Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич. Страница 9

— У вас есть дети? —спрашивал Батманов.

— Четверо.

— Когда же вы это успели? Вам вряд ли больше тридцати лет.

— Тридцать пять. Не умею, товарищ начальник, отказываться от детей. Появляются друг за дружкой, куда их денешь.

— Из-за детей, значит, не хотите уезжать, — решил Батманов. Его слова прозвучали, как упрек.

— Ничего нет удивительного. Дети — не котята,— сказал Гречкин с некоторой обидой. — С ними ездить из конца в конец нелегко. Один у меня пропал эдак в дороге: простудился, поболел — и помер. Но если надо — я не побоюсь подняться со своей семьей. Ребята у меня крепенькие, а Лизочка, жена моя, привыкла путешествовать. Просто обидно уезжать отсюда не солоно хлебавши. Сроду не приходилось покидать незаконченную стройку. На Дальнем Востоке я на двух стройках работал и за обе спасибо от правительства получил. — Он прищурился на Батманова и наивно спросил: — Ну, а теперь-то пойдут наши дела или нет?

— Думаю, пойдут, — улыбнулся Батманов. — Награды имеете?

— Две медали — «За трудовое отличие» и «За трудовую доблесть».

Василий Максимович представил себе медали на просторной груди Гречкина и снова улыбнулся.

— Условимся с вами так, — встал Батманов. — Вы познакомите меня с работниками вашего отдела: хочу посмотреть, что за люди. С докладом о ходе работ будете приходить каждый день с утра. Переделайте эти простыни, тут три пуда цифр. — Батманов, как бы взвешивая, поднял пачку таблиц с данными выполнения плана. — Надо их упростить, сделать лаконичными и умными. Продумайте ваши ежедневные информации: в них нет делового анализа, а он должен быть. Позднее мы организуем диспетчерскую службу. Полагаю, она будет в ваших руках. У меня, вообще, есть соображения, как расширить круг обязанностей отдела. Конечно, подойдем к этому постепенно... Сейчас — вы совершенно правы — самое неприятное в том, что нет связи. Нужна она дозарезу. Без нее мы слепы и глухи. Я привык, чтобы у меня вот здесь, — он звучно хлопнул ладонью по настольному стеклу, — стоял селектор. Я должен все время слышать трассу и иметь возможность разговаривать с ней в любую минуту.

Василий Максимович протянул руку на прощанье, плановик схватил ее с воодушевлением. Рукопожатием как бы скреплялась их договоренность о сотрудничестве.

В приемной начальника сидели вызванные к Батманову сотрудники. Скрывая за шутками смущение и неуверенность, они поглядывали на дверь в кабинет, устроенную в виде шкафа.

— Ну, как?— спросил один из них появившегося Гречкина. — Почему вспотел-то, жарко?

Гречкин насмешливо посмотрел на них, вытаращил глаза и сказал таинственным шёпотом:

— Мне-то ничего, я от удовольствия потею. А вам будет холодно. Замерзнете. Ваше дело труба. Дал бог начальника — бритва! Сам намыливает, сам бреет...

Он ничего больше не добавил и, пряча улыбку, косолапо зашагал в больших и неаккуратных своих сапогах.

Батманов вместе с Залкиндом вызывали начальников отделов со всеми их людьми. Сначала начальники отделов докладывали о работе коллектива, потом каждый из сотрудников рассказывал о своей работе. Им задавали вопросы, казавшиеся странными и неделикатными; эти вопросы вызывали улыбку или краску на щеках.

Беридзе, забегавший к начальнику строительства, смеясь передал Ковшову содержание разговора Батманова с одним из начальников отдела:

— Наглый малый, надувшийся, как мяч, от избытка собственного достоинства. За три минуты он сжался до нормального размера. Василий Максимович узнал, что он шофер по специальности, и говорит: «Я еще не совсем принял дела, но едва приму, тотчас восстановлю справедливость: дам вам машину и пошлю на трассу. Плохим начальником может быть всякий, а хорошего шофера надо искать. Доставайте пока из-под спуда свои права и готовьтесь к выезду».

Георгий Давыдович вспомнил:

— Да, он велел прислать тебя. Иди к нему, Алексей.

