Орлы капитана Людова - Панов Николай Николаевич. Страница 26

— А как пробоина?

— Пробоина, видно, была небольшая: пластырь фашисты завели.

Он замолчал, не сводя глаз с «Бьюти оф Чикаго».

— Пластырь завели, а вот шлюпбалки завалить не удосужились, горе-морячилы! И тали шлюпочные не убрали… — сказал после паузы боцман.

Кувардин не вслушивался в эти непонятные фразы.

— Ясно! — горестно сказал Кувардин. — Уводят «Красотку»!

Бородин лихорадочно налаживал передатчик. Обернулся к сержанту с блестящими от возбуждения глазами.

— Готово, товарищ сержант, можно радировать. Думаю, подскочат сюда наши корабли и самолеты.

— Правильно, — сказал Кувардин. — Сейчас соображу текст. Давай позывные.

Агеев поднял голову, положил руку на плечо Бородина:

— Подожди, друг, минутку… Матвей Григорьевич, а может, не спешить нам в эфире шуметь? На спасательном судне тоже радисты сидят слушают. Можем себя рассекретить.

— Ну и рассекретим! — Бородин поправил шапку смелым, свободным движением, не снимал с передатчика пальцев. — Боитесь, что ли, товарищ старшина?

Агеев не отвечал, погруженный в свои мысли.

— Нужно, Сергей, торопиться, — не по-обычному мягко сказал Кувардин. — Пусть наши перехватят «Красотку», пока ее немцы к себе не отвели. Знаешь, как Гитлеру сейчас лекарства и теплые вещи нужны, перед зимовкой в сопках, с ключами от Мурманска в кармане!

— Думаю, нашим кораблям вовремя сюда не дойти, — так же тихо, раздумчиво сказал Агеев.

— Кораблям не дойти — так самолеты ее раздолбают к чертовой матери! Чтоб не досталась врагам, пустят на дно морское.

— Пустить на дно морское мы ее можем и сами. Только бы до «Красотки» добраться, — сказал Агеев.

— Добраться до «Красотки»? — Глаза Кувардина зажглись интересом. — А как? Посудина наша до нее не дойдет: разом заметят и в темноте, потопят.

— Ежели вплавь добираться, может, и не заметят.

— Вплавь? — голос Кувардина звучал изумлением.

— Есть у меня думка-мечта, — продолжал Агеев. — Доберусь до «Красотки» — не так трудно будет и трюма достичь. Поскольку людей там сейчас всего ничего: личный состав сбежал, размещена, верно, только аварийная команда со спасательного судна, несколько человек. А может быть, одни вахтенные остались.

— А в трюме что думаешь делать?

— А в трюме у каждого судна есть такое заведование — кингстоны для приема забортной воды. И стоит сейчас «Красотка» на глубоком месте. Большие глубины возле этих скал.

— И, полагаешь, можно туда добраться? Вплавь? — Все большая заинтересованность звучала в голосе Кувардина. — Сам знаешь, море это ледяное, не плавает в нем никто. Матросы с английских кораблей, слышал я, пробовали купаться — оказалось слабо.

— Не знаю, как англичане, — сказал боцман, — а папаша мой, покойный, купался и в Белом и Баренцевом морях и нас приучал. Плаваю я неплохо, и не так уж далеко до «Красотки». Если судорога по дороге не схватит, взберусь на борт по шлюпочным талям.

— Что за шлюпочные тали? — глядел на него Кувардин.

— А вон, смотри зорче, тросы потравлены за борт «Красотки», болтаются над самой водой. Это и есть тали — на них шлюпки спасательные за борт спускают. Вся команда с судна сбежала, а тали остались за бортом, некому их было убрать. По ним и поднимусь на палубу, благо уже темнеет.

Действительно, очень быстро темнело. Волны становились из зеленоватых дымчато-черными, силуэт «Красотки» как бы растворялся вдали. Транспорт по-прежнему медленно поворачивался на якорях.

— Если за якорную цепь схватиться, можно перед подъемом дух перевести, — сказал раздумчиво Кувардин.

Он сбросил плащ-палатку.

— Принимаю решение. Прав старшина. Товарищ политрук говорил: «Главное — не отдать «Красотку» в руки врага». Попробуем своими силами ее истребить, попытаем счастья.

Он повернулся к Бородину.

— Ну а уж если не вернемся — тогда радируй, пусть начальство решает, как быть.

