Дурак - Мур Кристофер. Страница 33

— О да — в таком разрезе я по-прежнему отчасти мокрый котенок.

— Превосходно. Явился быть приконченным, стало быть?

— Не сразу, не сразу. Э-э, Эдмунд… замечу, если ты не возражаешь — какой-то ты сегодня неприятственно приятный.

— Спасибо. У меня новая стратегия. Я тут выяснил, что всевозможное мерзопакостное негодяйство гораздо лучше удается под покровом учтивости и добродушия. — И Эдмунд подался ко мне через стол, как бы доверяя нечто сокровенное. — Выяснилось, что человек утрачивает любой разумный корыстный интерес, ежели считает тебя до того любезным, что готов посидеть вечерок с тобой за флягой эля.

— И ты, значит, теперь приятный?

— Да.

— Не подобает.

— Разумеется.

— Так депешу Гонерильи получил ты, значит?

— Мне Освальд передал ее два дня тому.

— И? — спросил я.

— Явно госпожа положила на меня глаз.

— И как тебе такой поворот?

— Ну а она-то здесь при чем? Тут уж никто не устоит, особенно теперь, когда я не только пригож, но и приятен.

— Стоило все же перерезать тебе глотку, когда мне выпадал случай, — сказал я.

— Ах, что ж — та вода уж утекла, нет? Отличный план ты сочинил, кстати, — с письмом, дабы дискредитировать моего братца. Привелся в исполнение потрясно. Я, разумеется, чуть-чуть украсил. Сымпровизировал, если угодно.

— Я знаю, — сказал я. — Намекнул на отцеубийство — да и саморез на руку сыграл. — Я кивнул на его перевязанную правую.

— Ну да. Самородок с тобой разговаривает, да?

— Вот что мне странно. Почему же этот окаянный дуболом до сих пор дышит, зная столько всего про твои планы? Кто-то очень боится призраков?

Ухмылка неискренней приятности впервые сошла на миг с лица Эдмунда.

— Ну, и это тоже. А кроме того, мне довольно-таки нравится его пороть. А когда я его не порю, само его присутствие в замке напоминает мне, какой я умный.

— Недалекий ты ублюдок. Рядом с Харчком и наковальня будет умнее. Как это вульгарно с твоей стороны.

Это все и решило. Любые потуги на приятственность, очевидно, слетают вмиг, когда речь заходит о классовом происхождении. Рука Эдмунда метнулась под стол и возникла снова с длинным боевым кинжалом. Но увы — я в тот момент уже замахивался Куканом, и своим палочным концом он обрушился в аккурат на перевязанную руку ублюдка. Кинжал, вертясь, вылетел и приземлился на пол так, что я умудрился подхватить его носком башмака за рукоять, и он взлетел прямо мне в подставленную ладонь. (Говоря честно, мне все равно, какой рукой сражаться: годы жонглирования и обшаривания чужих карманов подготовили меня к ловкости обеих.)

Я перехватил кинжал к броску.

— Сядь! От тебя до преисподней, Эдмунд, — ровно полтора оборота клинка. Дернись, а? Я тебя очень прошу. — Он видел, как я обращаюсь с кинжалами, на дворцовых спектаклях.

Ублюдок сел, баюкая раненую руку. Повязка набухла от крови. Эдмунд плюнул в меня и промазал.

— Да я тебя…

— Ай-я-яй, — покачал головой я, помахивая кинжалом. — А приятственность?

Эдмунд зарычал, но тут же осекся, потому что в покой ворвался Кент. Дверь едва не слетела с петель. Меч старого рыцаря был обнажен, а два оруженосца, влетевшие следом, только тянули свои из ножен. Кент на ходу развернулся и звезданул одному в лоб рукоятью. Парнишка рухнул, напрочь расставшись с чувствами. Засим Кент повернулся в другую сторону и клинком плашмя сбил второго юнца с ног. Тот растянулся навзничь, и дух громко вылетел из него. Рыцарь отвел руку с мечом, чтобы пронзить ему сердце уже наверняка.

— Стой! — сказал я. — Не убивай его.

Кент стал и обвел глазами покой, оценивая положение в нем.

— Я слышал лязг клинка. Подумал, ублюдок тебя убивает.

— Отнюдь. Он принес мне сей прекрасно украшенный кинжал с драконьей головой в искупительную жертву.

