Любовники-убийцы - Бело Адольф. Страница 28

— Неужели, — мимоходом заметил ему Фредерик Борель.

Фурбис промолчал, но через несколько минут осведомился о Марго. Узнав, что она у себя в комнате и, убитая горем, не принимает никого, кто бы ни предлагал ей свои услуги, Фурбис, однако, попросил доложить о себе и был принят своей любовницей.

— Благодарю, что пришел, — сказала она ему, — мне необходимо было видеть тебя. Я пережила ужасную ночь, я каждую минуту боялась за наше дитя. Но оно живо! Для него я стараюсь сохранить спокойствие духа, избегая всяких волнений.

Затем она расспросила его о подробностях ночного происшествия. Он рассказал ей все.

— Ничто не может заставить подозревать тебя, — резюмировала Марго. — Наверное, обвинят кого-нибудь другого, но все-таки будь осторожен: вопрос идет о жизни и смерти!

— Будь спокойна, я уверен в себе, — ответил убийца.

Они расстались, Фурбис спустился в общую комнату.

— Бедный друг Паскуаль, — произнес он сочувственно перед всеми присутствующими. — Какое чудовище могло иметь к нему настолько ненависти, чтобы решиться убить! Его добрый, ласковый характер располагал всех лишь к любви. Никто не был оскорблен им. Как же узнать имя презренного негодяя, совершившего преступление?

При этих словах Фредерик Борель подошел к нему.

— Не знаете ли вы чего-нибудь об этом деле? — тихо спросил он Фурбиса.

— Вы с ума сошли, Борель! — вскрикнул торговец в ответ. — Вы, кажется, решили отомстить мне за наши давние споры? К счастью, я был вчера в Горде во время преступления, где меня видели многие.

— Вас никто не думает обвинять, — ответил ему Фредерик, отходя в сторону.

«Лучше мне уйти», — сказал Фурбис про себя, сознавая, что уже совершил неосторожность.

Он направился было к дверям, но здесь его остановил жандармский офицер.

— Останьтесь здесь, господин Фурбис, — обратился он к нему. — Вы были другом покойного, вы, может быть, дадите показания, полезные для следствия. Судебный следователь сейчас явится сюда.

Боясь навлечь на себя подозрения, Фурбис не решился отказать в этой просьбе и остался. Он сел на стул в углу комнаты, не переставая сетовать на судьбу своего друга Паскуаля.

— Как бы хотел я поймать убийц! — вырывалось у него порой.

Недалеко от него сидел бледный, убитый горем Мулине. Это трагическое событие сильно тронуло его душу. Он не мог забыть образ умирающего Паскуаля, обвинившего его в ужасном преступлении. Поверил ли Фредерик Борель этому обвинению? Сообщит ли он судьям? Мулине не смел спросить его об этом.

Ко всему прочему он видел страдания Марго, и ее печаль терзала его душу. Он знал, что она не любила своего мужа той страстной любовью, какой любят любовника, но допускал в ее сердце прочную привязанность к убитому. Охваченный черными мыслями, убитый, потерянный, он мог показаться виновным. Заметив это, Фурбис не преминул воспользоваться случаем.

— Не подозреваете ли вы кого-нибудь из присутствующих? — спросил он, подходя к офицеру.

— Если бы это было так, то ведение следствия было бы совсем несложным. Но так как виновный не обнаружен, то необходимо спешить по горячим следам.

— Но мне кажется, — продолжал Фурбис, — узнать его нетрудно: наружность выдает виноватого.

— Ну, это не всегда так, — ответил офицер, — есть люди, которые умеют очень искусно маскироваться.

— Конечно. Но ведь, разыскивая виновного, вы начинаете наблюдать за лицами, задавать вопросы.

— Обычно мы так и делаем.

— В таком случае посмотрите, например, на Мулине. Не внушает ли он вам подозрений?

— Как мне кажется, у него далеко не спокойное выражение лица.

Когда офицер проговорил эти слова, со стороны двора послышался шум, и тотчас четверо одетых во все черное людей вошли в ворота в сопровождении начальника жандармов. Это были судья, государственный прокурор местного суда, правительственный доктор, назначенный для составления протокола о медицинском исследовании, и секретарь для записи показаний. Было около десяти часов утра.

