Полный порядок, Дживз! - Вудхаус Пэлем Грэнвил. Страница 47

И в эту самую минуту она вошла в столовую. Собственно, я должен был предвидеть, что никуда она не денется. Я имею в виду, как бы ни болели разбитые сердца, стоит им пронюхать, что стол накрыт, они обязательно за ним появятся.

Она шла по комнате, буквально пожирая глазами лососину под майонезом, и, несомненно, через секунду зарылась бы в неё по уши, если б я, под влиянием нахлынувших на меня чувств, не выронил бы фужер с бодрящей жидкостью, с помощью которой намеревался восстановить свои силы. Звук разбившегося вдребезги фужера заставил девицу вздрогнуть и обернуться, и на какое-то мгновение она смутилась. На её щеках появился лёгкий румянец, а глаза-блюда сместились со своих орбит.

— Ох! — выдохнула она.

Я не раз убеждался, что в подобных ситуациях от неловкости легче всего избавиться, если незамедлительно что-то сделать. Займите свои руки, и считайте, битва наполовину выиграна. Я схватил пустую тарелку и кинулся вперёд.

— Положить вам немного лососины?

— Благодарю вас.

— Чуть-чуть салата?

— Если вас не затруднит.

— А что будем пить? Какую отраву предпочитаете?

— Если можно, капельку апельсинового сока.

В горле у неё булькнуло. Нет, я не имею в виду, она булькнула апельсиновым соком, я ещё не успел её обслужить, но эти два слова, видимо, навеяли на неё определённые воспоминания. Должно быть, она испытала те же чувства, что какой-нибудь потомок итальянского настройщика роялей, который неожиданно услышал о спагетти. Щеки у неё раскраснелись ещё сильнее, глаза затуманились, и я понял, что теперь уже не имеет смысла продолжать разговор на нейтральные темы о лососине под майонезом или салате.

Наверное, она тоже это поняла, потому что, когда я решил перейти к делу и для начала сказал: «Э-э-э», она тоже сказала: «Э-э-э», и наши два «Э-э-э» как бы столкнулись в воздухе и нерешительно между нами зависли.

— Извините.

— Прошу прощенья.

— Вы говорили:

— Нет, прошу вас, продолжайте.

— Ох, ну ладно.

Я поправил узел галстука — в обществе особ женского пола я всегда так поступаю, — откашлялся, и очертя голову ринулся в атаку.

— Ссылаясь на ваше предложение от сего числа:

Она опять покраснела и неловко ткнула в салат вилкой.

— Вы получили мою записку?

— Да, получил. Ваша записка у меня.

— Я попросила Дживза, чтобы он вам её передал.

— Да, Дживз мне её передал. Я её получил от Дживза.

Мы опять замолчали. Совершенно очевидно, она увиливала от разговора, не желая начинать первой, а следовательно, хотя мне жутко этого не хотелось, надо было брать бразды правления в свои руки. Я имею в виду, если бы никто из нас не начал первым, нам пришлось бы поедать лососину под майонезом и сыр, не произнося ни слова, а когда женщина с мужчиной остаются наедине, ничего глупее они придумать не могут.

— Да, я получил вашу записку.

— Я рада, что вы её получили.

— Да, я её получил. Только что прочёл самым внимательным образом. И по правде говоря, очень хотел вас спросить при первой же встрече, как вы на это смотрите, что?

— Как я на это смотрю?

— Да, именно это я и хотел спросить. Как вы на это смотрите?

— Но ведь я ясно обо всём написала.

— О, конечно. Яснее ясного. Ясно на все сто. Замечательно написали. Но: я имею в виду: э-э-э, я хочу сказать, глубоко тронутый оказанной мне честью, ну и так далее: но: прах побери!

Она аккуратно отправила в рот последний кусочек лососины и поставила тарелку на стол.

— Ещё немного салата?

— Нет, спасибо.

— Может, пирога?

— Нет, спасибо.

— Хотите тост с замазкой? Очень вкусный.

— Нет, спасибо.

Она взяла сырную палочку. Я краешком глаза увидел варёное яйцо, которое до сих пор почему-то не попалось в поле моего зрения. Затем я сказал: «Я имею в виду», а она одновременно со мной произнесла: «Мне кажется, я понимаю», и обе фразы снова столкнулись в воздухе и зависли самым неподобающим образом.

