История русской риторики. Хрестоматия - Аннушкин Владимир Иванович. Страница 49

Первое свойство состоит в том, чтоб выдумать то, о чем говорить надобно.

Второе?чтоб изобретенное искусно расположить.

Третие?чтоб изобразить чистым и красивым слогом.

Четвертое – выучить наизусть.

Пятое – сказать или произнести с приятностию.

О изобретении

Оное состоит в том, чтоб найти материю и выдумать доводы, способные к доказательству того, о чем говорить должно. Надобно рассуждать о вещи прежде, нежели думать о словах, а иначе делать, то будет то же, что и подражать такому живописцу, который бы прикладывал свои цветы на полотне, не вообразивши наперед того, что писать хочет. Когда оратор один хорошенько представит себе план своей речи, то слова родятся в великом множестве и изобилии. Как говорит Боало по подобию Горация:

Тогда наши сочинения или плоды будут настоящими нашими детьми, а иначе, ежели можно так сказать, какими ни есть выкидышами, кои на свет родятся уродами, искривленными или горбатыми.

О расположении

Что пользы будет оратору в наилучших доказательствах, ежели не будет знать искусно употребить оные в дело? Он походить будет на такого архитектора, который бы вытесал камни для строения чрезвычайно хорошо, но не умел бы их поставить на свое место. Чтоб связать пучок, приятный взору, недовольно набрать цветов разного рода, но надобно их расположить с тою приятною пестротою, которая производит все прелестные тени, которая заимствует свою красоту более от искусства, нежели от естества. Сие подало причину сказать одному из наших великих стихотворцев:

В расположении вся сила состоит: Приятства, красоты и вкус оно родит.

Поэт, как из сего видно, говорит здесь о пучке цветов. И так я о сем дам знать любящим уборы.

О украшении или выговоре

Оное состоит в чистоте и собственности слов, которыми должно изобразить то, что изобретено и расположено. Изобрести и расположить может всякий благоразумный человек, а украсить только один оратор. Как слова не имеют в себе ничего твердого и основательного, ежели не будут иметь хороших мыслей, так и мысли будут без всякой приятности слуху, ежели будут плохо выражены. Итак, должно приучать себя заблаговременно говорить с такою нежностию и красотою слога, которая придает столь хороший вид и самым малым вещам и которая в нынешнее время толь в великой чести, что оную почитают нужною и в таких вещах, в которых истина должна быть обнажена и неукрашена.

Итак, должно знать, что язык ораторов был совершенно вычищен и выправлен, чтоб его периоды были круглы так, что не можно бы от них отнять разве нужное, ниже прибавить разве излишнее.

О памяти

По изобретении, расположении и по сочинении ораторской речи прекрасным слогом нужно еще оную выучить наизусть. А сего не можно учинить без пособия памяти, наукою приобретенной, которую Квинтилиан в наставлениях ораторских называет хранилищем сокровищ душевных, тем более превосходнейшим, что оная тщательно бережет все, что ни вверяется и в потребном случае оным снабжает.

Память есть двоякого рода: одна природная, и другая наукою приобретенная. Первая дается от природы, но наука оную может приводить в совершенство. Ее?то помощью Митридат знал 22 различных языка, а Оттон всех своих солдат умел назвать по имени. Вторая, то есть приобретенная наукою, состоит в памятовании известных мест, кои суть как некоторые тени предметов, о которых должно помнить; почему ее и называют местною. Все люди имеют нужду в сей искусственной памяти, по крайней мере, когда кто из них столько беспамятлив, как тот человек, который, едучи в Париж и долженствующий жениться в Туре, записал для памяти своей в карманной книжке: записка о том, чтобы мне жениться по приезде в Тур.

О сказывании или произношении

Оное есть подлинно из всех наиважнейших качеств слова и состоит в произношении и телодвижении, что, говоря собственно, есть душою слова. Без оного, четыре прочие свойства суть ничто. И потому?то Квинтилиан назвал Сократа превосходнейшим сочинителем, но жалким произносителем; да можно то же сказать и о славном французском Бурдалу, который писал столь прекрасные проповеди и который так худо оные говорил, что принужденным находил себя заставлять оные проповедать; в то же время в иной церкви другого езуита, весьма искусного в произношении и который в восторг приводил все свое собрание – так, что сам отец Бурдалу говаривал, что мошенники, слушая проповеди его товарища, отдавали назад людям кошельки, которые они обрезывали за проповедями его. Сия часть казалася толь великой важности первому римскому оратору, что он за нужное сам почел учиться у славного комедианта в свое время, ему приятеля, человека ученого – Росция.

Подлинно великая есть наука переменять голос. Ничто так не скучно, как сия единообразность голоса, всегда на одном тоне не подвижная, которую можно правильно назвать самым главным лекарством от бессонниц наисильнейшим. Но, от другой стороны, надобно избегать произношения слишком громкого и тонкого: и то, и другое равномерно худое. Примером в том может служить оный проповедник, который, сказывая недавно о милосердии и думая возбудить к оному своих слушателей, говорил столь тихо, что никто его не слыхал, и не токмо чрез то не тронул сердец, но даже и ушей. На что один шутливый человек сказал, что сей человек был отменен в том, что о такой известной материи он говорил вещи неслыханные, кои им рассказывал руками, а они слушали глазами. Соображаяся с обстоятельствами речи, оратор должен возвышать или опускать голос, смотря на то, в какой степени страсти его речи находятся. Ударение голоса весьма важно, ибо одна и та же вещь, выговоренная различными тонами, имеет часто различное знание, напр., когда Спаситель наш ходил по водам и как ученики, объяты будучи страхом, почли его за призрак (так! – А. В.), то Он уверил о себе, сказав им с простотою: Аз есмь. Но когда сии же самые слова сказал с грозным видом иудеям, искавшим его в вертограде, то вдруг поразил их страхом и поверг всех на землю. Что касается до телодвижения, то оное должно быть сходственно с рассудком, чтоб приличествовало материи. Но не должно быть оно очень или редко или часто и совсем некстати. Есть ораторы такие телодвижники, что их почесть легко можно за трясущихся от судороги, каков был Курион; ибо как в одно время, слушавши его слово, один человек, весьма забавный, который был в параличе, сказал, что, по счастию, ежели бы он не стоял близко возле места, с которого Курион сказал, то бы некому смахивать мух от него было и они бы его искусали.<… >

О фигурах риторических

Фигур риторических есть очень великое число, из коих некоторое ныне больше не в употреблении, кроме как у иезуитов, кои всегда последние покидают худые привычки. Главные и употребительные суть следующие:

Метафора, троп, этопеия, метонимия, гипербола, ирония; заимословие, сомнение, обращение, прохождение, изображение, повторение, противоположение, прехождение, восклицание, желание и, наконец, распространение. Но я здесь буду говорить о самонужнейших.

О гиперболе

Сия фигура состоит в чрезмерном возвышении, которое увеличивает или умаляет вещи и представляет оные или гораздо меньшими или гораздо большими, нежели чем они в сущности находятся, – точно так, как сии выдуманные зрительные трубы, кои представляют предметы сверх их величины или малости естественной. Она служит великим вспоможением оратору, когда общие выражения очень слабы, напр., не могу и подумать, чтоб живописец лучше написал старость рощи, как в следующих 4 стихах описана: