Новые записки матроса с «Адмирала Фокина» (сборник) - Федотов Александр. Страница 25

– Пусть сам весь бак жрёт!

– Может туда кипятка плеснуть? – внёс предложение Ряба.

Кто-то попытался извлечь белого, как мел, Стёпу из-за котла, зацепив его за рукав халата крючком из алюминиевой проволоки:

– А ну иди сюда, гнида!..

Стёпа цеплялся за жизнь, как мог, оперативно отцеплял от себя крючок и на растерзание не давался. Ряба пошел за кипятком.

– Погоди! – Рома еле успел удержать Рябу за рукав, – Надо сначала разобраться. Может, караси, пока макароны до кубрика несли, сами всё мясо сожрали?

Общий хохот оценил шутку. Для карася, сожрать мясо, предназначенное для годков – равносильно самоубийству. А тут ещё мясо из макарон по-флотски. Как его вообще можно из бачка с макаронами подчистую выловить?! Когда дело доходит до хавки, караси, конечно, спецы, но не настолько…

– Стёпа, вылезай лучше по-хорошему! Сам знаешь, достанем, хуже будет! – предложил ещё раз Рома.

– Ребята, вы макароны-то хоть пробовали? – донёсся из-за котла слабый Стёпин голос.

– Ты что издеваешься, гад?! Кто сухие макароны жрать будет! – наперебой заорали годки.

Один из годков, похудее, протиснулся наконец в щель и, вцепившись в рукав Степиного халата, потащил его из-за котла. Последовал вой Степы и общий одобрительный гул.

– А давайте его в котёл окунём и сварим? – внёс новое предложение Ряба, пробираясь через толпу к Стёпе.

Тут Стёпа взвыл так, что хоть сердце у годков и не дрогнуло, но они согласились не сразу кидать кока в котёл, а дать ему возможность хотя бы объясниться перед смертью.

Стёпа вылез из-за котла, его всего било мелкой дрожью, колени подгибались.

– Кайся, покойничек!

– Ребята, д-давайте п-покажу… – пролепетал Стёпа и нетвёрдой походкой повёл годков в соседнее помещение.

В соседнем отсеке полным ходом шло производство макарон по-флотски. Сидя на корточках, расположились братья-азиаты в количестве трёх супер-моряков. Все они были измазаны тестом и густо покрыты мучной пылью. Первый представитель кулинарного цеха брал из мешка толстенную макаронину, продувал её, прищурив раскосый глаз, внимательно смотрел в неё, как в подзорную трубу, и удовлетворившись степенью прочистки, передал второму. Второй аккуратно, палочкой, проталкивал внутрь макаронины мясной фарш и передавал соседу. Третий брал кусочки теста, аккуратно закупоривал ими дырочки с обеих сторон макаронины, и складывал готовый продукт в кучу – вари!

– Вот, – пролепетал Стёпа, – видите, есть мясо-то.

После секундной немой паузы даже самые суровые годки не выдержали. Такого хохота камбуз не слыхивал за всю свою славную историю. Ряба, и тот, сполз по переборке на палубу, держась за живот от хохота. Когда первый приступ смеха, прошел, порозовевший Стёпа пояснил:– Эти чучмеки, – он ласково кивнул на поворят-азиатов, – вчера с мяса не все печати срезали – в итоге суп синим оказался, а потом они, по приборке, умудрились ещё и кусок мыла в котёл с супом уронить. Вот и отрабатывают…

* * *

Это была флотская байка, воплощенная Стёпой в жизнь. Правда он попросил ребят особо об этом не распространяться. Месть Большого Зама была бы страшна. Настоящие макароны по-флотски с огромным аппетитом ел в этот день весь экипаж, кроме конечно офицерского состава и мичманов, у них ведь своя, гарсунка.

Горнист

Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.

(Выдержка из текста воинской присяги СССР)

Служил у нас на корабле один матрос-горнист. Каждое утро становился рядом с командиром корабля у флагштока и на «дудке» подъем флага играл. Сам невысокого роста, щуплый, белобрысый, по сроку службы – карась. Был он по корабельному расписанию приписан к посту боевой части 5 – отсеку вспомогательного котла. В этом же отсеке тогда служил отправленный туда за пролёты Роман Фролов.

