История Петербурга в городском анекдоте - Синдаловский Наум Александрович. Страница 9
Большинство анекдотов о Суворове основаны на его находчивости и остроумии, чаще всего свидетельствовавшими о его независимом и не всегда удобном для окружающих характере.
Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый разговорам, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спрашивает его о причине.
— Он у нас, матушка-государыня, великий постник, — отвечает за Суворова Потемкин, — ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет.
Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж уходит и через минуту возвращается с небольшим футляром, а в нем находилась бриллиантовая орденская звезда, которую императрица вручила Суворову, прибавив при этом, что теперь уже он сможет разделить с нею трапезу.
Однажды Екатерина упрекнула Суворова, что он не бережет свое здоровье и ездит без шубы, и подарила ему богатую соболью шубу. Суворов благодарил и, ездя во дворец, садил с собой в карету слугу, который держал шубу на руках и надевал на него при выходе его из кареты. — Смею ли я ослушаться императрицы, — говорил Суворов, — шуба со мной, а нежиться солдату нехорошо.
На одном придворном балу Екатерина II, желая оказать внимание Суворову, спросила его:
— Чем потчевать дорогого гостя?
— Благослови, царица, водкою, — ответил Суворов.
— Но что скажут красавицы-фрейлины, которые будут с вами разговаривать? — заметила Екатерина.
— Они почувствуют, что с ними говорит солдат.
Суворов уверял, что у него семь ран: две получены на войне, а пять — при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых.
К сожалению, анекдотами о другом великом полководце — Михаиле Илларионовиче Кутузове — мы не располагаем. Трудно предположить, что их не было. Скорее всего, они затерялись во времени либо не имеют отношения к Петербургу. Поэтому ограничимся анекдотами, возникшими о памятнике великому полководцу, обратив особое внимание на анекдот, объясняющий причину его установки.
Памятники Михаилу Илларионовичу Кутузову и Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли были открыты 29 декабря 1837 г. в ознаменование 25-й годовщины победы России над Наполеоном. Памятники установлены симметрично на площади перед Казанским собором, лицом к Невскому проспекту. Бронзовые фигуры отлиты по моделям, исполненным скульптором Б. И. Орловским.
Оба памятника, составившие общую скульптурную композицию, стали героями петербургского фольклора одновременно.
Почва для возникновения острых и ядовитых стихов и острых анекдотов была благодатная. Для этого годилось все: от отсутствия воинских головных уборов, что было сразу же подмечено в декабрьскую стужу, когда памятники были торжественно открыты, до выразительной жестикуляции обоих полководцев, как бы разговаривающих друг с другом:
— Куда и кому указывает рукой Кутузов у Казанского собора?
— На аптеку. Барклаю-де-Толли, который держится рукой за живот.
Та же тема дружественной взаимовыручки звучит и в стихах:
А вот как городской фольклор распорядился именем Кутузова в вечном, непрекращающемся споре между двумя столицами. Интересно отметить, что этот анекдот имеет «школьное» происхождение. Он из серии так называемых «ответов с места»:
— Почему Кутузову в Петербурге памятник поставили?
— Да потому, что он французам Москву сдал.
Еще один анекдот из эпохи войны с Наполеоном мы включили в наше повествование только потому, что он живо характеризует еще один яркий персонаж петербургской истории, князя Петра Ивановича Багратиона. Потомок древнейшего и знаменитейшего царского рода в Грузии в Отечественную войну 1812 г. командовал 2-й армией. Судьба не дала ему возможность увидеть победу русского оружия над Наполеоном. Вплоть до Бородина ему пришлось отступать. А в Бородинском сражении Багратион получил ранение осколком гранаты в ногу. Считается, что это ранение оказалось смертельным. На самом деле это не так. Рана вовсе не была опасной, но, как рассказывают очевидцы, узнав о падении Москвы, Багратион «впал в состояние аффекта и стал в ярости срывать с себя бинты». Это привело к заражению крови и последовавшей затем смерти полководца.
В народе по достоинству оценили полководческий талант Багратиона. В Петербурге фамилию князя Петра Ивановича с гордостью произносили: «Бог рати он». Таким же он предстает и в анекдоте:
Денис Давыдов явился однажды в авангард к князю Багратиону и сказал:
— Главнокомандующий приказал доложить Вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и просит вас немедленно отступить.
Багратион отвечал:
— Неприятель у нас на носу? На чьем? Если на вашем, то он близко, а коли на моем, так мы успеем еще отобедать.
Почти через сто лет после описанных нами событий Отечественной войны 1812 г., во время другой войны, Русско-японской 1904–1905 гг., крепостью Порт-Артур командовал генерал-лейтенант Анатолий Михайлович Стессель. В декабре 1904 г. Во время осады крепости японцами, исключительно благодаря проявленной Стесселем профессиональной бездарности и личной трусости, Порт-Артур был сдан неприятелю. Военным судом Стесселя приговорили к смертной казни. Но параллельно с приговором на суде было зачитано и обращение того же суда о ходатайстве перед Николаем II заменить смертную казнь заключением Стесселя в Петропавловскую крепость на десять лет. В Петербурге в ту пору ходил анекдот:
— Что с того, что Стесселя посадят в крепость; он ее опять сдаст.
Судя по толковым словарям, придворные — это не вообще все служащие дворцового ведомства, а только те из них, которые находились непосредственно при особе царствующего монарха и членов его семьи. В основном это были фрейлины, статс-дамы, личные секретари, гофмаршалы, распорядители, то есть все те, кто, так или иначе, обеспечивал уклад и порядок жизни, работы и отдыха членов царского дома.
Вот почему, с некоторыми оговорками, к придворным, наряду с государственными чиновниками и известными военными деятелями, мы отнесли и придворных шутов, институт которых Россия унаследовала от династии Рюриковичей. Должность царских шутов сохранялась вплоть до екатерининской эпохи. Шутов любили. Они выполняли важную социальную роль, служили неким клапаном для выпускания пара из кипящего котла общественного мнения.
С появлением зачатков гражданского общества, которое зарождалось в аристократических салонах, надобность в шутах стала исчезать. Некоторые рудименты этого явления дожили до царствования Павла I, а затем полностью исчезли из российской придворной жизни. Однако царевы шуты оставили такой яркий след в государственной жизни страны, что память о них и сами имена этих шутов сохранились в народном сознании наравне с именами их хозяев — русских императоров. Главная особенность института придворных шутов состояла в том, что они имели право безбоязненно говорить все, что им вздумается, прямо в глаза сильных мира сего. Им прощалось то, за что другие вздергивались на дыбу, клеймились каленым железом и ссылались на каторжные работы. До сих пор мы хорошо помним имена самых знаменитых «увеселительных», как их называли современники, шутов Ивана Балакирева, Адама Педрилло, Яна д'Акосты, Кульковского.
Самый известный из них — Иван Александрович Балакирев. Из биографии Балакирева известно, что в юности он, дворянин по рождению, был зачислен в штат придворных служителей и попал под начальство камергера Виллима Монса. Еще при Петре I Балакирев прославился своими шутками, смелость высказываний в которых иногда граничила с откровенным вольнодумством. Казалось, авторитетов для Балакирева не существовало. Но случилось непоправимое. Виллим Монс был замечен в интимной связи с императрицей, обвинен в измене и казнен, а Балакирева привлекли к суду и отправили в ссылку.