Порывая с прошлым - Филиппов А. В.. Страница 28

Возле окна, выходящего в сад, где белые гроздья акации сплелись с ярко-розовыми цветами олеандра, стояли низкий инкрустированный столик и два плетеных кресла. В комнату вошла средних лет женщина, одетая в темно-синее сари. Это жена писателя. Она принесла поднос с большим чайником, засахаренными орешками, апельсинами, пирожками. Следом за ней появился юноша лет семнадцати.

— Это наш младший сын, — заметила женщина. — Есть еще старший, но он, к сожалению, в тюрьме.

Голос у нее дрожал. На глаза навернулись слезы.

— Успокойся, дорогая, — сказал Джасимуддин. — Все будет хорошо.

Он говорит, что их старший сын — активист «Авами лиг». Его схватили весной 1968 г. на митинге памяти студентов, расстрелянных полицией в 1952 г. во время демонстрации, проходившей под лозунгом уравнения в правах языков урду и бенгали.

— Бенгальская провинция бурлит, — рассказывает Джасимуддин. — Каждый день происходят аресты. Тюрьмы переполнены. Суд над Муджибур Рахманом и его сторонниками оборачивается против властей. Из обвиняемых они превратились в обвинителей. Они обвиняют власти в том, что Восточная провинция стала колониальным придатком. Да, это так. С нами, бенгальцами, не считаются. Как писатель, я могу сказать, что правительство всячески тормозит развитие нашей национальной культуры. Произведения Рабиндраната Тагора и Рам Мохан Роя считаются крамольными здесь только потому, что их авторы — индусы. Интеллигенция влачит жалкое существование.

Подумайте только, — восклицает Джасимуддин. — Ни один бенгальский писатель или художник, если у него нет дополнительных заработков, не в состоянии прокормить семью. Издательства находятся под жестким контролем. Журналы еле сводят концы с концами, нас в любой момент могут лишить бумаги и типографской краски. Процветают только те издания, которые во всем следуют правительственному курсу.

Да, — продолжает писатель, — ценой колоссальных усилий удалось в Дакке создать Музыкальную академию имени Булбула, основателя современного направления в бенгальской музыке. Казалось бы, там есть театральная труппа, ставятся драматические и музыкальные спектакли. Но хотя она и субсидируется правительством, возможности очень невелики. Вся ее деятельность подчинена интересам властей. Приедет, скажем, иностранная делегация — ее везут в эту академию на национальные представления. А совсем недавно министерство информации посоветовало поставить такую музыкальную драму, где, используя национальный фольклор, была бы показана судьба бенгальцев… стонущих под игом индийцев. Ведь это все тот же курс на конфронтацию.

Разве не дико, нашего выдающегося художника Зейнул Абедина, зная его тяжелое материальное положение, губернатор хотел заставить рисовать батальные сцены времен пакистано-индийского вооруженного конфликта. Этим предложили заняться ученикам и преподавателям правительственной Академии живописи, в создании которой участвовал сам Зейнул Абедин. Вместо настоящего искусства дешевые пропагандистские изделия на потребу пакистанской военщины.

Ахмад Джасимуддин не сгущал краски. Мне приходилось бывать в Музыкальной академии. В будни она пустовала. В Академии живописи я видел работы некоторых студентов. Это, например, индийский солдат, отрубающий голову бенгальскому крестьянину; пакистанский танк, давящий гусеницами индийских солдат, побросавших оружие и разбегающихся в разные стороны.

— Неужели власти не понимают, что сами рубят сук, на котором сидят? — восклицает писатель. — Я придерживаюсь той точки зрения, что пограничная полоса или различие в вероисповедании не должны быть препятствием для культурного обмена и взаимного духовного обогащения. Напряженность в отношениях с Индией не нужна ни бенгальцам, ни пуштунам — никому из пакистанцев.

