Ранние рассветы (СИ) - Чурсина Мария Александровна. Страница 55

— Я смогла дойти до десятого этажа, — презрительно выпалила Маша, когда Миф обернулся в очередной раз.

Он промолчал.

Оказывается, у Мифа был свой кабинет в Центре — комната на первом этаже и под лестницей, но просторная, с двумя большими окнами. Письменный стол и два стеллажа, снизу доверху заваленные бумагами. Пошатываясь от усталости, Маша еле добралась до стула.

— Говори, — приказал Миф, запирая дверь.

Окна в одежде из белых жалюзи смотрелись продолжениями стен, и Маша ощутила себя, как в западне. Ещё бы чуть-чуть и начала задыхаться. Миф ходил вдоль окон, сцепив пальцы под подбородком.

— Сабрина пошла вверх, я точно знаю.

— Отлично. Она что, стрелочки рисовала на стенах?

Маша молчала, тяжело дыша себе в ладони. Ей было плохо — то ли жарко, то ли холодно, и хотелось в темноту и тишину. Но даже в таком состоянии она понимала, что ничего не скажет Мифу о своих подозрениях. Она же не сумасшедшая. Ей, в общем-то, и пары сильных ударов хватит, чтобы больше не подняться.

— Отвечай, — потребовал Миф.

— Я видела смесь из кирпичной крошки и соли. Сабрина брала с собой такое.

— Ох, святая простота, — взвыл Миф у окна, хватаясь растопыренными пальцами за шуршащие полоски жалюзи. — Хорошо, давай я объясню с самого начала. То, что у тебя неплохая чувствительность к аномалиям, и так ясно. Этого не отнимешь. Но у тебя же нет элементарных знаний! Понимаешь, эта практика у вас — она так, для общего развития. Чтобы вы поняли, что не в магазин игрушек попали, а в серьёзное заведение. Конечно, никто не собирался вам давать на самом деле опасный объект. Как, скажем, студента-биолога никто не отправит в клетку с голодным тигром. Пойми ты уже. Всё, что произошло — трагическая случайность. Больница давно была выброшена из списка опасных территорий, как выяснилось, зря.

— Что вы врёте! — не выдержала Маша, хотя до сих пор отчаянно сжимала зубы, чтобы не заговорить.

Миф удивлённо замолчал, по-прежнему цепляясь за пластиковые полоски.

— Нет, я не вру. Если бы я хотел вас убить, я бы за шиворот не вытаскивал кое-кого из больницы.

Тут замолчала Маша и, судорожно собирая остатки мыслей, решила: а ведь он прав. Стоило ему только чуть-чуть сыграть на публику, и Маша бы по собственной глупости свалилась бы с пятнадцатого этажа, и Миф оказался бы чист и невинен. «Я сделал всё, что смог. Откуда же я мог знать, что она снова туда полезет? Это новая, ещё не исследованная способность аномалии, она притягивает своих жертв, как бы далеко они не находились».

— Красные кирпичи, — с нервным смешком произнёс Миф. — Ерунда какая-то, сумерки сознания.

Он прошёлся по комнате, включил компьютер — тот отозвался приветливым гудением. Маша сидела, поджав ноги под стул, и думала, почему слёзы, выступившие на глазах, ледяные.

— У, — заключил Миф, наверняка, страшно радостный от того, что пришлось закончить разговор, — да ты горишь.

Маша невольно мотнула головой, уходя от его прикосновения. Сквозь шум в голове она слушала, как Миф по телефону вызывает врача, долго и путано говорит о каком-то отражённом эффекте.

Судя по голосу, врач была та, которая вчера не пожалела для Маши успокоительного. Вслед за этим потянулась какая-то муторная канитель. Маша ещё раз услышала про отражённый эффект, потом про след аномалии, потом про то, что её обязательно вылечат. А в голове всё ещё билась мысль — нужно добраться до крыши.

Пахло печёными пирожками. Маша отчего-то решила, что Миф обязательно упрячет её в камеру. Такие были при Центре — не тюрьма, а скорее крошечный гостиничный номер, но выйти из него не дадут. Когда подействовали лекарства, она сообразила, что находится в больнице.

Сама виновата. Нужно было идти дальше, а не откладывать на потом, проклиная весь мир. Она тогда очень устала, желудок уже давно подвело, а в голове осталась только одна мысль — прилечь. Восемь часов бродить по этажам больницы!

