Орлы капитана Людова - Панов Николай Николаевич. Страница 8

Поднимаясь к группе молчаливых, словно уснувших построек, ясно представлял я себе, что не так давно за окнами, затянутыми теперь черной бумагой затемнения, звучали женские и детские голоса, а внизу, у мокрых отвесных палов, качались рыбачьи парусники и мотоботы. А теперь семьи рыбаков эвакуированы в тыл, лишь моряки береговой батареи несут вахты на высотах…

С океана ползло серое молоко тумана, над скалами летел влажный, тяжелый снег, когда сигнальщик заметил на далеких смутных волнах бледные серебристые вспышки — мигание сигнального фонаря.

— Принимаю светограмму, — докладывал сигнальщик. — Пишут по нашему семафорному своду.

«Прошу разрешения подойти к пирсу, — сигналили с моря. — На борту бота группа разведчиков из двух человек, норвежский патриот, три моряка с потерпевшего крушение американского судна. Докладывает сержант Кувардин. Передал семафор старшина первой статьи Агеев».

— Напишите «Добро», — приказал командир батареи лейтенант Молотков.

Ваня Бородин готовился заступить на вахту, скучал, бродил среди зарослей ползучих березок. Тянулись из каменистых провалов коленчатые ветви с листками, будто выкованными из блеклой латуни. Собирал чернику, выискивал среди мхов шляпки белых грибов, когда сигнал боевой тревоги заставил стремглав броситься вниз.

Старый рыбачий бот медленно подходил к пирсу. Был отлив, рыжие бревна причала, покрытые дощатым настилом, поднимались высоко над водой. Краснофлотцы подавали с берега на бот зыбкие, скрипучие сходни.

Первым поднялся на пирс грузный старик в подбитом мехом комбинезоне. Над мясистым, багровым лицом навис козырек офицерской фуражки. Левая рука неподвижно висела на перевязи из обрывка парусины. Локтем другой руки американец бережно прижимал плоский пакет, завернутый в клеенку.

У второго, худощавого, с черной щетиной волос на измученном, бледном лице, пестрел из-под рукава комбинезона красно-желтый обшлаг полосатой пижамы.

Третьим поднялся на берег чуть сгорбленный негр в дождевике из толстой парусины. Под полями зюйдвестки блестело испачканное кровью лицо.

Негр обернулся, принял два чемодана, поданных снизу.

Вслед за ним вступил на пирс маленький разведчик с гранатами вокруг пояса, в шерстяном подшлемнике, надвинутом на костистый лоб. Плащ-палатка поверх ватника вздувалась под ветром, как широкие крылья.

Второй разведчик, рослый, широкоплечий, сидел в боте, придерживая сходню. Вытянулся во весь рост, передал негру чемоданы, одним прыжком очутился на пирсе. Помогал завести швартовы хозяину бота — норвежцу.

Лейтенант, затянутый в новенькую морскую шинель, шагнул навстречу американцам, взял под козырек:

— Командир базы лейтенант Молотков!

Конечно, командиром базы назвал себя для солидности. Какая там база — эти несколько домиков, затерянных в сопках! Опустил руку, ждал, что ответят, как поведут себя иностранцы.

— О-о! — протянул старик в высокой фуражке, глядя налитыми кровью, слезящимися глазами. Стал говорить быстро, непонятно. Горько пожалел в эти минуты молодой лейтенант, что ничего не сохранилось в памяти от школьных занятий английским языком.

— Донт андестенд [1], — сказал Молотков, скрывая смущение любезной улыбкой.

Старик заговорил снова, раздельнее, громче.

Высокий разведчик стоял почтительно в стороне. На тусклой глади матросского черного ремня лежали его покрытые шрамами пальцы. Шагнул к лейтенанту, вытянул руки по швам экономным, полным достоинства движением.

— Разрешите обратиться, товарищ лейтенант? Старшина первой статьи Агеев.

— Обращайтесь, старшина, — с облегчением сказал Молотков.

— Если позволите, могу в этом деле помочь малость.

— А вы понимаете по-английски?

— Не то что понимаю, а кое-как разобрать могу. Рапортует, что, дескать, он — Чарльз Элиот, капитан транспорта «Бьюти оф Чикаго», порт приписки Нью-Йорк. С ним первый помощник Нортон и матрос рулевой Джексон. Мы с сержантом Кувардиным еще раньше это у него разузнали. После гибели судна остальная команда ушла на шлюпках в неизвестном направлении… Спрашивает, не слышно ли о них здесь?

