Великие женщины мировой истории. 100 сюжетов о трагедиях и триумфах прекрасной половины человечества - Коровина Елена Анатольевна. Страница 66

Надя пыталась успокоиться, стоя в темном коридоре за сценой. А ведь день обещал быть замечательным… Не каждой ученице в 14 лет поручают почти главную роль, а вот ей повезло! И все шло отлично, но вдруг Надя сбилась в куплете. Публика, правда, ей все равно аплодировала, но надзирающий администратор дирекции пришел в ярость: «Ты чуть не сорвала спектакль! В наказание становись на два часа на колени за сценой!»

И вот Надя стоит уже час. Колени ломит. Голова кружится. В отчаянии девочка начинает читать молитву. К кому же обращаться дочери крепостного, как не к Богу? Больше не к кому…

И вдруг где-то в глубине коридора вспыхивает свеча. Золотой свет приближается и растет. Надя ахает и падает на пол. Теплые руки поднимают ее. «Я запрещаю наказывать детей! – слышит она взволнованный голос. – Это возмутительно!»

Очнулась Надя в гримерной. Старая костюмерша принесла ей воды и зашептала: «Повезло тебе – сам Алексей Николаевич Верстовский принял участие!» – «А кто он?» – поинтересовалась Надя. Старушка всплеснула руками: «Неужто не знаешь? Да ведь он инспектирует казенную сцену от имени московского генерал-губернатора князя Голицына. Сам еще молодой, 24 года всего, но уже прославился в Санкт-Петербурге. Сочинил музыку к водевилям, которую распевает вся столица. Скоро и у нас в Москве те водевили пойдут». Надя улыбнулась сквозь слезы: надо же – рыцарь-музыкант. И вдруг ахнула: рыцарь-то был со свечой!..

Августовским утром 1825 года у Нади была назначена спевка. Битый час она выводила гаммы под надзором помощника режиссера. Помощник был пьян. Придирался, ругался и, наконец, объявил: «Раз не занимаешься, пойдешь на гауптвахту!»

И тут же, как из-под земли, возникли два офицера-франта и потащили Надю за собой. У девушки перехватило дыхание – поняла, о какой гауптвахте идет речь. Говорят, военные развратники платят за театральных воспитанниц хорошие деньги. И тогда Надя закричала от ужаса, хоть и понимала, что заступиться за нее некому.

И снова случилось чудо. На пороге возник Александр Николаевич Верстовский, недавно ставший в театре инспектором музыки. Не помня себя, девушка бросилась к нему и уткнулась в теплое плечо.

С тех пор он всегда был рядом. Но никаких вольностей не позволял. Просто сам разучивал с Надей оперные партии. Сам репетировал драматические роли. Юная Наденька Репина быстро произвела фурор и стала звездой.

На Рождество 1827 года 18-летняя Надя с блеском пела Земфиру в «Цыганах» на музыку Верстовского. Написал он ее на стихи Александра Пушкина, своего большого друга. «Как ласкала его я в ночной тишине», – со страстью начала Надя песню цыганки и вдруг взглянула на правую ложу. Там, невидимый залу, сидел Верстовский. Надя с трудом отвела глаза и повернулась к партнеру – Павлу Степановичу Мочалову. Но великий трагик, потрясенный ее чувством, тоже молча смотрел на нее, забыв о своем исполнении роли Алеко. И вдруг вскричал совсем не по роли: «Это же – черт, а не женщина!» – и бросил шапку наземь. Публика взорвалась овацией. Надя перевела глаза в ложу. Потрясенный Верстовский встал.

Тем же вечером они объяснились. Сидели в гримерной, и, глядя на две горящие свечи в центре стола, Надя узнала страшное. Оказывается, уже год, как Алексей Николаевич просил у своего отца разрешения жениться на ней. Отец отказал! Сказал, что сие не прилично для людей из общества. Он-де и сам любит театр и музыку, но все это – для удовольствия. В свое время отец скрепя сердце разрешил Алексею служить в театре. Наверное, потому, что понимал – сам виноват. Учил Алешу музыке с детских пор, позволял играть на публике. Но чтобы жениться на актрисе, будь у нее хоть самый большой талант, – это слишком! На то не будет никогда его родительского благословения.

