Орлы капитана Людова - Панов Николай Николаевич. Страница 55

Агеев стоял, чуть потупив круглое, обветренное лицо.

— Насчет его места, товарищ командир, я кое-что смекаю.

Медведев вскинул голову:

— Вы же сказали, что разведать ничего не смогли?

— Разведать не смог, а координаты его теперь назову точно. Мне этот летчик и девушка все разъяснили.

— Они же не могут ничего уточнить.

— А все-таки сообщили все, что нужно. Разрешите карту, товарищ командир.

Он отвел Медведева под скалу, развернул на камнях карту.

— Летчик, я слышал, сел в первый раз там, где туман рассеялся. Потому и самолета не повредил.

Говоря, он аккуратно обкладывал карту обломками камней, разгладил ее края.

— Верно, — сказал Медведев.

— А девушка, Маруся эта, говорила: по опознавательным знакам издали определила, что самолет английский, потому в него и забралась. Помните, товарищ командир?

Медведев кивнул.

— Туман весь вчерашний день на скалах жил, только к вечеру разошелся. Ветер дул из-за гор, что берег повсюду прикрывают. Только один раз туман уходить стал, это когда я в горах бродил утром. Тогда подул побережник с моря. И так с полчаса дул. А объект этот, девушка говорила, в береговой черте…

— Разве она говорила? — сомнительно взглянул Медведев.

— Не раз говорила: чем там оставаться, лучше в море броситься. Значит, было там море.

— Да, правильно. — Медведев провел ладонью по лбу. — Вы, старшина, все замечаете.

— Так вот, если даже ветер с моря здесь дует, туман еще долго в низинах живет, они там хребточками прикрыты. Только одно место в том районе есть повыше, ровное — туман оттуда сразу уходит. Стало быть, здесь он самолет и посадил.

Агеев уверенно обвел пальцем одно место на карте:

— Сюда вот автострада ведет, дальше путь закрыт. Вот здесь возвышенность вроде площадки, где можно самолету сесть… А вам она про треугольные холмы говорила?

— Говорила.

— Эти холмы рядом с заброшенным никелевым рудником — вынутая порода… А рудник глубоко в сопку идет; там могли подземный завод раскинуть… И породу не нужно рвать: шахты глубокие. Сам в прежние времена видел.

— Да вы разве там бывали, боцман?

— Бывал в старые времена. Я мальчишкой на норвежском рыбачьем судне служил. Мы за гренландским тюленем ходили, треску ловили по всему побережью. Я тут каждый мысок, каждую приглубость знаю.

Медведев встал. Его глаза блестели.

— Так, думаете, можем радировать координаты?

— Думаю, не ошибетесь, товарищ командир.

Медведев раскрыл планшет, стал быстро писать.

— Я вот что сообщу, старшина: «Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей…» Тут выпишу все наши записи на карте… Дальше: «Предполагаемые координаты объекта X…» Дам указанное вами место… «Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних…» Составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст.

Он склонился над бумагой и картой.

Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро…

Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорее отправить шифровку.

Чье-то деликатное покашливание заставило его оглянуться.

— Хелло!

Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень.

Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо; подстриженные усики отливали отблеском меди.

— Хелло, камрид, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра.

— Перспективы у нас одинаковые, мистер О'Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем.

— Я в восторге от такого хозяина! — поклонился летчик. — Но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса.

— Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц.

— Но, черт возьми! — Летчик хлопнул по колену ладонью. — Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим.

Медведев холодно взглянул на него:

— Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О'Грэди?

— Представляю! — крикнул летчик. — У черта в зубах, в самой пасти врага! Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли…

— Провожатого я не могу вам дать: вы сами видите, сколько у меня людей. А отпустить вас одного… это значило бы отправить вас на смерть.

— Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль?

— За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость.

— Может быть, вернее, пленник? — Летчик резко поднялся.

— Но почему же пленник, мистер О'Грэди?

— Я чувствую себя пленником, — угрюмо сказал англичанин. — Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие…

— За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание, если вы настаиваете на этом.

— Нет, не настаиваю, — пожал плечами О'Грэди.

— А другой пистолет, к сожалению, я выдать вам не могу. У каждого из нас имеется только личное оружие — расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием.

— Спасибо, старший лейтенант! — Летчик вдруг весело расхохотался; усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. — Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: «Надежда — хороший завтрак, но плохой ужин…»

Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой.

Несколько времени спустя старший лейтенант вошел в кубрик.

Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила: перед ней лежали полосы материи, лоскутья.

— Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! — протянул Медведев шифровку Кульбину.

Потом взглянул на женщину:

— Да сидите, пожалуйста. Зачем встали?

Она продолжала стоять, смотря с каким-то испугом.

— Садитесь! — повторил Медведев.

Она села на самый кончик койки, поджав ноги.

Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу.

Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени от вершины скалы пересекали площадку.

Медведев подошел к боцману. Отсюда видны были спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Недалеко от Фролова — летчик.

Медведев взглянул на Агеева:

— Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите?

— Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится.

— Так вот что: вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Правда, сам я отдал приказ глаз с него не спускать и не отменяю приказа. Да ведь тонкое это дело… — Медведев испытующе глядел в строгое лицо боцмана: — Парень он как будто хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А?

Агеев молчал.

— Вы что молчите, боцман?

— Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал — копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили.

— Вы это к чему?

— А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: «Хоть и англичане, видно, не те стали и мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз». А потом, бывало, добавит: «С медведем дружись, а за топор держись». Это у нас такая пословица есть.