— Ясно… — сказал лейтенант. — О команде транспорта мы ничего не слыхали.

Агеев, запинаясь, подыскивая слова, перевел ответ лейтенанта.

Капитан Элиот заговорил снова. Агеев вслушивался напряженно.

— Просит немедленно связать его с представительством ихним в Мурманске, — сказал Агеев.

— Ясно… — повторил Молотков. — Переведите, старшина, что с представительством Соединенных Штатов его, конечно, свяжем. При первой возможности. Но до Мурманска отсюда далеко.

— А пока, — продолжал лейтенант, — дадим им обсушиться, покушать, разместим на отдых, окажем первую помощь. Что дальше делать, начальство решит… Насчет начальства, старшина, пожалуй, не переводите.

— Есть, не переводить насчет начальства, — сказал Агеев. Обратился к капитану.

Старик перебил раздраженно.

— Ну, в чем дело? — спросил лейтенант.

— Говорит, прежде чем отдыхать, хочет связаться с Мурманском по радио или по телефону.

— Как будто это так легко из нашей чертовой дали! — пожал плечами командир батареи. — Объясните ему, связаться с Мурманском не так просто, сейчас доложу командованию, запрошу инструкций…

Разведчик заговорил, старик слушал, упрямо склонив голову. Дул мокрый, пронзительный ветер. Негр стоял горбясь, опустив тяжелые руки. Кувардин переминался нетерпеливо с ноги на ногу: дело сделано, нужно обогреться, поесть, объясняться можно и в закрытом помещении. Худощавый американец сказал что-то капитану убедительно, негромко.

— О'кэй! — буркнул наконец старик. Сунул в карман комбинезона жилистую, багрово-синюю руку, извлек толстую пачку зеленых узких кредиток. Отделил три кредитки, ткнул в сторону негра, услужливо подавшегося к нему. «Рум», — невнятно прозвучало в коротком приказе.

— А теперь велит матросу сбегать в ближайшую лавочку, взять бутылку рома, — с прежней почтительной серьезностью перевел Агеев. — Четыре доллара ему дал.

— Ну это понятно и без перевода, — не мог не улыбнуться лейтенант. — Объясните им, что ромом здесь не торгуют.

— Да уж и угостился он в шлюпке из нашего НЗ, — сказал нетерпеливо ждавший Кувардин. — Ишь он какой на выпивку лихой.

— Ну, может, нездоров, рука у него сломана, боль какая, — откликнулся лейтенант. — Переведите ему, старшина: рома нет, но выдам им медицинского спирта граммов по сто. А доллары свои пусть спрячет обратно.

Его мысли были заняты другим. Обдумывал, как разместить американцев.

«Капитану с помощником отдам свою каюту, сам переберусь в канцелярию, — размышлял лейтенант. — У меня порядок: тепло, уютно. Хорошо, что стоит запасная койка — пригодится теперь. Негра, норвежца и разведчиков — в кубрик к батарейцам. Покормить их всех нужно получше. А главное, тотчас связаться с главной базой, затребовать инструкций, как быть дальше. Туман сгущается: едва ли смогут скоро уйти от меня».

Он провел иностранцев в свою «каюту» — в небольшую квадратную комнатку с письменным столом у единственного окна, затянутого бумагой затемнения. Пощупал ладонью большое горячее зеркало печи — печь вытоплена на славу. Открыл дверцу, мельком взглянул, прогорел ли уголь, не будет ли угара. Вынул из замка торчавший снаружи ключ, вложил в скважину с внутренней стороны двери, — может быть, захотят запереться на ночь. Хорошо, что сохранился здесь ключ еще с довоенных дней. Вот как будто и все…

— Ну отдыхайте, джентльмены! — Сделал приглашающий широкий жест в направлении двух коек, вытянутых вдоль стен. Вестовой краснофлотец уже застилал их чистым бельем.

— Ту рест! — извлек наконец лейтенант Молотков из глубин памяти подходящее к случаю слово.

Капитан Элиот что-то пробормотал в ответ, присел к столу, по-прежнему сжимая под мышкой плоский пакет в клеенчатой обертке.

— Мэни фэнкс [2], — вежливо сказал второй американец. Тут только, видно, заметил, что из-под рукава комбинезона торчит пестрая пижамная ткань, со смущенной улыбкой поправил рукав, прижался спиной к теплой печке.