То ли потому, что этот боец никак не мог смириться с условиями жизни на корабле, то ли по какой другой причине, но так выходило, что горнист постоянно бегал в самовольные отлучки. На корабле по карасевке всем приходилось несладко, и всем хотелось хоть немного подышать вольным воздухом, но с таким постоянством бегал только он один. Случалось, он пропадал по несколько дней. Гулял где-то на свободе, в городе, а потом возвращался. До истечения трех суток. Он хоть и дул в дудку по жизни, но знал, что самовольная отлучка из части на срок более трёх суток попадала уже под статью «дезертирство», а за это можно было и пару лет дисбата схлопотать.

Тех, кто с нашего корабля реально попал туда, в этот пресловутый дисбат, я лично не знал. Слышал только, что вроде бы один моряк из прошлых фокинских призывов загремел туда на два года за то, что сломал какому-то карасю челюсть. Так ли это или не так, точно не знаю, но дисбатом нас пугали постоянно. И, в общем-то, действовало.

С одной стороны, этот горнист сам себе судьбу выбрал – ну, бегает и бегает, сам же за это потом перед офицерами отвечает. Кому какое дело. Всё это так, но дело в том, что после каждого такого побега командир объявлял на корабле «оргпериод», а от этого страдал уже весь экипаж. Во время оргпериода отменялись все сходы и увольнения на берег. Сверху донизу обыскивали весь корабль, строили через каждые пятнадцать минут для обсуждения результатов обыска. Потом с корабля направлялись многочисленные патрули для продолжения поиска уже на берегу. Само собой разумеется, что это не очень радовало старослужащих, да и однопризывников горниста. По понятным причинам горнист-самовольщик любовью на корабле, мягко говоря, не пользовался. Забивался он тогда в свой отсек вспомогательного котла и сидел там, стараясь лишний раз не высовываться. А через некоторое время – опять сбегал в самоволку.

Однажды горнист с концами пропал. Свалил в с корабля и через два дня не вернулся. Не вернулся и через три… Отцы-командиры забили тревогу. Это уже настоящее ЧП. Его так просто не замнёшь. Пришлось доложить вверх по команде. Ну, тут и началось – проверяющие, поиски, патрули. Весь экипаж – на ушах.

Известие о беглеце пришло только через месяц. От пограничников. Они обнаружили горниста в четырехстах метрах от границы с Китаем. В угольном ящике поезда Москва – Пекин! И пока этот боец до Китая ехал, всё это время на корабле не прекращался, так называемый, «оргпериод»!

За беглецом с корабля отрядили группу сопровождения, которая и приволокла горниста назад, на корабль. К всеобщему удивлению, Большой Зам это дело замял. Он не только не сдал горниста в дисбат, он даже на кичу его не отправил. Вместо этого, наш «политический лидер» посадил беглеца под «домашний арест» в отсек вспомогательного котла. До особого распоряжения. У Большого Зама, похоже, имелись насчет горниста свои особые планы. Возможно, он прикинул, что угроза дисбата – хороший крючок, и решил на этот крючок горниста подвесить. Такой крючок можно для многого использовать, если подойти с умом, конечно.

Как-то Роман Фролов вместе со своим другом, «секретчиком» (писарем секретной канцелярии) Рокосуевым, спустился в отсек вспомогательного котла – попить крепкого чайку с сахарком. Полез Рома в свою потайную шхеру за самодельным кипятильником и вдруг заметил в отсеке горниста. Тот сидел к нему спиной и увлеченно писал что-то вроде письма на Родину. Рома подошел сзади и не устоял перед искушением заглянуть горнисту через плечо. Он знал, конечно, что подглядывать нехорошо, но так уж получилось, не удержался.

В письме горнист описывал жизнь «морского волка», моря, шторма, боевые походы и свои геройские подвиги… После месяца, проведенного из-за этого перца под оргпериодом, Рома не выдержал:

– Ты что, чучело, пишешь?! Какое море?! Какие боевые походы?! Ты, гад, за кордон свалить пытался, а нас тут из-за тебя целый месяц и в хвост и в гриву…без вазелина!