Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович. Страница 76

Начал сражение Антоний. Его легионы неожиданно пошли на штурм укреплений Кассия. Удар был настолько стремительным, что Кассий растерялся, а когда увидел приближавшийся на всем скаку отряд конницы, приказал одному из сподвижников, некоему Титиннию, разведать, что это за неожиданная атака. Конница оказалась не вражеской, а высланной на подмогу Брутом, что и выяснил посланец, когда оказался рядом. Всадники стали выражать восторг, когда узнали соратника, но сам полководец, будучи близорук, понял это превратно: он подумал, что Титинний схвачен неприятелем. «Друг наш, – воскликнул он, – попадает на наших глазах в руки врагов, а мы, оберегая свою собственную жизнь, терпим это». И затем, продолжает Плутарх, он приказывает своему вольноотпущеннику Пиндару отсечь ему голову. Действительно ли Кассий сам пожелал уйти из жизни или нет, неизвестно, потому что Пиндара после этого никто больше не видел. Несчастный Титинний, увидев обезглавленного полководца, тут же лишил себя жизни.

Легионы Брута в то время одерживали победу. Неистовый республиканец нанес с фланга решительный удар по двигавшемуся на сближение с Октавианом войску Антония, а затем обратил в бегство легионы нашего героя, который, если верить Плутарху, поверил вещему сну своего врача и заблаговременно ушел из лагеря. Сон действительно оказался вещим: солдаты легиона под командованием Мессалы Корвина (впоследствии станет сподвижником Августа и консулом) сумели захватить лагерь Октавиана. Они полагали даже, что молодой Цезарь погиб, потому что его носилки были поражены дротиками и копьями. Сражение после взятия лагеря шло с переменным успехом.

В тот памятный день первой битвы под Филиппами триумвиры понесли значительные потери уже не на суше, а на море. Транспортные суда, на которых из Италии шло к ним подкрепление, в том числе и знаменитый Марсов легион, были атакованы флотом противника и затонули. Зато Антонию поднял настроение один из слуг Кассия, который принес ему меч и плащ убитого полководца.

Второе сражение началось три недели спустя. Накануне ночью Брута вновь посетил призрак, но на этот раз не произнес ни слова. И вновь было дурное предзнаменование: рой пчел облепил «орла» первого легиона. Брут выдал всем воинам деньги и пообещал отдать на разграбление города Фессалоники и Лакедемон. «Этим, – пишет Плутарх, – Брут заслужил единственное за всю жизнь обвинение, не допускающего никакого оправдания». Неужели единственное? А массовые казни попавших в плен противников, равно как и грабеж народов Малой Азии, о чем мы уже упоминали, не говоря об убийстве безоружного Цезаря?

В этой жесточайшей битве стал рваться сначала левый фланг республиканцев, потому что был слишком растянут, а затем дрогнули легионеры покойного Кассия, и началось бегство. Вспомним при этом Горация. В этом бою среди прочих погиб сын Катона Марк. Бруту с небольшим отрядом удалось скрыться в горах. Положение было безвыходное. К морю с такими малыми силами Бруту было не пробиться. Оставалось уповать лишь на милость победителей. Но Брут не хотел помилования от узурпаторов, как и Катон, который предпочел уйти из жизни, но не покориться Цезарю. Он говорил Кассию, что ранее не одобрял поступок Катона, теперь же думает иначе. И вот наступил тот страшный час выбора между позором плена и последним подвигом в жизни. Ему предлагали бежать, но он ответил, что бежать, конечно, нужно, но с помощью рук, а не ног. И сказал, что считает себя счастливее победителей, «ибо оставляет по себе славу добродетели, а такой посмертной славы им не добыть ни оружием, ни деньгами».

И он стал уговаривать друзей помочь ему уйти из жизни – «держать меч и направить удар». Но никто не согласился. Тогда он обеими руками воткнул свой меч рукояткой в землю и с размаха бросился на него.

Плутарх пишет, что Антоний отослал останки Брута его матери Сервилии, а у Светония в жизнеописании Августа мы читаем: «Голову Брута он (Август) отправил в Рим, чтобы бросить ее к ногам статуи Цезаря». Дион Кассий добавляет, что голова Брута до Рима не добралась: корабль, на котором она плыла, затонул в бурю у Диррахия. Так что у древних историков такая вот путаница относительно останков Брута.