Шагнул к люку, приостановился:

— Конечно, раздеться придется. Оружия взять всего по кинжалу. Да еще по фонарю.

— Разве тоже плыть хочешь? — смотрел на него Агеев.

— А ты думал, я тебя одного отпущу, с борта на тебя поглядывать буду?

Агеев молчал. Больше чем кто другой знал температуру полярных морей. Может страшным холодом заледенеть сердце, парализовать мускулы ног.

— Матвей, я один поплыву, — сказал боцман.

— За меня не бойся, — Кувардин скользнул по лицу друга бледным пламенем глаз. — Плаваю неплохо, как-то на спор Ангару чуть не переплыл. А здесь, говорят, теплое течение Гольфстрим. — Улыбка исчезла с его губ. — Одного тебя не отпущу. Пока ты в трюме будешь, я снаружи оборону займу.

Бородин смотрел на воду. Стало холодно от одного вида пологих черных валов, убегавших в густеющий мрак.

Свенсон коротко что-то спросил, Агеев так же коротко ответил. Свенсон заговорил не по-обычному торопливо, удивленно. И опять раздался короткий ответ боцмана.

Агеев и Кувардин спустились в жилой отсек, отцепили от ремней кобуры с пистолетами, положили на нары. Сняли ватники, сапоги, стянули стеганые штаны. Кувардин остался в одном тонком шерстяном белье. На широкой костистой груди боцмана темнела не раз стиранная, кое-где заштопанная тельняшка.

Агеев глянул прямо в лицо боевому другу. Видел в пляске фонарного света, как еще больше осунулось узкое худое лицо, кожа обтянула скуластые щеки. Но глаза маленького сержанта смотрели сосредоточенно и ясно.

Вошел Свенсон, согнулся около нар, что-то достал из-под столика, протянул Агееву, бросил несколько слов.

— Мангетак, броде [11], — сказал Агеев с чувством. — Это он нам, Матвей Григорьевич, китовый жир предлагает, чтобы натереться. Жир, дескать, теплоту сохраняет в теле.

— Давай китовый жир, — сказал Кувардин. Сбросил белье с худого мускулистого тела, натерся тщательно, надел белье, затянул вокруг пояса ремень с ножом и фонариком в водонепроницаемом футляре.

То же самое сделал Агеев. Неслышно ступая ногами в носках, чувствуя влажный холод под ступнями, они вышли на верхнюю палубу бота. И ледяной ветер пронизал их насквозь.

Глава двенадцатая

СЕВЕРОМОРСКИЙ ЗАПЛЫВ

Свенсон с отпорным крюком, Бородин с веслом в руках оттолкнулись от стенки грота. Бот выдвинулся в море кормой, его закачало сильнее. Два силуэта разведчиков склонились над катящимися мимо, как живой черный лед, волнами.

Кувардин скользнул через борт, тихо ахнул, коснувшись воды.

Рядом с ним прыгнул в воду Агеев.

На мгновение грузные валы накрыли его с головой, лишили дыхания. Вынырнул, лег грудью на морозное пламя. Кругом была чернота океана. Крошечным, лишенным сил почувствовал себя боцман.

Он приподнялся над водой, над волнами, неуклонно, грозно вздымавшимися из мглы.

Вдалеке, в страшном далеке, как показалось сейчас, вставали над водой смутные очертания «Красотки».

Он преодолел слабость, плыл в сторону «Красотки» могучими, мерными движениями опытного пловца. Старался вкладывать в каждый размах мощь всего тела. Провел рукой по поясу — кинжал и фонарик здесь, висят на туго охватившем тело ремне.

Кувардин плыл почти рядом.

Брызги воды бледно вспыхивали капельками холодного света.

В фосфоресцирующем свете были видны впалые щеки сержанта, заголубел над водой затуманенный взор.

— Доплывем, Матвей Григорьевич! — крикнул боцман и точно сквозь сон услышал свой сдавленный слабый голос.

— Доплывем, Сережа! — послышалось еле внятно в ответ. — Нельзя нам не доплыть!

Снова Агеев приподнялся над водой — расстояние до «Красотки» почти не сократилось. Еще больше напряг мерно работающее тело. Знал, не нужно вкладывать в движения слишком много усилий. Но вдруг вспомнил: когда погиб потопленный фашистами «Меридиан», выжили только малоопытные пловцы, те, кто изо всех сил барахтались в воде. Пловцы-мастера закоченели в воде, умерли в госпитале от простуды...