Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович. Страница 51

Он не случайно говорит и о надписях, появлявшихся на судейском кресле Брута, а они были такие: «Брут, ты подкуплен? Брут, ты труп», «ты не его потомок», а на статуях его знаменитого предка писали: «Почему не ты живешь теперь?»

Был ли Брут потомком учредителя республики или нет, остается загадкой, причем двойной загадкой. Если его отцом был Цезарь, то тут и гадать нечего, а если все же муж Сервилии Марк Юний, казненный Помпеем, то тут еще одна загадка, потому что тот самый неистовый Брут, ниспровергатель царизма, не пожалел и собственных сыновей, когда они оказались вовлечены в заговор по возвращению царской династии Тарквиниев. Оба они были казнены отцом. Тит Ливий пишет, что они были взрослыми, то есть могли иметь детей, предков нынешнего Брута. А если у них детей не было? Тогда, выходит, убийца Цезаря не был потомком первого консула.

Не исключено, что надписи эти и подметные письма были делом рук того же Кассия.

Еще одним несомненным недоброжелателем Цезаря был Понтий Аквила, тот самый, что не встал во время испанского триумфа диктатора, и за это не только подвергался постоянным ядовитым насмешкам вроде «если Понтию Аквиле будет благоугодно» и тому подобным, но и лишился своих земель, которые были по указанию властителя конфискованы. Он, конечно, не стал долго раздумывать, когда ему предложили участвовать в заговоре.

Гай Требоний был верным боевым соратником Цезаря во время галльских и гражданских войн, и его имя часто мелькает на страницах «Записок» Гая Юлия. После войны он получил в октябре сорок пятого года должность консула-суффекта, и ему было обещано место проконсула провинции Азия. Личные мотивы его вступления в заговор нам неизвестны, но Цицерон говорит о нем как человеке республиканских убеждений, не пожелавшем служить тирании. Он единственный из двадцати четырех заговорщиков не обагрил своих рук кровью Цезаря – его задачей было не допустить Антония в курию в момент убийства. У Плутарха это не Требоний, а Децим Брут. Он же, кстати, пытался и Антония впутать в заговор.

А первым нанес диктатору удар кинжалом Гай Сервилий Каска, трибун сорок четвертого года. Он был беден, амбициозен, обижен тем, что ему приходится брать деньги у ненавистного диктатора, и не видел перспектив дальнейшего карьерного роста.

Его брат Публий был также среди убийц Цезаря, и именно он, как говорят, нанес ему смертельную рану, единственную из двадцати трех.

Брал деньги у Цезаря и Сервий Сульпиций Гальба, бывший легатом во время Галльской войны. В сорок девятом году он баллотировался в консулы, но проиграл ставленникам Помпея.

Остаются непонятными мотивы Децима Юния Брута Альбина, также боевого соратника Цезаря, руководившего вместе с Требонием осадой Массилии во время гражданской войны. Он был весьма обласкан диктатором и после войны получил должность наместника Предальпийской Галлии. Децим Брут был в числе руководителей заговора, и именно он уговорил Цезаря пойти в сенат в мартовские иды, несмотря на неблагоприятные прогнозы жрецов на этот день и дурные сны жены Кальпурнии, но к этому мы еще вернемся.

Луций Минуций Басил был легатом Цезаря, храбро сражался как в Галлии, так и на гражданской войне, особо отличился при Диррахии и Фарсале, а затем получил преторские знаки отличия и, естественно, хотел получить в управление провинцию в ранге пропретора, но Цезарь ему в этом отказал, а в качестве отступного дал денег. Деньги он взял, хоть особо в них и не нуждался (его усыновил богатый дядя по материнской линии), но обиду затаил.

Луций Тиллий Кимвр был также претором в сорок пятом году и на следующий год получал в наместничество Вифинию и Понт. Он, по сценарию, должен был первым подойти к Цезарю с просьбой вернуть из ссылки брата и тем самым подать сигнал к действию.

Квинт Лигарий воевал в ранге легата против Цезаря в Африке. Диктатор говорил о нем, что он «негодяй и мой враг», но под воздействием блестящей речи Цицерона в защиту Лигария простил его, но, несмотря на это, тот не изменил своим политическим взглядам.