Она открыла глаза в отдельной палате, чистой и светлой от неоновой лампы. Потрогала себе лоб — вроде бы температура спала. Да это же простое переутомление, а никакой не зеркальный эффект, когда аномалия запускает в тебя щупальца, чтобы выбраться наружу. Миф преувеличил, конечно. Ему это выгодно.

Её одежды в палате не нашлось, а сама она была одета в казённую пижаму. Даже телефон — и тот отобрали. Маша подумала, что выбираться будет затруднительно.

Она снова легла на кровать и зажмурилась, что было сил. В темноте горело ярко-оранжевое пятно — лампа. Потом вернулись здравые мысли.

Там, в больнице, до десятого этажа её довели призрачные следы кирпичной крошки. И если в больничных стенах нет ни одного кирпича, то значит, крошку рассыпала Сабрина. Зачем? В мешочке оказалась дыра, или она специально помечала дорогу, чтобы вернуться? Чтобы её смогли найти? Но зачем тогда идти вверх? Неужели аномалия смогла так её запутать?

Она полежала ещё немного, ожидая, когда пройдёт слабость, потом поднялась и подёргала дверь. Отлично — её ещё и заперли. Интересно, здесь так со всеми пациентами поступают, или Миф всё-таки наплёл, будто она буйная и настроенная на побег?

Возле кровати обнаружилась кнопка вызова медсестры.

Маша сидела на краю постели, когда услышала за дверью близкие шаги. Через секунду в палату вошла крупная женщина в белом халате.

— Проснулась. Очень хорошо, часа через два придёт врач и тебя осмотрит. А пока лежи, отдыхай. Тебе чего надо?

— Телефон, — потребовала Маша. — Мне родителям нужно позвонить.

— Родителям и без тебя сообщат. — Медсестра на секунду задумалась. — Хотя ладно, сейчас спрошу.

«Надо же, как упекли», — подумала Маша, когда захлопнулась массивная дверь. Вера в то, что сбежать отсюда возможно, резко пошатнулась.

Но телефон всё-таки отдали. Маша повертела его в руках, испытывая на прочность почти севший аккумулятор. Аномалия сделала своё дело — надъела и его. Кому звонить? Маша вызвала из памяти телефона последний набранный номер, даже не надеясь на ответ.

Конечно же, Сабрина не ответила.

Потом её долго бросало то в жар, то в холод. Принесённое лекарствами облегчение оказалось недолгим. Кажется, приходил врач и то брал её за запястье, то щупал лоб. Маше не нравились его деловитые прикосновения.

Очень нужно было выбраться отсюда. Если Сабрина ещё жива, у неё всё равно осталось меньше суток. Выдержать в заброшенной больнице без воды и еды больше трёх суток — не в человеческих силах. Маша с трудом разлепила пересохшие губы.

— Нужно идти вверх, только вверх, ещё выше, — сказала она.

Все, должно быть, приняли её слова за лихорадочный бред.

Утром во рту было мерзко от лекарств, в голове — противно от долгого сна, а во всём остальном теле прочно поселилась слабость. Маша поднялась и обнаружила, что дверь открыта. Она прошла мимо поста дежурной медсестры, которая была ужасно занята, в туалет. И только когда побрызгала на лицо холодной водой, смогла вернуть мыслям привычный ход.

Внутренние часы отсчитывали последнее время — осталось меньше двенадцати часов, а ей не добраться до больницы, никак не добраться. Из зеркала на Машу смотрело совершенно незнакомое, бледное существо.

— Скоро всё кончится, — пообещала она отражению. — А вот как кончится, я не знаю.

Судя по часам на посту дежурной медсестры, было немногим больше шести утра. А ещё у неё на полке лежала Машина сумка, из полураскрытой молнии которой виднелся шнурок от фонарика.

Маша прогулялась ещё взад-вперёд по коридору, зашла за поворот. Там была открыта дверь на лестницу, ещё чёрный выход, но стоило дёрнуть дверь, как по ту сторону что-то страшно загрохотало.

Она вернулась в палату, прилегла, разом ощутив, какая же всё-таки тяжёлая голова. Если прикрыть глаза, можно было снова увидеть автобус, тяжело пробирающийся по залитым дождём улицам. Он снился ей всю ночь и вернулся теперь.

Наконец, она услышала шаги по коридору, что-то тихонько запищало — мимо двери мелькнул подол белого халата. Маша вскочила так быстро, что закружилась голова. Броситься мимо приоткрытых дверей палат, стащить сумку за ремешок, потом сразу к лестнице. Даже если её кто-то заметил, то не сообразил крикнуть.