Надя опустила голову. Взглянула на колеблющееся пламя свечи и слабо улыбнулась: «Не убивайтесь так, Алексей Николаевич! Я и сама знаю, что вам не ровня. Мы ведь из крепостных…» И тогда Алексей взорвался: «Да мой отец и сам мог быть крепостным! Ведь дед мой вовсе не Верстовский, а Селиверстов Алексей Михайлович, знаменитый екатерининский генерал. Под Измаилом он взял в плен турчанку, влюбился без памяти, но жениться не мог. Ведь турчанка в России автоматически становилась крепостной, и дети ее тоже – крепостными. Вот дед и подал прошение государыне. И та дала своему генералу согласие на неравный брак. Только условие поставила: если родится сын, фамилию ему поменять. Собственноручно написала на прошении: «Отрубить фамилии голову и наставить хвост. Да так, чтобы сохранилось то же количество букв». Вот и стал мой отец из Селиверстова Верстовским. Зато – не крепостным. Выходит, в императрице было меньше сословной спеси, чем в моем родном отце…»

Надя робко протянула к Алексею руку: «Нельзя идти под венец без благословения. Подождем. Вдруг батюшка переменится…» И девушка с надеждой взглянула на золотое пламя свечи.

Зимой 1834 года Дворянское собрание открывало сезон рождественских балов. Кавалеры блистали орденами, дамы – драгоценностями. Надя с Алексеем Николаевичем поднимались по лестнице, когда слуга вдруг крикнул на весь зал: «Господин Верстовский с супругой!»

Ни на какой сцене Надя не чувствовала такого провала. Они с Алешей шли по залу, а сзади и впереди их шелестели слухи: «И не жена вовсе – любовница. Актриска!»

Надя не спасовала и не убежала. Она включила все свое обаяние, и через полчаса вокруг нее стояла толпа поклонников. И все мужчины уже мечтали пригласить ее на танец. Но ночью дома у нее случилась истерика.

Утром Верстовский уехал в имение к отцу. Вернулся чернее тучи. Отец пригрозил выкинуть его из завещания, если он посмеет жениться на актрисе. «Хотел тебе, Надя, подарок сделать – ко дню рождения под венец повести, а никак не выходит!..» – вздохнул Верстовский.

Подарок он ей все-таки сделал, и весьма своеобразный: сочинил в ее честь оперу – ту самую легендарную «Аскольдову могилу», истинный шедевр о любви, которая побеждает все преграды. Премьера состоялась незадолго до 26-летия Нади – 15 сентября 1835 года. И она спела партию главной героини, которую, естественно, звали Надеждой. Правда, опера получилась немного грустной. Но и то – с чего веселиться?..

С тех пор каждый год Верстовский дарил ей музыкальные подарки – то мелодраму, то водевиль. А чтобы Надя не услышала заранее «подарочную музыку», он сочинял ее по ночам. И называл «музыкальными подношениями своего сердца».

В 1840 году Верстовский подарил Наде искрометный водевиль «Лев Гурыч Синичкин», где она с ошеломляющим успехом сыграла Лизочку, начинающую актрису. Однажды после триумфального спектакля, отбившись от поклонников, она сидела, еле живая, в гримерной. Внезапно на пороге появился Верстовский. И почему-то со свечой в руке. «Теперь тебе придется выйти за меня замуж!» – хрипло проговорил он. И Надя заплакала. Потому что поняла – умер отец ее Алеши. Через несколько месяцев траура они обвенчались.

В феврале 1841 года Надежда Репина на пике славы покинула сцену. Счастье семьи пересилило для нее счастье подмостков. К тому же надо было всерьез заботиться о муже. Он все чаще мучился головными болями и бессонницей. Совсем измотался в театре. Был по надобности композитором, постановщиком, с 1848 года – управляющим московских императорских театров. Недаром, все – от актеров до рабочих сцены – звали его коротко и уважительно – Сам. Друзья шутили: «Без Самого в театре и ламповщик лампы не зажжет!» Великий Щепкин говорил: «В театре эпоха Верстовского – свет золотого века!»

В тот страшный день 11 марта 1853 года Алексей только собирался утром в театр: еще чаю не выкушал – и вдруг страшный стук. Сторож театральный, Васильич, ворвался и завопил с порога: «Пожар, Алексей Николаевич! Мастерские занялись! Кажись, Большой сгорит!»

Надежда выбежала вслед за мужем и остолбенела. Вокруг – страшное зарево. Гул. Треск. Жар усиливался. Большой театр полыхал огромной свечой. Надя застыла, прикрыв лицо руками. Давний сон обещал ей счастье при свете свечи. Или он предупреждал об этом страшном пожаре? Неужели сгорит театр, сгорят все надежды?..