Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна. Страница 32

Я была уверена: моисоветы Анне мудры и дальновидны. Все мы мудры и дальновидны, когда собственныйжизненный опыт на отметке «ноль », зато апломб и самоуверенность, замётанные начтении книг, «хороших и разных», стремительно поднимаются к безоблачнымвысотам. Мы уехали. Мы жили в маленьком домике у самого синего моря, истарик-рыбак приносил нам каждое утро в пластмассовом ведёрке серебристыхнекрупных окуньков. Мы варили уху, пили сухое вино, плавали до изнеможения втёплом море и подолгу сидели на ступеньках нашего домика, наблюдая, как рыжийзакат медленно проваливается в синюю бездну морского горизонта. Мы оченьсблизились с Анной за время отпуска. Мы много говорили, много откровенничали,много спорили. Как часто потом мы вспоминали это уединение, удивительный подароксудьбы. Каждый день дарил радость и укреплял в радости жить. Казалось, всегдабудет именно так: сказочные закаты, тишина, вера в чудо...

А чудо и не замедлило.Пришла телеграмма от Анниного студента: «Вернулся, тебя нет, родители сообщилитвой адрес. Скучаю, жду встречи». О, как мы ликовали! Как весело праздновалиименины собственного тщеславия! Анна объявила меня лучшей подругой в мире, а яснисходительно этот титул приняла. Ещё бы! Ведь это я всё так тонко выверила ипросчитала...

Он приехал встречать еёв аэропорт. Загорелая Анна была неотразима.

Это моя самая лучшая насвете подруга, - сказала она студенту и посмотрела на меня преданными глазами.

Студент учтивопоклонился и поцеловал мне руку.

Конечно, я была на ихсвадьбе, конечно, была посвящена в Анины заботы об устройстве семейногогнёздышка. Но потом, потом моя собственная жизнь закрутила так, что Анна с еёпроблемами отошла на задний план, тем более что вскоре я уехала взагранкомандировку.

За пять лет разлуки мымногое успели. И встретились как-то сдержанно, без бурных восторгов и нарочитыхслов. Она держала за руку белокурую Танечку. У меня в коляске сладко спал сын.

Знаешь, как много японяла теперь? Смысл моей жизни в дочери: лишь бы ей было хорошо, лишь бы у неёвсе сложилось. Наверное, есть люди, для которых главное карьера, благополучие,счастье. Для меня теперь Танечка всё. Никто не нужен, ничего не нужно. Толькоона — мой единственный ребёнок.

Конечно, я сталавозражать. Но снисхождение к Анне, которое делало меня мудрой в моих собственныхглазах, рассеялось, исчезло. Та уверенность, та серьёзность, с которой говориласо мной молодая женщина Анна Николаевна, бывшая моя одноклассница и подруга,как-то вдруг заставило меня притихнуть. Было что-то в её словах жертвенное, а яв ту пору жертв не любила.

С мужем она разошлась.Стал пить, и Анна, измучившись от унижений и безденежья, ушла от него скрошечной Танечкой на руках. Вскоре встретила другого человека, вроде иполюбила, и благодарна была, что взял её с ребёнком, а кончилось всё, не успев носути начаться. Врачи сказали ему, что детей у него не будет. Его первая женаподала на развод по этой причине, а он, как подобает человеку порядочному,предупредил об этом Анну. Та сначала растерялась, а потом решила: и одногоребёнка хватит, раз такая коллизия и - согласилась на брак. И вот ведь чудеса:вскоре оказалось, что у Анны будет малыш. Муж в это время уехал в командировку,а она стала готовиться к его приезду, ведь он ещё ничего не знает. Накрыла столпраздничной скатертью, достала праздничные фужеры, наготовила всякого как набольшое торжество. Он приехал и очень удивился: чего это она? А она емуобъявила, какой у них сегодня праздник... А он сказал ей... Он сказал ей, чтоврачи ошибаться не могут, стало быть, ребёнок не его, и он к нему не имеетникакого отношения.

Она выгнала его срединочи. Он ушёл молча, оскорблённый. Только у самого порога не выдержал, повернулк ней перекошенное злобой лицо и назвал её грязным, непотребным словом.

Через месяц онаизбавилась от ребёнка. Долго болела, жуткая депрессия так зажала её в своитиски, что Анна не хотела видеть и слышать никого. Только Танечка, толькоТанечка помогла ей удержаться на плаву жизни.

- Моя жизнь в ней. Будувсегда, сколько сил хватит. ей помощь и опора.

И опять мы сблизились.Нас опять прибило друг к другу» только жизнь расставила на наших отношенияхсвои акценты. Я стала смотреть на свою подругу почтением, она же, как казалосьмне, с неким снисхождением. И, рассказывая ей взахлёб о своих проектах ифантазиях, я вдруг наталкивалась на спокойный какой-то усталый Аннин взгляд.

