Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович. Страница 91

Таким образом, война стала окончательно неизбежной. Но так как гражданскими войнами все были сыты по горло, хитрый Октавиан решил объявить войну Клеопатре как захватчице римских владений. По Городу были распущены слухи, что Клеопатра готовит поход на Рим, суля ему судьбу Карфагена, – хочет его разрушить, а Капитолий сровнять с землей. Антоний по решению сената лишался триумвирских полномочий и возможности стать консулом. Узнав об этом, муж Клеопатры прислал своей римской жене Октавии бракоразводное письмо, давая тем самым понять, что его теперь ничто не связывает с соперником. И объявил, что через два месяца после победы над Октавианом, максимум через полгода, он передаст сенату всю полноту власти. И если бы Антоний первым начал военные действия в тридцать втором году, когда в Риме царила неразбериха, его шансы на победу были бы предпочтительнее. Дело в том, что италики хоть и присягнули на верность, но денег на войну давать не хотели. Пришлось ввести новый налог в размере четверти годового дохода для свободных граждан и восьмой части для вольноотпущенников. Это вызвало серьезные волнения и бунты, которые приходилось подавлять силой. Тряс Октавиан также карманы патрициев и жрецов, взывая к их патриотическим чувствам.

У Антония, как мы уже знаем, с финансами проблем не было. Его варварская жена, как Клеопатру называли в Риме, пожертвовала на эту войну двадцать тысяч талантов и отрядила шесть десятков кораблей. Похоже, всесильный восточный властелин, у которого было и численное, и материальное превосходство над соперником, едва ли помышлял о поражении и его возможных последствиях. Подготовка к войне превратилась, благодаря Клеопатре, в постоянный праздник. Из Эфеса, где была уже собрана армия, они отправились на остров Самос, где развлекались по обыкновению с широким размахом. Плутарх по этому поводу писал не без эмоций, что «чуть ли не целая вселенная гудела от стонов и рыданий, а в это самое время один-единственный остров много дней подряд оглашался звуками флейт и кифар, театры были полны зрителей, а хоры усердно боролись за первенство». И далее с изрядной долей сарказма историк вопрошает: «Каковы же у них будут победные празднества, если они с таким великолепием празднуют приготовление к войне?»

После развлечений на острове они прибыли в Афины, и город раболепно склонился перед царственной четой, воздавая Антонию и Клеопатре всевозможные почести. Здесь, в Греции, Антоний, кстати, сделал своей жене еще один дорогой подарок – библиотеку Пергама, состоявшую из двухсот тысяч экземпляров. Затем вновь поездка на другой уже остров, Коркира. Римское окружение всячески убеждало Антония отправить царицу домой, в Египет. Мало того что постоянными пирами и праздниками она отвлекала его от важных дел по подготовке и разработке планов предстоящей военной кампании, она еще и всюду совала свой нос – оспаривала приказы римских военачальников, настаивала на своих мимолетных капризах и все такое прочее. Словом, она не только не хотела понять, что «у войны не женское лицо», но возомнила себя главнокомандующей. Кроме того, она, похоже, опасалась, что римская свита сумеет без нее уговорить податливого Антония не проливать римскую кровь и пойти на мировую с ненавистным Октавианом. Это означало бы торжество ее соперницы Октавии, а этого она никак не могла допустить. У женщин свои резоны.

В январе тридцать первого года Октавиан вступил в должность консула, а его напарником стал не Антоний, как значилось в прежнем договоре, а Мессала Корвин. Антоний, разумеется, не признал такого передела власти и именовал себя триумвиром и консулом. Всю зиму наш герой посвятил сбору флота и армии. К весне у него было восемьдесят тысяч человек и двести пятьдесят кораблей против пятисот у Антония и его стотысячной армии, в которой было много союзнических войск из стран Малой Азии, Сирии, Иудеи и Аравии.

Из Брундизия армада Октавиана через Адриатику двинулась к берегам Греции. По пути был захвачен остров Коркира, где недавно развлекались венценосная египтянка и ее муж. Высадившись на побережье Эпира, войска Октавиана стали лагерем на горе у Амбракийского залива. Антоний и Клеопатра тотчас покинули Патры, где вели свой обычный образ жизни, и прибыли к театру военных действий. Лагерь Антония располагался у городка Акций. Мы не будем мучить читателя рассказами о передвижении войск, хвастливых заявлениях полководцев, переговорах, в которых Антоний предлагал даже единоборство. Но это, сами понимаете, для болезненного наследника Цезаря было неприемлемо. Антоний, конечно же, в свои пятьдесят лет, измученный алкоголем и прочими излишествами, меч в руках держал не так твердо, как раньше, но, случись поединок, на Октавиана никто не поставил бы и асса.