В своих «Деяниях» Август приписывает победу над республиканцами исключительно себе: «Я разбил их в двух сражениях, которые провел сомкнутыми боевыми порядками». Но в действительности обе битвы выиграл Антоний, о котором Август вообще не упоминает. Сам он еще по пути, как мы знаем, заболел и по совету врача, увидевшего вещий сон, перед сражением ушел из своей палатки и три дня отсиживался где-то в болотах, страдая, если верить его друзьям Меценату и Агриппе, от водянки. Так что воинской доблестью и смелостью наш герой не отличался. Как уже помним, в сражении при Мутине он вообще сбежал с поля боя и спустя неделю явился в лагерь без плаща. И что поразительно, приступы болезни настигали его всякий раз перед битвами. Нетрудно догадаться, как враги называли его болезнь.

Не только современными, но и древними историками битва при Филиппах рассматривается датой и местом окончательного падения республиканского строя в древнем Риме. Действительно, уничтоженную Цезарем республику попытались было вернуть его убийцы, но Филиппы полностью и окончательно перечеркнули такую возможность.

Октавиан после победы, как пишет Светоний, «не выказал никакой мягкости… вымещая свою ярость на самых знатных пленниках, он еще и осыпал их бранью». И приводит примеры, среди которых самый красноречивый об отце и сыне. Каждый из них просил сохранить жизнь другого, и молодой полководец посоветовал решить свою судьбу жребием или «игрой на пальцах». В результате погибли оба. «Отец поддался сыну и был казнен, а сын после этого сам покончил с собой».

Но казнены были, как уже говорилось, только «знатные», то есть вожаки и руководители республиканцев, а их огромная армия полностью перешла на сторону триумвиров, и теперь общая численность войск достигла огромной по тем временам цифры в сто семьдесят тысяч человек. Кроме того, что солдат надо было, как говорится, поить, кормить, обувать, одевать, снаряжать и платить жалование, отслужившим свой срок ветеранам положено было, по закону, выделить кусок земли и выплатить дополнительное вознаграждение. А для этого нужны были деньги, много денег. Поэтому Антоний отправился на Восток, чтобы попытаться хоть что-то выжать из разграбленных уже Брутом и Кассием провинций. Октавиану же пришлось решать все эти проблемы с многотысячной армией и ветеранами. Лепид, оставшийся в Риме, был уличен в тайных сношениях с Секстом Помпеем, поэтому у него была отобрана Испания и передана в управление Октавиану. Лепид практически вышел из игры, и вся власть оказалась в руках двух человек – Октавиана и Антония. И каждый из них видел себя на месте Цезаря.

Ветеранам должны были выделить участки в Италии, на землях уже обжитых и обустроенных, принадлежавших восемнадцати крупнейшим городам, причем наделы они получали вместе с жилищами, скотом, рабами и утварью. Законные владельцы изгонялись, и они, обездоленные, толпами шли в Рим, вызывая, конечно, сочувствие. В то же время такой наплыв людей в столицу вызвал неизбежные волнения и смуты. К тому же солдаты зачастую бунтовали тоже, если им оказывали сопротивление при захвате участков. Ситуация осложнялась еще и тем, что владыка морей Секст Помпей препятствовал доставке дешевого хлеба из Египта и других заморских стран.

Среди обездоленных оказалась и семья великого поэта Публия Вергилия Марона. Их поместье близ Мантуи, видимо, небольшое, потому что поэт называл его «именьицем», было конфисковано и поделено между шестьюдесятью ветеранами. Поэт, которому в то время было двадцать восемь лет, и он уже был известен, обратился за помощью к влиятельным друзьям (в том числе и к наместнику Цизальпинской Галлии Азинию Поллиону, писателю и историку, который руководил наделением участков ветеранов), и те уговорили Августа вернуть землю. Однако ветераны выгнали семью из дома, а сам поэт едва избежал смерти от разгневанных новых владельцев. Вергилию, правда, возместили убытки, но родовое гнездо было окончательно утрачено. Если мы обратимся к текстам его «Эклог», мы узнаем, какие трагедии разыгрывались в то время на этой почве. Любопытная, кстати, история произошла в городе Патавия, где Азиний Полиион приказал жителям сдать ему деньги и оружие и пообещал рабам свободу, если они донесут на тех, кто этого не сделает и утаит свое имущество. И что же? Не нашлось ни одного раба, кто бы донес на своих господ. Что это? Неужели рабы были так преданы своим господам? Вспоминаются при этом истории из произведений русских классиков, где крепостные отказываются от воли из любви к барину. Или боялись их мести так сильно, что даже свобода не казалась желанной? Предположить, что все граждане Патавия покорно принесли свои денежки и ничего не утаили, совсем уж невозможно.