Судья в первую очередь занялся осмотром трупа, выслушал рапорт доктора и отправился осмотреть место, где было совершено преступление.

Ознакомившись со всем, следователи заняли место в зале и хотели приступить к следствию, как вдруг жандармский офицер счел себя обязанным донести им о подозрении, внушенном ему в отношении Мулине указаниями Фурбиса.

— Чем занимается этот человек? — спросил его следователь.

— Он работает здесь на ферме, — ответил офицер.

— Какие причины могли побудить его к убийству, по вашему мнению?

— Мне мало что известно об этом, но, пока нахожусь здесь, я все время вижу его бледным, взволнованным, смущенным, как будто он совершил преступление и боится, что его раскроют.

— Мы сейчас допросим его.

Он попросил внимания присутствующих, и офицер подвел к нему Мулине, который с трудом держался на ногах.

— Успокойтесь, — обратился к нему следователь, — и постарайтесь ясно ответить на мои вопросы.

Мулине невнятно проговорил несколько слов о своей невиновности. Следователь, сделав вид, что не слышит его, продолжал:

— Можете ли вы сообщить нам что-нибудь по поводу совершившегося у вас на ферме преступления?

— Ничего! — ответил Мулине, несколько оправившись от смущения. — Я ужинал вместе со всеми и поднялся из-за стола только в девять часов. Хозяин пошел на двор подышать свежим ночным воздухом. Я вышел одновременно с ним дать корм лошадям. Едва успел я войти в конюшню, как услышал выстрел и ужасный крик. Я кинулся вон и увидел несчастного хозяина лежащим без движения на земле. Я не видел никого, кроме него, и ничто не могло объяснить мне, откуда последовал выстрел.

— Теперь это нам известно, — ответил следователь, затем прибавил: — Значит, когда прозвучал выстрел, то есть во время совершения преступления, вас уже не было в общей комнате?

— Нет.

— И вы утверждаете, что в это время только что вошли в конюшню?

— Это истинная правда.

— Кто-нибудь был с вами?

— Нет, я был один.

— Это к вашему несчастью, — строго заметил следователь.

Затем он обратился к прокурору и мировому судье и сказал им несколько слов тихим голосом.

При виде этой беседы, что вели о нем, Мулине пришел в ужас, слова обвинения умирающего Паскуаля вновь зазвучали в его ушах. Он совсем потерял голову и, рыдая, упал на колени посреди залы.

— Я не виновен, господа, — закричал он, — я не виновен, клянусь вам!

Но судьи продолжали оживленно говорить между собой.

— Милостивый государь, — сказал, наконец, следователь, обращаясь к начальнику жандармов, — я поручаю вам этого человека. Он не подлежит аресту, но необходим нам при следствии.

— Я не виновен, — продолжал повторять несчастный Мулине.

— В таком случае не волнуйтесь, — поддержал его офицер, отводя его в соседнюю комнату. — Если вы не виновны, вас оставят в покое.

— Виновность этого человека не доказана, — заметил прокурор. — Необходимо знать, имел ли он какое-нибудь основание убивать Паскуаля.

— Это мы узнаем, допросив служащих на ферме, — ответил следователь.

Первым вызвали Фредерика Бореля, изящная наружность и приличные манеры которого обратили на него внимание суда.

— Вы состоите в родственных отношениях с покойным? — спросили его в первую очередь.

— Я его двоюродный брат, господин судья, — ответил Фредерик спокойным голосом.

— В таком случае можете ли вы рассказать нам, какого рода отношения связывали несчастного Паскуаля и его слугу Мулине?

— Самые наилучшие. Мулине давно уже служит в этом доме, вся жизнь его протекает здесь.

— Правда ли, что в минуту преступления его не было в общей комнате?

— Совершенно верно, он был в конюшне. Как только я услышал выстрел, я вышел из комнаты, и, прежде чем заметить моего несчастного двоюродного брата, плавающего в крови, я увидел Мулине, бросившегося из конюшни с фонарем в руках. Наконец, как вам уже известно, господа, убийца стоял за воротами, выстрел был сделан им оттуда.