Джасимуддин задумывается. Затем, повернувшись к фотографии Красной площади, прикрепленной на стене, переводит разговор:

— Долгое время обстоятельства складывались таким образом, что я, выезжая за рубеж, не мог побывать в СССР. И вот моя мечта исполнилась. В конце тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года я посетил Москву. Хоть на старости лет, но мне все же посчастливилось увидеть Красную площадь, Мавзолей Ленина. Я побывал в стране, где творили Пушкин, Толстой, Чехов, где люди строят коммунизм. Меня поразило в вашей стране все: успехи в экономическом развитии, в области культуры и науки. Я своими глазами увидел страну, где полностью решен национальный вопрос. Этому мы можем только позавидовать. И как жаль, что о вашей прекрасной стране так мало знают у нас.

Слушая Джасимуддина, я вспомнил об одном случае, рассказанном мне Шахидуллой Кайсаром. Писателя, вскоре после его возвращения из Москвы, пригласили на вечер, который проводило Общество пакистано-китайской дружбы в Дакке. Там должен был выступить китайский дипломат и рассказать о «великой культурной революции», проводившейся в его стране. Маоисты рассчитывали, что присутствие на вечере знаменитого бенгальского писателя поможет им в дальнейшем разжигании антисоветизма.

Джасимуддин пришел. Китайский дипломат зачитал подготовленный на английском языке текст, в котором восхвалялись «культурная революция» и Мао Цзэ-дун и, конечно, всячески поносились «советские ревизионисты», предавшие угнетенные народы Востока, и т. д. Затем должны были прочитать перевод этого текста на бенгали. Из присутствующих мало кто знал английский язык. Отстранив переводчика, микрофон взял Джасимуддин и рассказал собравшимся о своей поездке в СССР. Устроители вечера не решились прервать писателя. После его выступления в зале разразились овации. Поблагодарив слушателей, Джасимуддин покинул зал.

Я напомнил эту историю Джасимуддину. Тот улыбнулся:

— Скажу откровенно: я не собирался выступать. Но когда услышал, что китайский дипломат стал поливать грязью вашу страну, не выдержал, не смог промолчать. Теперь и я зачислен в лагерь «советских ревизионистов»: на собрания Общества меня больше не приглашают.

Писатель поднимается, берет из шкафа стопку газетных вырезок.

— О том, что я видел в вашей стране, — говорит он, — я рассказываю сейчас в наших газетах. Но это еще не все. Я решил написать книгу. В ней мои думы, впечатления о стране, о советских людях. Она будет называться «Страна, где народ велик». Наши люди должны больше знать о своих подлинных друзьях.

Расстался я с Джасимуддином уже поздно вечером. Отъехав немного от дома поэта, я оглянулся. Во всем доме огни погашены. Только в одной комнате, там, где работал писатель, ярко горел свет.

Забегая вперед, хочу сказать: месяца через два после нашей встречи Джасимуддин закончил работу над книгой. Издана она была тиражом 10 тыс. экземпляров. По местным масштабам это рекордная цифра. Весь тираж был быстро раскуплен.

… — Хотите встретиться с Мони Сингхом? — спросил меня Али Аксад. — Его недавно выпустили из тюрьмы. Думаю, вам это будет интересно.

Мони Сингх — известная политическая фигура в Южной Азии. В 1971 г., после образования Народной Республики Бангладеш, он стал председателем ЦК Коммунистической партии Бангладеш. Тогда, в 60-х годах, он долго находился на нелегальном положении, возглавлял подпольную коммунистическую организацию, запрещенную властями еще в 1954 г. Его выследили полицейские ищейки, и Мони Сингх был брошен в тюрьму. От него добивались одного — признания, что он сотрудничает с индийскими властями, действует в интересах недружественных Пакистану государств.

Мони Сингх отверг все это, предпочтя тюремную решетку предательству. Лишь в феврале 1969 г., когда под давлением развернувшегося в стране демократического движения режим Айюб-хана вынужден был освободить политических заключенных, вышел на свободу и Мони Сингх.