Верховные судороги - Бакли Кристофер Тэйлор. Страница 4

— Нет, мой сладкий. Предоставляю заниматься этими мелочами тебе. Я всего лишь простая пожилая девушка из Плейно.

— Ну да, ну да. Так вот, мой маленький кактусовый цветочек, возможно, тебе будет интересно узнать, что шесть процентов зрителей-мужчин мы уже потеряли.

— Проклятье, — сказала Пеппер. — Похоже, мне остается только одно: броситься с Бруклинского моста. По крайней мере, ты получишь отличный финал для последнего сезона «Прыгунов».

Бадди умоляющим тоном спросил:

— Но… неужели тебя это совсем не волнует?

— Меня волнует лишь то, что я могу опоздать к маникюрше.

— Не, но ты скажи, почему мы добились такого успеха — исторически говоря — у мужской части аудитории?

— Предположительно потому, что вершила правосудие на манер царя Соломона.

— Это, разумеется, главный фактор. Но в чем состоял другой?

Пеппер направилась к двери.

— Извини, — сказал Бадди, — я тебе наскучил?

— Да. И очень сильно.

— Тогда позволь сообщить тебе самое главное. — И Бадди понизил голос так, точно сообщал нечто совершенно секретное. — Спонсоры недовольны.

Пеппер округлила глаза.

— Ну да, конечно, — сказал Бадди. — Можешь пристрелить вестника, если тебе станет от этого легче. И все-таки «хаммер», «Будвайзер»… я не сказал бы, что они счастливы.

— Бадди. Бадди.Мы занимаем на телевидении седьмое по популярности место. Я просто не вижу никакой проблемы.

— Проблемы? Ну так я скажу тебе, в чем состоит проблема.Она состоит в том, что я волнуюсь.

— Хорошо, — сказала, забрасывая сумку на плечо, Пеппер. — Если это позволит мне наконец уйти отсюда, я обещаю — клянусь, — что следующая же женщина-обвиняемая, будь она трижды ни в чем не повинной, отправится, сука такая, прямиком в Гуантанамо и узнает почем фунт лиха.

Бадди разулыбался:

— Благодарю вас, ваша честь.

Пеппер Картрайт и Бадди Биксби, родившиеся, соответственно, в Плейно, штат Техас, и Нью-Рошелле, штат Нью-Йорк, принадлежали к совершенно разным мирам, однако за семь лет до описываемых здесь событий нашли друг дружку в зале суда — настоящего то есть, — а именно в шестом зале Лос-Анджелесского главного суда первой инстанции.

Бадди был в то время среднего (что означает — отнюдь не высокого) уровня продюсером местных теленовостей, быстро приближавшимся к пятидесятилетию. Жизнь и карьера его состояли из целого ряда «почти». Ему почти удалось заснять попытку «Пискли» Фромм застрелить президента Джеральда Форда; он почти уже взял в прямом эфире интервью у миллиардера-затворника Говарда Хьюза; почти купил «Майкрософт» по шесть долларов за акцию; почти получил видный пост в Нью-Йорке.

Как-то раз Бадди даже попросили произнести речь на двадцать пятой годовщине его университетского выпуска, и он страшно обрадовался этой возможности — и прорадовался несколько дней, пока староста его группы, которого Бадди от души ненавидел целых двадцать девять лет, не позвонил ему и не сказал полным ликования голосом: забудь, со мной только что связался первый из тех, к кому я обращался с этой же просьбой. Далее мы цитируем: «Ты не обижайся, но он по сравнению с тобой важная шишка, ха-ха, так что ладно, увидимся на встрече, начальничек».

Жопа.

Той ночью, лежа с гигантским пакетом чипсов в постели и с экзистенциальной мрачностью озирая потолок, Бадди отчетливо представил себе свою могильную плиту, на которой значилось: «Здесь покоится Бадди Биксби. Почти».

Как-то раз на работе, как раз в то время, когда Бадди тужился, пытаясь придумать, чем бы заполнить прореху в еженедельном итоговом выпуске новостей, один из репортеров упомянул о женщине-судье, увиденной им в суде первой инстанции: «Роскошная баба. Рос-кош-ная. Меня так и подмывало выскочить на улицу и совершить какое-нибудь преступление».