А сейчас вот о ком. Помните Квинта Деллия, кто ездил уговаривать Клеопатру прибыть в Тарс по повелению Антония и отведал прелестей царицы раньше своего господина? Это в своем роде уникальная личность. У него был потрясающий политический нюх. После смерти Цезаря он уехал из Рима вместе с Долабеллой на Восток, затем ушел от него и примкнул к Кассию, но перед решительным сражением под Филиппами перебежал к Антонию. Жизнь при дворе Антония и Клеопатры ему пришлась по вкусу, он стал ловким царедворцем и просто незаменимым для Антония человеком. Именно Деллий заманил в лагерь Антония несчастного армянского царя Артавасда. Его господин уже давно насытился прелестями царственной египтянки и стал, как у нас говорят, ходить «налево». А девочек ему, тайно от Клеопатры, поставлял тот же Деллий. Но ищейки Клеопатры выследили и донесли, кто способствует изменам мужа. Деллий всерьез мог опасаться за свою жизнь. Ревность женщины, да еще всемогущей царицы, могла стоить ему головы. Это понимал и Антоний, и поэтому, чтобы спасти Деллия, отправил его вербовать новых солдат из местного населения. Но Квинт не только не привел новых людей, которые нужны были флоту, но и сам не вернулся. Он почуял, что победа будет на стороне соперника, и преспокойно отправился в лагерь Октавина, где и предстал перед главнокомандующим. Везло же нашему герою с перебежчиками! Квинт Деллий принес чрезвычайно важную и секретную информацию о том, что генеральное сражение противник планирует на воде, а не на суше. И настояла на этом, оказывается, Клеопатра, полагая, что преимущество в численности флота приведет к победе. А в случае поражения на корабле удобнее бежать от противника. Так она полагала, и как увидим позже, как в воду смотрела. В прямом и переносном смысле. Несмотря на то что римские военачальники подготовили план сухопутного сражения, Антоний склоняется к мнению супруги. Еще не было случая, чтобы она не настояла на своем. Разведка подтвердила намерения противника: экипажи пополнялись солдатами, корабли вооружались специальными средствами нападения и обороны. С тех пор Квинт Деллий состоял при дворе Августа, так как его новый господин оказался единовластным победителем. Перебегать стало не к кому, и выгоды искать тоже. Ему даже посвятил оду великий Гораций, которая начинается словами «За мудрость духа!» и где поэт рассуждает о тщете бытия и неизбежности смерти.

Но Деллий был не единственным, кто почуял в стане Антония дух поражения. Сенаторы, демонстративно покинувшие столицу во главе с консулами, оказавшись при восточном дворе в чаду и угаре постоянных попоек, пиров и развлечений, где бытовал дух тонких подковерных интриг и всепобеждающая власть Клеопатры, вскоре осознали, что Антония едва ли возможно оторвать от царской юбки. А царице, по большому счету, наплевать на Рим, да и на весь Запад, ей достаточно Египта и тех стран и земель, что достались ей от щедрот римского супруга. Помимо того, армия Антония не была заряжена на победу, сила духа, необходимая для ратного дела, если и не отсутствовала вовсе, то была слаба, как и во всяком войске, долго пребывавшем в бездействии и довольстве. Ну а азиатские, союзные войска сражались, по сути, из-под палки, и они знали, что если одолеет Октавиан, то им не поздоровится. К примеру, хитрый царь Ирод, хоть и находился в стане Антония, в военных действиях участия не принимал. За что был позже вознагражден победителем. Так что римская знать тоже стала смотреть в сторону Октавиана, и непримиримый прежде его враг, консуляр Гней Домиций Агенобарб, переметнулся одним из первых. Великодушный Антоний даже переслал ему вслед его багаж и личные вещи. Правда, Домиций вскоре умер, но из стана Антония стали уходить уже не единицы, а сотни и тысячи солдат и офицеров. Это стало тревожить Антония не на шутку, и он начал принимать свои меры по борьбе с дезертирством.