Не женское это дело… - Весельницкая Ева Израилевна. Страница 14
А в это время человек, которого они так называли, никуда не исчезал. Он жил в своем доме на территории этой же усадьбы. На зорьке отправлялся ловить рыбу на озеро, после обеда – таскать карасей в пруду. В любую погоду разгуливал в тонких шортах и постоянно с загадочной целью менял бейсболки и панамки. Тело его покрывалось ровным золотистым загаром, он, казалось, не имел возраста и только седые, элегантно подстриженные кудри и борода давали людям возможность говорить о его не малых, должно быть, годах. В свободное от рыбалки время он рисовал свои загадочно-притягательные картины. И никого и ничего не ждал.
Луг был прекрасен. Сочное, колышащееся на ветру разнотравье, переливалось всеми оттенками зеленого, радовало глаз горожан и напоминало искушенным в крестьянском труде, что пора косить. Уже довольно долго с веранды своего дома Мастер наблюдал, как молодой храмовник осваивает не простую профессию косаря. И как один за другим, с небольшими промежутками, бросая свою работу, к нему подходят местные строители и, выхватив косу, сначала на чем свет стоит ругают того, кто дал ему такой плохой инструмент, потом каждый по-своему затачивают его, и с молодецкой удалью, красуясь друг перед другом, принимаются косить, не столько стараясь научить, сколько хвастаясь своим умением. И если бы юноша преследовал целью не научиться, а просто скосить луг, и время от времени вежливо с благодарностью, но твердо не забирал бы у них косу, то они бы вполне справились с этой задачей.
– Ну, что? Все тебя уже поучили?
Мастер явно довольный увиденной картиной сам спустился на, наконец-то, скошенный луг.
– Люди все одинаковые. Только позволь им себя поучить. И все. И они твои. Только один из тех, кто называл себя моим учеником, сумел не дать мне ни одного указания и не сделать ни одного замечания в течении целых семи лет. Человек продержался целых семь лет. Почти не вероятно.
Надо подать заявку в книгу рекордов Гиннеса.
Нависла, как туча, и затянулась пауза.
– Все эти годы вы учились решать свои личные проблемы, решать социальные задачки, тренировались, учились познавать мир через переживания, изучали новую картину мира, новую картину человека, строили новые отношения со своей воплощенностью и ныли, ныли, ныли. Как тяжело! Как плохо! Как трудно!
А в это время ваш Мастер, счастливый и жизнерадостный, освоил три новые профессии. Может не спать по трое суток. Но вы всегда говорите – это же Он.
А теперь так не выйдет.
Респектабельная публика в уютном зале, уютного дворца, в маленьком уютном городке, маленькой уютной европейской страны, так гордящейся тем, что большие и неуютные, но сильные, наконец, приняли ее в свою компанию. Респектабельная публика умильно и с самоуважением пришедшая послушать знаменитого и уважаемого господина, пребывала в шоке.
– Теперь нужно говорить – мы как Он. И лучше, чем Он, и больше, чем Он. Как видите все очень просто. А чего же я тогда три года обнулялся? Так что касается меня, среди вас я буду ориентироваться по этому признаку. По самым простым вещам. Если я хожу в шортах, и на мне больше ничего нет, значит, я буду опознавать своих по отсутствию другой одежды на них.
А то до сих пор было как: я в шортах, босиком, а вокруг все в свитерах, сапогах. Ученики! Я не сплю сутки, медитирую, а вокруг все дрыхнут. Ведь как мне сложно было в жизни, а теперь просто.
Я не сплю сутки, и он не спит сутки. Ученик.
Я босой хожу по снегу, и он или она ходят босые по снегу. Ученики.
– Ты лишил их юности! Вечная заступница Птица-певчая, была не на шутку возмущена.
Дверь только что закрылась за четырьмя молодыми людьми, про которых никто еще не знал, что вскоре окружающие будут называть их «великолепной четверкой» и «мушкетерами», вынося на них все романтические проекции и представления о мужской дружбе, верности избранному делу и данному слову, а сами они скромно назовут себя «леопарды». Они вышли из этого дома, где только что приняли решение, которое должно было сделать их и тем и другим. Мужчинами. Их время начиналось.
– Я же говорил, я же говорил!
Надо еще посмотреть, как оно в конкретике будет выглядеть.
Атаковать надо! Атаковать!
Да, кажется, началось!
– Ну да, говорил он, поговорить ты всегда мог. Посмотрим, как ты делать будешь.
– Вот теперь и посмотрим, какой ты деятель.
– Теоретиком-то прикидываться – это не бабки зарабатывать.
– Атаковать он спешит, такое дело сделать – это не розами на базаре приторговывать.
– Ну, отцы, выдавать будем жестко!
В пространстве слышался звон мечей и разрывы снарядов, ржание лошадей и рычание танковых двигателей, победные крики, крики ужаса, боль, стон, удар из-под тишка, незнание, растерянность, безумная отвага, и уверенность в себе. Все это клубилось и переливалось, выплескивая в мир, то одно, то другое. Все уже случилось, но они еще об этом не знали.
– Ты знаешь, они постоянно сетуют на то, что ты мало занимаешься мужчинами. Все женщины и женщины.
– Ты всегда их романтизировала, поэтому постоянно разочаровывалась. Имела мужество увидеть, что такое женщина. Наберись смелости увидеть, что такое мужчина.
Зачем мне ими заниматься? Они так азартно занимаются мной. Они объясняют мне, что я ничего не понимаю в экономике, что я не правильно играю, не совсем так как надо себя позиционирую, не очень умело рисую, да и петь мог бы талантливее.
Они ничему не начнут учиться, пока не перестанут соревноваться с «папой», пока не повзрослеют и не признают, что «не знать» и «не уметь» – это следующий шаг после «я сам». А пока. А пока мы будем продолжать играть в уважаемого, но не очень умелого папу и умных, талантливых сыновей. Игра только начинается.
Он проигрывал, они выигрывали. Они выигрывали и с победно-виноватым видом «подтаскивали патроны», чтобы он мог дальше играть.
Он сидел за карточным столом, талантливо играя роль завзятого игрока, которому сегодня катастрофически не везет. Он раздражался, нервно сбрасывал карты, не вовремя увеличивал и уменьшал ставки, то принимался оживленно болтать с крупье, то угрюмо молчал, иногда даже обвиняя их в злонамеренности.
Они выигрывали.
В дыму сигарет, треске рулетки, ругани проигравших и радостных возгласах победителей, среди азарта и расчета, скуки, раздраженья и расслабленного безделья, в этом мире, где все так вывернуто, что не понятно чем гордятся больше – большим выигрышем или немалым проигрышем, уже который час шел урок. Один из тех, о недостатке которых, так часто сокрушались эти мальчики.
Они выигрывали, он проигрывал. Энергия, которую они сами не умели еще ни брать, ни производить, текла в них сквозь него, и он не переставал радоваться, что они научились хотя бы пользоваться тем, что дают. И ждал.
– Ну, что там?
Она привыкла к этим звонкам Молодого Льва с поля битвы, раздававшимся в самое неожиданное время суток. Она ждала их, получая в этой ситуации свои уроки и совершенно исключительный опыт реального пространственного взаимодействия.
– Не знаю, не знаю. Суммарно вроде, как все и нормально. Но как-то ему совсем не везет. Я предлагал ему может отдохнуть, может закончить. Ну… не знаю, не знаю.
– Ну, что?
– Они звонят, они что-то начинают чувствовать, но еще не в состоянии увидеть? Ты долго еще намерен кормить их собой?
– Пока будет надо.
– И долго еще будет «надо»?