И Бадди отправился в суд — посмотреть, что это за птица такая. Табличка на двери шестого зала суда извещала: «ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩАЯ СУДЬЯ ПЕППЕР КАРТРАЙТ». Пеппер Картрайт, подумал он, ничего себе имечко. А войдя в зал, увидел женщину тридцати с небольшим лет, высокую, с пышными темно-каштановыми волосами, холодными синими глазами, высокими скулами и глубокими ямочками на щеках. Женщина улыбалась, однако по лицу ее было видно — с ней лучше не связываться. Она носила очки и то снимала их, то снова надевала, а когда снимала, задумчиво покусывала дужку. По выговору Бадди сначала принял ее за южанку, но вскоре сообразил: Техас. Напористая, дерзкая, сексуальная. Ей не хватало лишь одного — ковбойской шляпы.

Слушалось дело о вооруженном нападении. Нападении с применением опасного для жизни насилия. Для грабителя обвиняемый был слишком хорошо одет. И защищали его сразу три адвоката.

Когда Бадди вошел в зал, жертва нападения как раз сидела на свидетельском месте, подвергаясь перекрестному допросу защиты.

— Мистер Эн-ри-кец, — выговорил по складам адвокат, стараясь придать самой фамилии жертвы криминальный оттенок, — вы показали, что мой клиент, мистер Барсон, цитирую, «угрожал» вам. Не могли бы вы определить для суда значение глагола «угрожать»?

— Возражение, — устало произнес обвинитель.

— Поддерживается, — объявила судья Картрайт. — Снимите этот вопрос, адвокат.

— Ваша честь, я всего лишь пытаюсь…

— Если вы не уверены в значении слова «угрожать», я попрошу секретаря суда снабдить вас экземпляром словаря Уэбстера. В нем вы сможете найти этот глагол — в непосредственной близости от другого: «угробить» — в скобках «время».

— Мне известно, что означает «угрожать», ваша честь. Я всего лишь пытаюсь установить, известно ли мистеру Энрикецу…

— Продолжайте допрос, адвокат. И поторопитесь. А то мне случалось видеть ледники, которые продвигались вперед быстрее, чем вы.

На скамье присяжных раздались смешки. Один из оставшихся сидеть рядом с обвиняемым адвокатов улыбнулся, но, обнаружив, что на него смотрит клиент, снова впал в суровое оцепенение, за которое ему, собственно, и платили.

Мистер Энрикец, как вскоре понял Бадди, судил школьный футбольный матч. Ответчик же был, судя по всему, отцом восьмилетней футболистки. Ему, похоже, не понравились какие-то неблагоприятные для команды его дочери решения мистера Энрикеца, и после матча он попытался — предположительно — переехать мистера Энрикеца на парковке своим «мерседесом».

Вскоре последовал спор относительно того, следует ли суду учитывать цену принадлежащего ответчику «мерседеса». Обвинитель раз за разом повторял фразу «оружие стоимостью в сто тысяч долларов», а защита раз за разом возражала против нее.

— Мистер Сетракян, — сказала, обращаясь к обвинителю, судья Картрайт, — вы пытаетесь вынести на рассмотрение суда некие моменты социо-экономического характера? Если позволите мне провести аналогию, то дешевый ствол, продающийся на субботних распродажах за десять долларов, — оружие не менее смертоносное, чем изготовленный в Лондоне и стоящий сто тысяч долларов дробовик с богатой гравировкой. Или вы добиваетесь чего-то другого?

— Ваша честь, — сказал обвинитель, явно получавший от всего происходившего немалое удовольствие (впрочем, то же можно было сказать и о каждом, кто присутствовал в зале суда, включая и присяжных). — Я просто пытаюсь установить тот факт, что оружие, в данном случае «мерседес» класса Е, ценой в сто тысяч долларов…

— Возражение, — одновременно произнесли два адвоката.

— По одному возражению на клиента, если вы не против, — сказала судья. — Так вот, мистер Сетракян, — снова обратилась она к обвинителю, — вы с великой помпезностью установили тот факт, что автомобиль ответчика стоит кучу денег. Сильно сомневаюсь, что это обстоятельство, доносимое вами до нашего сведения с тонким изяществом отбойного молотка, ускользнуло от внимания тех из присяжных, которым пока еще удалось не заснуть.

— Ваша честь, — улыбаясь, произнес обвинитель, — вы сегодня очень суровы со мной.

— Прошу меня простить, мистер Сетракян, — отозвалась судья Картрайт, снова надевая очки и слегка втягивая щеки. — «Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались, готовьтесь к новым». [6]Продолжайте, прошу вас. Продолжайте. Давайте попробуем закончить слушание еще до начала следующего ледникового периода.