- Прости, — говорила я,— тебе это неинтересно. Танечка росла. Была она умненькой, хорошо рисовала,учила английский. Анна каждое лето отправлялась с ней в дорогостоящиепутешествия: «Девочка должна видеть мир, развиваться». В Анне не было таксвойственного многим мамам очарования собственным чадом. В ней была постояннаяготовность прийти на помощь, поддержать, успокоить. Таня чувствовала надёжноематеринское плечо каждый день и час, она росла разумным ребёнком, чьим капризамв семье не потакали, но приучали к простой спасительной мысли: ты не одна, стобой друг, который всегда готов помочь.

Анна любила порассуждатьна тему Танечкиного замужества. Пусть никакой ни крутой, никакой не престижный,только бы человек с мудрым сердцем. Я готова быть рядом с ними, воспитывать ихдетей, помогать им по хозяйству, я не буду докучать им. Поздний телефонный звонок.Глухой голос:

- Таня и Вадим не хотятсо мной жить. Они тайком от меня сняли квартиру. Говорят, хотим сразу приучитьсебя к самостоятельности. Обставленная мною для них комната им, оказывается, ненужна. Вчера вечером перевезли вещи. Я уже ночевала одна.

Боюсь глухоты Анниногоголоса, хватаюсь за соломинку:

- Хочешь, приеду к тебе?

- Не надо. Дома такойбеспорядок, вещи разбросаны...

- Тогда ты приезжай комне, давай вспомним молодость, устроим посиделки.

- Нет, я ничего не хочу,но мне так страшно в опустевшей квартире.

Нарушаю законыгостеприимства. Еду к Анне, которая меня не ждёт. Под её глазами мешки, междубровей глубокая морщина.

- Прости, я безприглашения.

Мы садимся на краешекдивана, заваленного одеждой и коробками из-под обуви, смотрим друг на друга.Анна не выдерживает, бросается ко мне с рыданиями, её плечи мелко вздрагивают,тёплые слёзы текут ручьями. Если бы это была не Анна, то я сказала бы, что грехтак убиваться, в сущности, по пустякам. Дети вырастают и естественно хотят житьодни. Это их право и никто не может его у них отнять. И надо принимать это также естественно, как наступление дня и приход ночи. Но Анна...Что скажу я ей,когда знаю доподлинно, что вся её прожитая жизнь была фактически ожиданиемжизни этой, была подготовкой к этому времени, когда она будет нужна, когда безнеё не обойдутся, и она, наконец, компенсирует в себе нерастраченные силы,нерастраченную нежность и любовь. И вот первый, такой жестокий шаг - еёоставляют одну в пустой квартире, как престарелую кошку на даче уехавшие вгород домочадцы. Она ходит по пустому дому и не понимает — за что? Разве онаогорчала кого, разве плохо служила или была нерадива? За что?

- За что? — рыдала Анна,— за что?

- За что? — спросила ячерез несколько дней Таню, уговорив её встретиться со мной. Мы сидели вскверике перед её институтом, а вокруг шуршали шины машин, и повизгивалтрамвай, как тогда, давно-давно...

Теперь заплакала Таня.Она говорила, что очень любит маму, и ей её жаль, но и Вадима она любит, онатеперь мужнина жена, как же может она огорчать мужа? А Вадим мамунедолюбливает, говорит, что она постоянно стоит «в стойке», как бы он меня необидел, как бы, не дай Бог, не изменил. Вадим сказал, что ему от этой «стойки »тошно и он не хочет жить вместе с мамой. Что мне теперь - разорваться?

Кто виноват здесь? И ктоправ? Все правы. И виноваты, пожалуй, все. Потому что единственный выход изэтого хитроумного узла - кому-нибудь смириться и ради другого потерпеть. Вадимупотерпеть «стойку» любящей его жену матери. Танечке потерпеть неудобствачеловека, которого рвут на части, найти подход к своему мужу, уговорить,убедить, умолить не делать больно её одинокой, её хорошей маме. А Аннесмириться и потерпеть своё одиночество и именно этим смирением — одиночествоодолеть. Ведь нередко, пожив одни и вкусив прелести суетной семейной жизни,молодые возвращаются на круги своя в отеческий дом, под отеческую крышу, подотеческий пригляд, который уже не кажется им грубым попранием завоеванных имисвобод. Время лечит всех. Этот лекарь работает без рекламаций. Надо только немешать ему завершить курс лечения, не торопиться искать новые современныеметодики, на первый взгляд, более эффективные и скорые. Что могла я сделать дляАнны? Чем могла помочь молоденькой жене Танечке, вставшей перед выбором двуходинаково больших Любовей? Чужая душа - потёмки. И нет у нас права врываться внеё и, тем более, проводить в ней ревизию и давать советы.