Верховные судороги - Бакли Кристофер Тэйлор. Страница 23

— Хейдену эта новость уже известна? — спросил президент, нажимая одновременно на кнопку, с помощью которой он вызывал главу своего персонала.

— Я хотел сначала сообщить ее вам. Если говорить начистоту, боюсь, что, услышав о ней, Хейден сунет голову в духовку первой попавшейся газовой плиты. Вы же знаете, он относится к вашей кандидатке без всякого энтузиазма.

Дверь Овального кабинета отворилась. Вошел Хейден Корк.

— Сэр?

Президент, нажав на телефонном аппарате кнопку громкой связи, сказал:

— Грейдон, будьте добры, расскажите Хейдену то, что вы рассказали мне.

Когда Грейдон закончил, Хейден Корк испустил прочувствованный вздох, — примерно такой же звук издает перед самой кончиной выбросившийся на берег реки лосось.

— Итак, — сказал, обращаясь к обоим своим помощникам, президент, — какие возможности у нас имеются?

— Она сказала, что готова снять свою кандидатуру, — сообщил Грейдон.

— Да? Ну и прекрасно. Прекрасно, — воскликнул Хейден, внезапно ожив, как все тот же лосось, но возвращенный в реку. — В таком случае я позвоню ей, скажу, как все мы признательны ей за…

— Минутку, — сказал президент. — Не спешите. Мы выбрали курс, так уж давайте за него и держаться. Что сказали ей вы,Грейдон?

— Что я ничего не решаю, что передам вам ее предложение.

— Господин президент, — сказал Хейден. — Я действительно считаю, что самое лучшее для нас — принять ее на редкость благородное предложение, пока эта новость не попала в газеты и…

— Сядьте, Хейден.

— Сэр…

— Сядьте. Грейдон, какое впечатление осталось у вас от разговора с ней?

— Мне показалось, что она старается не падать духом. Но при этом немного испугана. И не могу сказать, что виню ее за это. Однако предложение ее было искренним.

— И прекрасно. Она честна. Разумна. В наше время найти человека, готового отказаться от того, что ему предлагают, очень не просто. Скромность — утраченное искусство.

— Господин президент, — сказал Хейден. — Конечно, ей сейчас нелегко. Однако сенатские слушания — испытание достаточно жестокое и без такого рода добавок. Особенно если учесть, чем она пригрозила сенатору Митчеллу, когда тот пригласил ее к себе.

— И правильно сделала, что пригрозила. Мне и самому давно уже хочется забить микрофон в глотку Декстера Митчелла. Грейдон?

— Что же, сэр, положение не из легких. Хейден прав — журналисты набросятся на эту новость, точно голодные волки. Однако, при всем при том, Картрайт нравится мне все больше. Она — настоящая боевая машина.

Из трубки до Грейдона донесся тихий стон Хейдена.

— Я не вижу причин, — сказал президент, — по которым мы должны наказывать ее за то, что муж у нее — козел.Нет. Нет. Позвоните ей. Прямо сейчас. И скажите, что мы на ее стороне. Во всем. Скажите, — и президент бросил на Хейдена полный значения взгляд, — что на ее стороне весь Белый дом. Да, так и скажите. От моего имени.

— Хорошо, сэр. — И Грейдон положил трубку.

— Так, — произнес президент. — Хейден.

— Да, сэр, — печально откликнулся глава президентского персонала.

— Я думаю, что нам следует побольше узнать об этом… муже.

— Но, сэр, — взмолился Хейден, — мы же не станем… нет, сэр. Прошу вас.

— ФБР ведь уже изучило его прошлое — во всех подробностях, так?

— Так, сэр, однако…

— Хейден, — улыбнулся президент. — Время колебаний закончилось. [38]

Под вечер того же дня Грейдон и Хейден встретились в клубе «Ретрополитен», где Пеппер, которой предстояло прилететь из Нью-Йорка, должна была в последний раз встретиться с «коллегией душегубов». Хейден приветствовал Грейдона саркастическим:

— Большое спасибо. Вы здорово помогли мне при утреннем разговоре с шефом.

— А что я мог сказать? — пожал плечами Грейдон. — Я как-то уже привык к ее лицу.

— Все это кончится слезами, — сказал Хейден. — Или кровью. Митчелл раскалился добела.

— Декстер Митчелл — лошадиная задница, — сказал Грейдон, — но не дурак. Он знает, какой у нее рейтинг. Народ хочет, чтобы она заседала в суде.

— Вот уж не думал, что вы такой популист, — сказал Хейден.

— А я и не популист. Однако толпе стоит время от времени бросать кусок, которого она жаждет. Это ее успокаивает.

— Беру мои слова обратно. Вам ведь известно, о чем попросил меня шеф, не так ли?

— Я бы на вашем месте приготовился к тому, чтобы со всевозможной искренностью взглянуть в глаза членов большого жюри и сказать: «Я действительно не понимаю, о чем говорит специальный прокурор [39]».

— Спасибо. А самому специальному прокурору я что скажу?

— Ну, — произнес, улыбнувшись совершенно как Чеширский Кот, Грейдон, — что-нибудь да придумаете. А если не придумаете, я буду навещать вас по воскресеньям в тюрьме. Приносить вам круассаны и напильники.

Подставные сенаторы один за другим занимали места за комитетским столом. Вскоре появилась, опоздав всего на пятнадцать минут, и Пеппер. Выглядела она так, точно день этот дался ей нелегко. Грейдон тепло поздоровался с ней, Хейден ограничился коротким рукопожатием и кивком.

— И я тоже рада вас видеть, — негромко сказала Пеппер.

— Мне очень жаль, что ваш муж пытается поднять шум, — сказал Грейдон. — Но, как я уже говорил вам утром по телефону, президент полностью на вашей стороне.

И он подчеркнуто добавил:

— И мистер Корк тоже.

Хейден поджал губы.

— У вас усталый вид, — сказал Грейдон. — Ну что, готовы?

— Да, — без энтузиазма ответила Пеппер.

Несколько часов Хейден и прочие осыпали ее вопросами — о неприкосновенности частной жизни, о межштатной торговле, о правомерности использования Восьмой поправки [40]в деле «Мискимин против „Инконтинентал Эйрлайнс“». [41]Затем Хейден, откашлявшись, произнес:

— А теперь, судья Картрайт, не могли бы вы сообщить нам ваше мнение о том, следует ли учитывать обстоятельства личной жизни человека, принимая решение о его — или ее — пригодности для высокого государственного поста?

Несколько секунд Пеппер молча смотрела на него, затем сказала:

— Видите ли, сенатор, это, надо полагать, зависит от поста, не так ли?

— То есть?

— Представим себе, что некая гипотетическая личность оказывается членом «Аль-Каиды», или торговцем оружием, или проституткой. Думаю, это обстоятельство следовало бы учесть, если бы ее выдвигали на пост члена Верховного суда, или Государственного секретаря, или на какой-то другой в этом роде. Однако, если бы она баллотировалась, ну, скажем, в сенат, я назвала бы столь нечестивое прошлое лишним доводом в ее пользу.

«Сенаторы» прыснули.

Хейден покачал головой:

— Вы действительно собираетесь сказать это на слушаниях?

— Не знаю, Корки, — ответила Пеппер и зевнула. — Пока я хочу лишь одного — чтобы этот день поскорее закончился, понимаете?

— Не могли бы вы не называть меня так? — покраснев, попросил Хейден.

— Я вовсе не хотела обидеть вас. Мой мозгоправ говорит, что я таким образом защищаюсь от неуверенности в себе.

У Хейдена округлились глаза.

— Вы… вы сказали «мозгоправ»?

— Ну да, психиатр. Знаете, человек, который помогает тебе навести порядок на твоем чердаке.

— Вы хотите сказать, что находитесь под наблюдением психиатра?

— Конечно. Как и все, кто живет в Нью-Йорке. А здесь разве не так — столько переживаний и прочее?

Хейден лихорадочно перелистывал страницы:

— Я не… не помню, чтобы это было в вопроснике. Но ведь вы не включили эти сведения в вашу…

Пеппер изобразила скромную улыбку:

— Нет, сэр, не включила. Это вроде как дело глубоко личное.

— Боже милостивый, — пролепетал Хейден. — Но это же…

— Просто я не хотела добавлять вам новые хлопоты. А насчет обращения к мозгоправу — мне в общем-то выбирать особо не приходилось.