— Неправда, — буркнул ублюдок.

— Так, значит, — рек Кент, внимательно разглядывая оружие, взятое на изготовку, — тогда ты убиваешь ублюдка?

— Лишь проверяю его балансировку, мой добрый рыцарь.

— А… Извини.

— Страху нет. Благодарю тебя. Если понадобишься — позову. И прихвати с собой этого бессознательного, будь добр? — Я посмотрел на второго оруженосца, который мелко трясся на полу. — Эдмунд, будь так любезен, вели своим рыцарям быть поучтивее с моим головорезом. Вот он уж точно — любимец короля.

— Оставьте его в покое, — проворчал ублюдок.

Кент с сознательным оруженосцем выволокли несознательного в сени и закрыли за собой дверь.

— Ты прав, Эдмунд, вся эта приятственность — песьи ятра. — Я подбросил кинжал и поймал его за рукоять. Эдмунд чуть дернулся, я опять подбросил клинок и поймал за лезвие. Воздел с подозреньем бровь. — Так о чем бишь мы? Как здорово тебе удался мой план?

— Эдгара заклеймили изменником. Отцовы рыцари охотятся за ним по сию пору. А лордом Глостера стану я.

— Да полно, Эдмунд, неужто с тебя хватит?

— Именно, — рек в ответ ублюдок.

— Именно — что именно? — Неужто он, даже словом не перемолвившись с Гонерильей, уже разинул пасть на земли Олбани? Вот теперь я был не уверен двойне — что же мне делать? Мой план сводился лишь к тому, чтоб спарить ублюдка с Гонерильей и тем подорвать королевство; только это и удерживало меня от того, чтобы метнуть кинжал точно в его кадык. Когда я вспоминал кровоточащие рубцы на спине у Харчка, рука моя напрягалась непроизвольно и сама хотела отправить клинок в полет. Но что же он замыслил?

— Трофеем может стать все королевство, — рек Эдмунд.

— Военным? — Откуда ему известно о войне? О моей войне?

— Вестимо, дурак. Каким же еще?

— Ебать мои чулки, — рек я. Кинжал вылетел из моей руки сам собой, а я выбежал из покоя, звякая бубенцами.

Подходя к башне, я услышал такую колобродицу, будто кто-то мучил лося в бурю. Испугавшись, что Эдмунд все ж подослал к Харчку наемного убийцу, я вошел к нам в светелку, пригнувшись и держа один метательный кинжал наготове.

Харчок лежал навзничь на одеяле, а сверху на нем, расправив подол белых одежд, скакала златовласая женщина — будто рвалась к финишу в заезде на недоумках. Я и раньше ее видел, но вот настолько во плоти — никогда. Парочка согласно выла в экстазе.

— Харчок, что ты делаешь?

— Лепота, — ответствовал подмастерье с широченной дурацкой лыбой во всю рожу.

— Она-то само виденье лепоты, но ты пистонишь призрака.

— Не… — Бесполденный великан приостановил ход своего поршня выспрь, приподнял барышню за талию и всмотрелся ей в лицо так, словно обнаружил у себя в постели блоху. — Призрак?

Она кивнула.

Харчок отшвырнул ее в сторону и с долгим душераздирающим воплем кинулся прямо в окно, разнося ставни в щепу. Вопль повисел недолго в воздухе и завершился плюхом.

Призрак-девица оправила юбки, откинула волосы с лица и ухмыльнулась.

— Во рву вода, — промолвила она. — Жить будет. А я, наверное, пойду на полувзводе.

— Ну да, тебе пора, но все равно очень любезно с твоей стороны, что нашла время трахнуть мальчонку с фаршем вместо мозгов. А то лишь цепями гремишь да зловеще предрекаешь окаянный страшный суд.

— Сам-то духоподъемно кувыркаться не готов? — И она подсмыкнула подол, словно собираясь заголиться.

— Отвянь, навье, мне еще долдона изо рва выуживать. Он плавать не умеет.

— Да и летать наверняка не любит.

Нет времени у меня тут с нею препираться. Я сунул кинжал в ножны на копчике, развернулся и кинулся было к дверям.

— Не твоя война, дурак, — рек призрак.

Я замер. Харчок непроворен почти во всем, так, может, и тонуть будет нерасторопно.

— У байстрюка, что ли, теперь своя война?

— Знамо дело. — И призрак кивнул, уже тая туманом.