Ковшов, пока спускался по лестнице с третьего этажа на второй, обдумывал речь в защиту своего рапорта. Защищать рапорт, однако, не пришлось. Батманов сухо ответил на его приветствие и сказал:

— Мы с товарищем Залкиндом знакомимся с людьми. Посидите, послушайте.

Начальник стоял у балконной двери, в потоке солнечного света, ломившегося в кабинет сквозь стекло двери и через все четыре окна большого кабинета. Залкинд сидел за длинным столом для заседаний, приставленным к письменному столу. Он молча указал Алексею место возле себя.

— Зовите, кто там следующий, — сказал Батманов секретарю.

Вошел высокий человек с худым лицом.

— Инженер Филимонов, — скупо проронил он.

— Вы в каком отделе работаете? Почему пришли один, где остальные сотрудники? — спросил Батманов.

— Я ни в каком отделе, сам по себе. Должность называется — инженер по транспорту. Подчинен непосредственно главному инженеру.

Филимонов отвечал с видимой неохотой.

— Когда окончили институт?

— В тридцать восьмом.

— Прямо из института на Дальний Восток?

— Да. Работал на строительстве дорог в качестве инженера-механика.

— Откуда родом?

— Из Донецкого бассейна. — Филимонов усмехнулся: — Все эти сведения имеются в анкетах отдела кадров.

— Вам неприятно отвечать? — живо отозвался Василий Максимович. — Пока я задавал вам предварительные вопросы, не обидные ни по форме, ни по существу. Дальше я хотел бы задать вам обидные вопросы. Кое о чем мне нужно договориться с вами с самого начала. Сидоренко передал мне вашу просьбу, но я не намерен отпускать вас на запад. Будем продолжать разговор?

Филимонов пожал плечами. Батманов бросил быстрый взгляд на Ковшова — тот сидел, склонившись над столом.

— Вы сказали: «Должность называется инженер по транспорту». У вас есть другая точка зрения на эту должность? Ответьте мне на такой неделикатный вопрос: чем вы занимались на строительстве с начала войны?

У Батманова была манера вести беседу, не отрывая пристального взгляда от лица собеседника. Он не имел обычной для многих начальников нелепой привычки разговаривать с людьми рассеянно, копаясь в бумагах.

— Трудно ответить на ваш вопрос, — сказал Филимонов. — Надо либо сказать два-три слова, для отговорки, либо сказать многое.

— Дело ваше. Отвечайте по своему разумению. Не буду скрывать, меня больше устроит, если скажете многое.

Филимонов, помолчав, высказался откровенно и резко, без оговорок и всяких попыток оправдываться. Начальник внимательно слушал, подперев голову рукой. На столе дважды прозвенел телефон, начальник не поднял трубки.

Батманов мало сидел за письменным столом. Чаще он расхаживал по кабинету либо пристраивался где-нибудь сбоку. Видимо, огромный стол с тяжелым мраморным чернильным прибором, изображавшим группу львов, рассыпавшихся по скалам, мешал ему. Сейчас он поднялся с кресла и пересел ближе к Залкинду и Ковшову.

— Я сделаю вывод из ваших слов, хорошо? — спросил Василий Максимович у Филимонова и, после паузы, продолжал, чуть меняя голос: — «Я недоволен своей работой на строительстве. Во время войны хочется работать больше и лучше. Но я не знаю, стоит ли заниматься нашим строительством? Здесь с первых дней войны ждали команды о его консервации, ждал и я. Существую я здесь по инерции, вместе со всеми. Моя несостоятельность есть часть несостоятельности коллектива. Я честно просился отпустить меня на фронт и прошусь сейчас». Всё?

— Пожалуй, все, — согласился Филимонов. Он побледнел, разговор взволновал его. — Если я рассудил неправильно, то мне все-таки не ясно: где начинается моя ошибка и где ее конец?

— Я вам помогу найти начало и конец ошибки, — пообещал Батманов. — Не на словах. Вести разговор на отвлеченные темы больше не будем.

— Вы оставляете меня на строительстве, так вас надо понимать?—решил Филимонов. — Что я должен делать?

Начальник поднялся, встал и Филимонов. Василий Максимович прошелся до окна и обратно. Зеленая ковровая дорожка скрадывала звук его шагов.

— Предполагаю изменить кое-что в структуре управления, в частности — организовать новый большой отдел: автомобильно-механический. Как вы считаете?