— Прошу прощенья.

— Ради бога, извините.

— Продолжайте.

— Нет, вы продолжайте.

И я вежливо помахал варёным яйцом, показывая, что уступаю ей место. Девице ничего не оставалось, как снова заговорить:

— Мне кажется, я понимаю, что вы хотели сказать. Вы удивлены.

— Да.

— Вы думаете о:

— Вот именно.

-:мистере Финк-Ноттле.

— Только о нём и думаю.

— Вам трудно объяснить мой поступок.

— Да.

— Понимаю.

— А я нет.

— Но это так просто.

Она взяла ещё одну сырную палочку. Совершенно очевидно, сырные палочки пришлись ей по вкусу.

— Нет, правда просто. Я хочу сделать вас счастливым.

— Очень благородно с вашей стороны. Нет слов.

— Я хочу посвятить всю свою жизнь тому, чтобы сделать вас счастливым.

— Вы настоящий друг.

— Это самое малое, что я могу для вас сделать. Но: Можно мне быть с вами откровенной, Берти?

— Разумеется. О чём речь?

— Тогда я должна кое в чём вам признаться. Вы мне очень нравитесь. Я выйду за вас замуж. Я приложу все силы, чтобы стать вам хорошей женой. Но я никогда не воспылаю к вам такой же жгучей страстью, какую я подарила Огастесу.

— Представляете, именно об этом я хотел с вами переговорить. Это надо же! Почему бы вам не выкинуть из головы всякие глупости и не избавиться от меня как можно скорее? Ну зачем я вам понадобился? Я имею в виду, раз вы так любите старину Гусика:

— Я его больше не люблю.

— Да ну, бросьте.

— Нет. После того, что произошло между нами, моя любовь умерла. На чистом прекрасном цветке появилось уродливое чёрное пятно, и я никогда больше не смогу испытывать к мистеру Финк-Ноттлю прежние чувства.

Само собой, я понял, о чём она думала. Гусик наконец-то вручил ей своё сердце, и она вцепилась в него как клещ, а потом неожиданно узнала, что с начала и до конца их разговора он был в стельку пьян. Должно быть, она получила шок на всю оставшуюся жизнь. Я думаю, ни одна девушка не придёт в восторг, узнав, что парень не может сделать ей предложения, пока не упьётся до полубессознательного состояния. У особ женского пола, как известно, существует девичья гордость, честь, ну и всё такое прочее.

Тем не менее я не пошёл на попятную.

— А вы хорошо подумали? — спросил я. — Вдруг вы несправедливы к несчастному страдальцу? Согласен, улики неопровержимы, Гусик вёл себя несколько странно, но, может, он просто перегрелся на солнце? Не надо сразу предполагать худшее. Сами понимаете, кто угодно может перегреться на солнце. Надеюсь, вы заметили, что день сегодня был жаркий?

Девица посмотрела на меня, и я увидел, что она опять взялась за старое: блюдца увеличились до размера тарелок и наполнились слезами.

— Как это похоже на вас, Берти. О, как я вас уважаю.

— Ради бога, не надо.

— Да. Бесконечно уважаю. У вас большая, добрая душа.

— Ничего подобного.

— Да. Большая и добрая. Вы напоминаете мне Сирано.

— Кого?

— Сирано де Бержерака.

— Типа с длинным носом?

— Да.

Не стану врать, что я обрадовался. Сделав вид, что вытираю лицо, я осторожно пощупал свой нос. Возможно, он отличался размерами от классического, но рядом с хоботом Сирано даже близко не лежал. Девица нагло лгала. Помнится, я подумал, что если её вовремя не остановить, она докатится до того, что начнёт сравнивать меня с Пиноккио.

— Он любил её больше жизни, но молил полюбить другого.

— Ах да, помню.

— Вот за это вы мне и нравитесь, Берти. Это так великодушно с вашей стороны: Великодушно и благородно. Но всё напрасно. Любовь загублена безвозвратно. Я никогда не смогу забыть Огастеса, но моя любовь к нему мертва. Я буду вашей.

Как вы понимаете, я человек вежливый.

— Большое спасибо, — сказал я.

Наш диалог закончился сам собой. Я молча жевал яйцо, а она, тоже молча, хрустела сырной палочкой. Положение было затруднительным, потому что, насколько я понял, мы оба не знали, о чём говорить дальше.