Пакувий Антистий Лабеон дружил с Брутом и поэтому был вовлечен в заговор как единомышленник. Не исключено, что у него были и личные обиды.

Квестор сорок третьего года Гай Кассий Пармский был поэтом и драматургом. Во время гражданской войны он воевал на стороне Секста Помпея, а затем командовал флотом у Антония.

Ну и далее малоизвестные сенаторы: Петроний, Тит Туруллий, Цецилий Буцилиан и его брат, Туруллий, Рубрий Руг Руга, Марк Спурий, Секстий Назон.

Вот те двадцать человек (о еще четырех ничего не известно), которые, по тем или иным мотивам, оказались в одной упряжке и стали исполнителями злодеяния. Все они считали Цезаря узурпатором и обвиняли его в стремлении к царской власти.

Но давайте взглянем на обвинения оппозиции в намерении диктатора стать царем. Первый вопрос: была ли в этом у Цезаря острая необходимость? Ведь он обладал всеми властными полномочиями в стране, причем пожизненно, а, кроме того, завещал верховную власть своему внучатому племяннику Гаю Октавию. Так что большая (ударение на первом слоге) абсолютизация своей власти Цезарю едва ли была нужна, хоть он и раздражал современников, щеголяя красными сапогами, в каких ходили в древности римские цари.

Но, как справедливо пишет Плутарх, «человеку любого счастья мало». И здесь будет к месту привести эпизод во время празднования Луперкалий, очень красочно описанный тем же Плутархом. Он отмечался в середине февраля. В этот день по обычаю предков юноши из аристократических семей нагишом пробегали по улицам и площадям Рима и били «косматыми шкурами» всех встречных. Все это, конечно, привлекало всеобщее внимание, порождало веселые и откровенные шутки, и женщины старались оказаться на пути юношей, чтобы их шлепнули шкурой, – считалось, что счастливица в этом случае легко родит или сможет избавиться от бесплодия.

Вот такой веселый праздник. Цезарь наблюдал за ним, сидя на золотом кресле, стоявшем «на возвышенном месте», вероятно, на ораторской трибуне на Форуме.

И тут произошло вот что. Антоний протянул Цезарю корону, увитую лавровыми ветвями. Цезарь демонстративно ее не принял. Тогда Антоний предпринял вторую попытку вручить диктатору символ царской власти. И вновь – отказ. При этом в толпе, когда Цезарю подносили корону, слышались слабенькие хлопки, явно клакерские, а когда диктатор отвергал корону, народ единодушно и долго ему аплодировал.

Похоже, это была проба пера, репетиция, попытка прощупать общественное мнение. Когда после этого неудачного спектакля кто-то попытался украсить уже статую Цезаря лавровым венком с белой перевязью, что было знаком царской власти, народные трибуны Гай Эпидий Марулл и Луций Цезетий Флав арестовали этого явно подставленного человека и отправили в тюрьму. Народ шел следом и величал трибунов «брутами», людям понравились их решительные действия по прекращению этого постыдного спектакля.

Это привело Цезаря в негодование, и на его степень указывает тот факт, что он после этого в раздражении ругался, причем слово «бруты» в его устах звучало в изначальном смысле (brutus в переводе с латыни означает тупицу), а обоих трибунов он отстранил от должности, несмотря на то, что срок их полномочий еще не закончился. Но тем не менее ему стало совершенно ясно, что его стремление провозгласить себя царем воспринимается народом без восторга и взаимопонимания, поэтому новых попыток предпринимать не стал.

Возникает еще вопрос: а для чего все же он это делал?

Одно из объяснений такое: Цезарь собирался воевать с парфянами, а в Сивиллиных книгах, где были собраны древние пророчества, было сказано, что парфян сможет одолеть только царь. Едва ли Цезарь, не веривший ни в какие приметы, предзнаменования и прогнозы жрецов и гадателей, доверился Сивиллиным книгам.

Но Плутарх уверяет, что именно в мартовские иды на заседании сената Луций Аврелий Котта, двоюродный дядя диктатора, должен был объявить Цезаря царем «внеиталийских провинций» с правом носить корону, «находясь в других землях и морях».