дружили? Кто у Вас считался настоящим мальчишкой, за что? Чем Вы занимаетесь сейчас? И ещё, Фёдор Григорьевич, просим Вас отправить нам Вашу фотографию.

У нас в конце декабря в школе будет проходить слёт мальчишек, где мы поведём разговор о том, что надо делать мальчишкам уже сейчас, чтобы стать настоящими мужчинами.

Ждем с нетерпением ответа.С уважением, мальчишки киренской восьмилетней школы № 3».

Признаться, письмо это меня немало озадачило. Мальчишкой я был так давно, что решительно забыл особенности психологии этого возраста, интересы ребячьего племени. С педагогикой как наукой тоже незнаком. Однако отвечать нужно. И я стал перебирать в памяти своих друзей, знакомых – людей, которые мне импонировали своими достоинствами, которых можно было бы поставить в образец ребятам. Вспомнил Кондратьева, московского писателя Петра Трофимовича, таких людей, конечно, встречалось много в моей жизни, о каждом хоть садись и пиши книгу, но надо быть писателем, чтобы высветлить в человеке главное, изобразить черты его характера. Вот хотя бы и Кирилл Яковлевич Кондратьев – как рассказать о нём? Да и никаких подробностей из его жизни я не знаю.

Вот так ребята поставили передо мной серьёзную задачу. Вроде бы пустяк дело – написать письмо школьникам, а поди ты напиши.

Как раз в то время позвонил мне мой добрый знакомый, профессор русской литературы Пётр Сазонтович Выходцев.

– Фёдор Григорьевич, – говорит он, – не можете ли вы посмотреть моего друга – профессора Зубова Владимира Ивановича. Что-то у него не в порядке. Не то печень, не то сердце.

Профессора Зубова я не знал в лицо, но добрую славу о нем, порой восхищенные отзывы слышал давно. Да, в Ленинграде он человек почти легендарный.

Я не стал откладывать надолго посещение больного и в ближайшее время, созвонившись с Владимиром Ивановичем, поехал к нему на квартиру. Дверь открыл молодой человек высокого роста, крепкого сложения. Предложив мне раздеться, он крикнул: «Папа, к тебе!»

В переднюю вышел коренастый человек на вид чуть более сорока лет. Он протянул руку, но не точно по направлению ко мне, а несколько в сторону. Поздоровавшись, я внимательно посмотрел ему в глаза. И понял: он ничего не видит…

Я был поражён. Как! Неужели этот человек, сделавший так много в науке, слепой?!